Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 2 из 27 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
На спинке стула висели две удобные ночные сорочки из льняного полотна – должно быть, заботами Кетриккен. К ним прилагались две пары свободных штанов из той же ткани. Чулки для сна, связанные из ягнячьей шерсти, были аккуратно скатаны в шарики. Я улыбнулся при мысли о том, что, возможно, бывшая королева отыскала эти мягкие вещи в своем собственном шкафу. Собрав одежду, я положил ее в изножье кровати. Наряд, оставленный на другом стуле, выглядел загадочно. На спинке висело лазурно-голубое платье с разрезными рукавами и множеством лишних пуговиц. На сиденье лежали штаны из черной шерсти – довольно-таки удобные, заканчивающиеся у щиколоток бело-голубыми манжетами. Туфли без задников, стоявшие на полу возле стула, напоминали пару лодочек, их острые мыски круто задирались вверх, а каблуки были широкими и устойчивыми. Даже если бы Шут окреп достаточно, чтобы разгуливать по Оленьему замку, эта обувка, на мой взгляд, оказалась бы ему велика. Шут дышал глубоко и ровно – едва перешагнув порог комнаты, я понял, что он спит. И пусть себе спит, подумал я, подавив мальчишеское желание разбудить его и спросить, как он себя чувствует. Оставив друга в покое, я сел к старому письменному столу Чейда, чтобы написать Би. В голове теснились тысячи слов, но я вывел лишь первую строчку и надолго задумался, уставившись на чистый лист бумаги. Мне так много хотелось ей сказать – заверить, что я скоро снова буду дома, дать совет, как лучше вести себя с Фитцем Виджилантом и леди Шун… Но что, если письмо прочитает не только Би? Хотелось бы надеяться, что никто больше не станет в него заглядывать, однако осторожность, привитая с детства, взяла верх, и я решил не писать ничего такого, что могло бы настроить окружающих против моей девочки. Поэтому я лишь выразил надежду, что Би понравятся мои маленькие подарки. Я давно обещал ей нож, чтобы носить на поясе, и вот теперь наконец купил его. В письме я сказал, что рассчитываю на ее благоразумие в обращении с ним. Еще добавил, что скоро вернусь и хорошо бы, чтобы она не теряла без меня времени даром. Я не стал писать дочери о необходимости усердно учиться под руководством своего нового наставника. На самом деле я надеялся, что уроки возобновятся только после окончания Зимнего праздника, когда я уже вернусь. Но об этом я тоже не стал писать и лишь пожелал Би хорошо отпраздновать, добавив, что ужасно по ней скучаю. Тут я на какое-то время впал в задумчивость. Пришлось напомнить себе, что уж Ревел-то позаботится, чтобы праздник прошел как следует. В тот роковой день я собирался нанять менестрелей в Дубах-у-воды, да так и не успел. А повариха Натмег обещала приготовить праздничные блюда, список которых составил Ревел. Этот список так и лежит где-то у меня на столе. Моя дочь заслуживала большего, но я ничего не мог сделать отсюда, издалека. Придется ограничиться подарками до тех пор, пока я не вернусь домой, чтобы быть рядом с Би. Я свернул письмо и перевязал свиток одним из шнурков Чейда. Потом нашел воск, запечатал им узел и оставил оттиск своего перстня. Моей печаткой был барсучий след – знак помещика Тома Баджерлока по прозвищу Барсучий Хвост. Фитцу Чивелу Видящему не полагалось королевского атакующего оленя на печатку. Мой Дар встрепенулся, давая знать о появлении чужака. Мои ноздри дрогнули, принюхиваясь. Я не шелохнулся, но позволил взгляду бездумно блуждать по комнате. Там! Там, за старым гобеленом с изображением охоты с борзыми на оленя, прикрывающим один из потайных входов, кто-то дышит. Я сосредоточился, тело приготовилось действовать. Сам я, в отличие от чужака, дышал беззвучно. Я не стал хвататься за оружие, лишь переместил свой вес, чтобы быть готовым в любое мгновение вскочить, метнуться или упасть на пол. Я ждал. – Господин, пожалуйста, не надо на меня нападать. Мальчишеский голос. По-деревенски растягивает гласные. – Входи. – Я не стал ничего обещать. Он решился не сразу. Потом очень медленно отвел гобелен в сторону и вошел в тускло освещенную комнату. Оказавшись на свету, мальчишка показал мне свои руки – в правой ничего не было, в левой он держал свиток. – Вам письмо, господин. Вот и все. Я внимательно пригляделся к нему. Он и правда был совсем еще мальчишка, лет от силы двенадцати. Костлявый, с узкими плечами. Он и когда вырастет, не станет крупным мужчиной. На нем была синяя ливрея, какие носили все пажи в Оленьем замке. Каштановые волосы, вьющиеся, как шерсть барашка, и карие глаза. Надо же, какой осторожный: вышел на свет, но остался стоять ближе к выходу. А прежде почувствовал опасность и предупредил меня о своем появлении. Это заставило меня его уважать. – От кого письмо? Мальчишка облизнул губы кончиком языка: – От того, кто знал, что вы здесь. От того, кто научил меня, как сюда попасть. – А откуда ты знаешь, что письмо предназначено именно мне? – Он сказал, я найду вас здесь. – Но здесь мог оказаться кто угодно. Он покачал головой, но не стал спорить: – У вас нос сломан много лет назад. И засохшая кровь на рубашке. – Ладно, давай сюда это письмо. Он приблизился опасливо, как лис, задумавший утащить тушку кролика из капкана. Ступая легко и не сводя с меня глаз, подошел к столу, положил на него свиток и отступил. – Это все? – спросил я. Он оглядел комнату, задержавшись взглядом на запасе дров и еде: – Еще я готов принести все, что пожелаете, господин. – А зовут тебя?.. И снова он ответил не сразу: – Эш[1], господин. – И умолк, глядя на меня. – Мне больше ничего не нужно, Эш. Можешь идти. – Господин, – почтительно ответил он. И попятился – медленно, шаг за шагом, не отрывая от меня глаз. Когда его руки нащупали гобелен, Эш юркнул за занавесь и был таков. Я ждал, но так и не услышал его шагов на лестнице. Выждав еще немного, я бесшумно поднялся и, крадучись, двинулся через комнату. Но когда я отдернул гобелен, за ним никого не оказалось. Я удовлетворенно кивнул. С третьей попытки Чейд все-таки нашел себе способного ученика. Я задумался было, кто из них – Чейд или леди Розмари – обучает мальчишку и где они его нашли, но выбросил эти мысли из головы. Не мое дело. Благоразумнее будет задавать как можно меньше вопросов и по возможности держаться подальше от дел тайных убийц и политики Оленьего замка. Мне и своих забот хватает. Я проголодался, но решил подождать, пока Шут проснется, чтобы поесть вместе с ним. Так что я вернулся к столу и взялся за послание Чейда. И стоило мне прочитать первые строки, как я почувствовал, что меня вновь затягивает в сети политических интриг. Раз уж ты все равно здесь и тебе покуда нечем заняться, кроме как ожидать его выздоровления, возможно, ты не против немного помочь? Тебе уже принесли подходящую одежду, а при дворе распущен слух, что скоро прибудет с визитом лорд Фелдспар из Высокой Кручи – это небольшое, но процветающее имение у северо-западных границ Бакка. Лорд Фелдспар недаром носит прозвище Полевой Шпат – он совершенно черствый человек, любит выпить и, по слухам, в медной шахте на его землях недавно стали добывать весьма качественную руду. Потому он и приехал ко двору, надеясь поучаствовать в переговорах с торговцами.
И так далее. Мое имя ни разу не упоминалось в письме, почерк явно принадлежал Чейду, но я прекрасно понимал, какая игра затевается. Дочитав послание, я внимательно изучил провинциальный наряд, приготовленный для меня. И вздохнул. К счастью, торопиться некуда – я должен буду появиться на торжественном пиру в Большом зале только вечером. Что от меня требуется, я знал: мало говорить, внимательно слушать и доложить Чейду, кто пытался сделать мне деловое предложение и насколько щедрым оно оказалось. Общий расклад, ради которого все и затевалось, я даже не пробовал вообразить. Чейд наверняка тщательно взвесил, сколько мне необходимо знать, и поделился только тем, чем счел нужным. Опять он плетет свои сети. И все же, несмотря на досаду и раздражение, сердце мое радостно затрепетало. Это же канун Зимнего праздника. Повара королевского замка превзойдут сами себя. На пиру будут музыка и танцы и гости со всех концов Шести Герцогств. И я под новой личиной, в наряде, который будет одновременно привлекать ко мне внимание и выдавать во мне чужака, снова, как в юности, стану шпионить для Чейда! Я взял платье и на пробу приложил его к себе. Это оказалось никакое не платье, а щегольской и аляповатый длинный камзол под стать неудобным туфлям. Пуговицы – костяные, с нарисованными крошечными цветочками – шли не только спереди, но и по широким манжетам. Несметное множество пуговиц, которые ничего не застегивали, а служили лишь украшением. Ткань была мягкая, какого-то незнакомого мне вида. Взяв камзол в руки, я сперва удивился его тяжести, а потом сообразил, что кто-то уже разложил все необходимое по потайным карманам. Обшарив их, я нашел отличный набор маленьких отмычек и миниатюрную пилку с острыми зубцами. В другом кармане обнаружился бритвенно-острый ножичек, какие предпочитают карманники. Насчет своих способностей в этом ремесле я сильно сомневался. Несколько раз мне доводилось шарить по чужим карманам по приказу Чейда – не в поисках денег, конечно, а чтобы выяснить, чьи любовные письма хранит в кошельке Регал или у кого из слуг завелось слишком много серебра для честного лакея. Но это было много лет назад. Очень много. Шут в кровати еле слышно застонал, и я, перебросив камзол через руку, кинулся к нему. – Шут! Ты проснулся? Его лоб был изборожден морщинами, глаза плотно закрыты, но при звуках моего голоса на губах Шута появилось нечто похожее на улыбку. – Фитц… Это сон, да? – Нет, дружище. Ты здесь, в Оленьем замке. И в безопасности. – Ах, Фитц. Я всегда в опасности. – Он слегка закашлялся. – Я думал, что умер. Проснулся – и не почувствовал ни боли, ни холода. Вот я и решил, что наконец умер. А потом пошевелился, и боль вернулась. – Прости меня, Шут. Это я нанес ему самые свежие раны. Я не признал его, увидев, как больной и, возможно, безумный нищий прижимает к себе мою Би. Я бросился спасать дочь и несколько раз ударил его ножом, прежде чем понял, что вижу перед собой моего самого старого друга на всем белом свете. Я бросился лечить его при помощи Силы, это помогло закрыть раны и остановить кровотечение, но исцеление истощило его. Кроме того, пока я врачевал то, в чем был виноват сам, я обнаружил в теле Шута и другие, давние, повреждения. Зараза, которую он носит в себе, пожирает его изнутри. Медленно убивает. Остается только одно: дать Шуту набраться сил в достаточной мере, чтобы можно было предпринять более серьезное исцеление. – Ты голоден? Есть тушеное мясо, очень мягкое. А еще красное вино и хлеб. И масло. Он ответил не сразу. Его слепые глаза казались тускло-серыми в скудном свете. Они двигались в глазницах, как будто он пытался разглядеть все, о чем я говорил. – Правда? – сказал Шут. – Тут в самом деле столько еды? Ох, Фитц, я боюсь двинуться с места – вдруг очнусь и окажется, что и тепло, и одеяла, и еда – только сон… – Тогда давай я принесу тебе еду в постель? – Нет-нет, не надо. У меня все мимо рта. Дело не только в слепоте, но и в руках. Они дрожат. И дергаются. Он пошевелил руками, и мне стало дурно. На одной подушечки пальцев были срезаны, и на их месте наросли грубые рубцы. Костяшки страшно выпирали. А ведь когда-то это были красивые и изящные кисти, они так ловко жонглировали, разыгрывали кукольные представления и резали по дереву… Я отвел глаза. – Тогда пойдем. Давай я помогу тебе устроиться в кресле у огня, как вчера. – Позволь я сам буду искать дорогу, а ты только предупреждай меня, чтобы я что-нибудь не опрокинул. Хочу обследовать комнату. С тех пор, как меня ослепили, я неплохо научился обследовать комнаты на ощупь. Я не нашелся, что ответить. Шут тяжело навалился на мою руку, и я пошел рядом, поддерживая его, пока он нашаривал дорогу. – Чуть левее, – предупредил его я. Шут сильно хромал. Кажется, ему было очень больно опираться на опухшую ногу. Как ему вообще удалось проделать столь долгий путь в таком состоянии? Как он шел в одиночку по дорогам, ничего не видя? Не сейчас, сказал я себе. У нас еще будет время поговорить об этом. Нащупав спинку кресла, он ухватился за нее и нашарил подлокотник. Обойти кресло и опуститься в него тоже потребовало некоторых усилий. Справившись, он вздохнул – не то чтобы удовлетворенно, но так, будто закончил непростое дело. Его дрожащие пальцы легко пробежались по столу, потом он опустил руки на колени. – Боль не дает покоя, но, думаю, она не помешает мне проделать обратный путь. Вот отдохну тут немного, подлечусь – и мы с тобой пойдем и выжжем это змеиное гнездо. Но мне нужно вернуть себе зрение, Фитц. Я хочу быть тебе не обузой, а помощником на пути в Клеррес. Вместе мы заставим их заплатить за все. Мы совершим правосудие, которого они заслуживают. Правосудие. Чейд всегда называл дела тайных убийц «тихой работой» или «королевским судом». А если я отправлюсь в путь, вняв просьбам Шута, что я буду вершить? Шутовской суд? – Сейчас я положу тебе еды, – сказал я, решив пока ничего не отвечать Шуту на его тревоги. Я положил ему на тарелку немного мелко нарезанного мяса и несколько маленьких ломтиков хлеба с маслом. Налил в кружку вино. Потом взял Шута за руку, чтобы дать ему нащупать приборы, но забыл предупредить его, и он дернулся так, будто мое прикосновение обжигало. – Прости! – выпалили мы одновременно. Я усмехнулся, но Шут остался серьезен. – Хотел помочь тебе найти еду, – пояснил я. – Знаю, – тихо ответил он. Его руки, словно пугливые мыши, нашарили кромку столешницы и несмело двинулись дальше. Замерли у края тарелки. Пальцы пробежались по ее содержимому, едва касаясь. Наконец Шут взял кусок мяса и положил в рот. Я хотел было сказать ему, что рядом лежит вилка, но прикусил язык. Разумеется, он и сам это понимал. Не стоит указывать измученному калеке на столовые приборы, будто забывчивому ребенку. Шут ощупью нашел салфетку. Некоторое время мы молча ели. Прикончив то, что лежало у него на тарелке, Шут мягко попросил меня нарезать ему еще мяса и хлеба. Пока я занимался этим, он вдруг спросил:
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!