– Ну и как складывалась твоя жизнь, пока меня не было? Я замер на мгновение, потом переложил нарезанное ему на тарелку. – Это была прекрасная жизнь, – сказал я и сам удивился тому, что голос у меня не дрогнул. Так трудно было подобрать слова… Как вкратце рассказать обо всем, что произошло за двадцать четыре года? Как описать ухаживание, женитьбу, рождение дочери и смерть жены? Я попытался. – Что ж… Когда мы с тобой расстались? Я тогда затерялся в столпах Силы по пути домой. Дорога, которая прежде занимала мгновения, отняла у меня несколько месяцев. Но однажды камень все-таки выплюнул меня. Я потерял сознание, а когда пришел в себя, узнал, что ты был здесь, но ушел. Чейд передал мне твой подарок, резную фигурку. Я наконец познакомился с Неттл. Она встретила меня в штыки, особенно поначалу. Я… ну, я стал ухаживать за Молли. Мы поженились. – У меня перехватило горло. Пересказывая нашу историю, пусть даже так скупо и коротко, я вновь ощутил, сколь много потерял, и сердце мое облилось кровью. Я хотел сказать, что мы были счастливы. Но не мог выговорить этого в прошедшем времени. – Соболезную твоей утрате. – В устах Шута традиционная формула прозвучала с искренним сочувствием. На миг я растерялся: – Откуда ты?.. – Откуда я знаю? – Он тихо хмыкнул, словно бы недоверчиво. – Ах, Фитц. Почему, по-твоему, я оставил вас? Я хотел, чтобы ты хоть немного пожил той жизнью, которая в моих видениях будущего должна была начаться после того, как я умру. Я видел множество будущих, но во всех ты неустанно добивался Молли, завоевывал ее сердце и наконец обретал, пусть отчасти, счастье и покой. То счастье, что оставалось для тебя недостижимым, покуда я был рядом. Во множестве вариантов будущего она умирала и ты оставался в одиночестве. Однако эта утрата не отменяет всего того, что у тебя было, – все эти годы с Молли. Она так любила тебя. Он вернулся к еде. Я сидел, не шевелясь. Горло сдавило с такой силой, что я едва не задохнулся от боли. Даже дышать было трудно. И хотя Шут был слеп, я чувствовал, что он понимает, каково мне. Он ел очень медленно, словно стараясь растянуть и удовольствие от еды, и молчание между нами, столь необходимое мне. Все так же неспешно он подобрал остатки подливы последней корочкой хлеба. Съел, вытер пальцы салфеткой, нащупал кружку. Когда Шут пригубил вино, на его лице отразилось блаженство. Поставив бокал, он негромко сказал: – То, что я помню о вчерашнем дне, не дает мне покоя. Я хранил молчание. – Думаю, я провел в пути всю позапрошлую ночь. Помню, шел снег и я понимал, что нельзя останавливаться отдохнуть, пока не найду хоть какое-нибудь укрытие. У меня была хорошая палка вместо посоха, это очень помогает, когда надо идти вслепую на больных ногах. Мне теперь тяжело ходить без палки. Да, вспомнил – дорога вела к Дубам-у-воды. Мимо проехала телега, возница обругал меня и крикнул, чтобы я убрался с дороги. Я посторонился. Но за телегой в снегу мне удалось нащупать следы, и я знал, что эта колея рано или поздно приведет меня туда, где можно укрыться от непогоды. И я пошел по ним. Ног я не чувствовал. Вместе с чувствительностью ушла и боль, но зато я стал чаще падать. Думаю, в Дубы-у-воды я добрался уже очень поздно. На меня залаяла собака, и кто-то прикрикнул на нее. Колея от телеги привела к конюшням. Внутрь меня не пустили, но снаружи была куча соломы и навоза. – Он поджал губы на мгновение и сухо пояснил: – Я уже знал, что в соломе с навозом можно согреться. Я кивнул, потом спохватился, что он не видит меня, и сказал: – Да, это правда. – Я немного поспал, потом встал и пошел. В городе началась суета. Какая-то девушка пела старую песню из тех, что мне доводилось слышать в Баккипе по случаю Зимнего праздника. И я подумал, что, возможно, в такой день будут хорошо подавать. Праздники порой смягчают сердца. Я решил попробовать вымолить немного еды и поесть, а потом, если попадутся добрые люди, попросить их отвезти меня в Ивовый Лес. – Так ты шел ко мне! Шут медленно кивнул. Его рука ощупью проползла по столу, нашла кружку. Сделав скупой глоток, Шут поставил ее на место. – Конечно, к тебе. Так вот, я стал просить подаяние, но хозяйка лавки, возле которой я остановился, все разорялась, гоня меня прочь. Я и сам понимал, что надо идти. Но я так устал, а то место, у лавки, давало укрытие от ветра. Ветер бывает страшен, Фитц. Стоит подняться ветру, и вполне сносный день превращается в пытку. Он замолчал и обхватил себя за плечи, словно ему стало зябко при одной мысли о ветре. – А потом… – продолжил Шут, – потом подошел мальчик. Он дал мне яблоко. Тут лавочница снова стала браниться и крикнула мужу, чтобы прогнал меня скорее. Тогда мальчик помог мне отойти от двери… Шут снова умолк. Голова его поворачивалась из стороны в сторону. Думаю, он не осознавал этого. В эту минуту он походил на гончую, пытающуюся почуять потерянный след. И вдруг его словно прорвало: – Это было так ярко, Фитц! – воскликнул он с горечью. – Это был сын, которого я искал! Мальчик коснулся меня, и я стал видеть его глазами. Я видел, каким сильным он может стать однажды, если обучить его правильно, если не дать Слугам поразить его своей порчей. Я нашел его и не мог сдержать радости. – Желтоватые мутные слезы хлынули по его исчерченным шрамами щекам. Я сразу вспомнил просьбу Шута, которую он пытался передать с многочисленными посланцами: найти Нежданного Сына. Неужели у Шута был сын? Неужели Шут стал отцом вопреки всему, что я знал о нем? С того дня, когда посланница передала мне его слова и умерла, я перебрал и отверг десятки предположений о том, кто мог быть матерью этого ребенка. – Я нашел его, – печально проговорил Шут. – И тут же потерял. Когда ты ударил меня ножом. Стыд и вина окатили меня жгучей волной. – Шут, прости меня. Я бы никогда не причинил тебе зла. Но я не узнал тебя. Он покачал головой. Рука, похожая на клешню, нашла салфетку. Шут вытер лицо. Следующие слова прозвучали хрипло, как вороний грай: – Что произошло, Фитц? Почему ты пытался убить меня? – Я испугался за ребенка. Я вышел из таверны в поисках моей малышки и увидел тебя… – Твоей малышки? – недоверчиво воскликнул он, перебив мои попытки объясниться. – Да. Моей Би. – Невзирая на все ужасы, я невольно улыбнулся. – У нас с Молли родился ребенок, Шут. Крошечная девочка. – Нет, – заявил он с железной уверенностью. – Я видел много вариантов будущего, но ни в одном из них у тебя больше не было детей. Его лоб прорезали морщины. На изуродованном шрамами лице трудно было прочесть что-нибудь, но мне показалось, что Шут еле сдерживает гнев. – Если бы это было правдой, я бы знал! Я бы провидел это! Я – истинный Белый Пророк, я бы провидел! Он ударил по столу, дернулся от боли и прижал ушибленную руку к груди. – Я бы провидел, – повторил он с прежней настойчивостью, но уже тише. – Но это правда, – мягко сказал я. – Понимаю, в это трудно поверить. Мы и сами думали, что у нас уже не будет детей. Молли сказала, что годы, когда она могла понести, позади. А потом появилась Би. Наша малышка. – Нет, – упрямо повторил Шут. Он поджал губы, и вдруг подбородок его задрожал, будто у ребенка. – Этого не может быть. Этого не может быть, Фитц. Как же так? Если я не провидел столь важного события в твоей жизни, что еще я мог упустить? Сколько еще ошибок я сделал? Что, если я и насчет себя заблуждался? Он опять замолчал. Его слепые глаза двигались, словно пытаясь отыскать меня. – Фитц… Не сердись, но я должен спросить. – После минутного колебания он прошептал: – Ты уверен? Совершенно уверен? Ты точно знаешь, что это ваш с Молли ребенок? Не может быть так, что она дочь Молли, но не твоя? – Би – моя дочь, – сказал я без выражения. Я и сам не ожидал, что его вопрос так уязвит мое самолюбие. – Точно моя, – добавил я с вызовом. – Она унаследовала от моей матери черты жителей Горного Королевства. – Ты едва помнишь свою мать. – Я помню достаточно, чтобы не сомневаться: моя дочь похожа на нее. И я достаточно хорошо помню Молли, чтобы не сомневаться в ней. Ни на миг. Шут, это было недостойно с твоей стороны спрашивать такое. Он опустил голову, словно уставился себе на колени. – Теперь я вообще мало чего достоин, – заключил он и встал так резко, что едва не опрокинул стол. – Пойду лягу. Мне нехорошо. И он поковылял прочь от меня, вытянув перед собой одну изуродованную руку и прижав другую к подбородку, словно защищаясь. – Я понимаю, ты плохо себя чувствуешь. – Мне вдруг стало стыдно за свою резкость. – Ты сейчас сам на себя не похож, Шут. Но скоро ты снова станешь собой. Вот увидишь. – Думаешь? – Шут не обернулся, а говорил в пустоту перед собой. – Я вот не уверен. Десять лет меня убеждали, что я вовсе не тот, кем себя считал. Не Белый Пророк, а мальчишка с разыгравшимся воображением. И то, что ты только что рассказал, заставляет задуматься – вдруг они правы? Мне было невыносимо видеть его таким раздавленным. – Шут! Вспомни, что ты говорил мне много лет назад. Мы уже живем в будущем, которого ты не провидел. В будущем, где ни ты, ни я не умерли. Он ничего не ответил. Добравшись до кровати, ощупал ее, потом сел на краешек. И не лег, а рухнул на постель, натянул на голову одеяла и затих. – Я сказал правду, старый друг. У меня есть малышка-дочь, и я нужен ей. Я не могу оставить ее. Я должен быть рядом, чтобы растить ее, учить и защищать. Я не могу пренебречь отцовским долгом. И не хочу. Продолжая говорить, я прибрался на столе – вытер лужи и крошки, оставшиеся после Шута, и закупорил недопитую бутылку. Я ждал ответа, но Шут молчал, и с каждым мгновением на душе у меня становилось все тяжелее. Наконец я не выдержал и добавил: – Что до того, о чем ты просил ночью… Я бы сделал это ради тебя. Ты же понимаешь. Если бы только мог. Но теперь я прошу тебя, как вчера просил ты: ради меня, пойми, что я вынужден сказать нет. По крайней мере, сейчас. Молчание тянулось и тянулось, словно нить укатившегося клубка. Я сказал то, что должен был сказать, и рано или поздно Шут поймет. Он не самолюбив и не безжалостен, чтобы не понять. Он признает, что я сказал правду. Я не могу отправиться с ним, как бы отчаянно ни требовалось убить всех, кого он хотел видеть убитыми. У меня есть дочь. Я должен быть ей опорой и защитой. Би превыше всего. Я разгладил простыню и одеяло на своей половине постели. Возможно, Шут уже заснул. Я сказал негромко: – Вечером мне придется уйти – Чейд нашел для меня поручение. Возможно, я вернусь очень поздно. Ничего, если тебе придется побыть одному? Снова никакого ответа. То ли Шут и правда мгновенно провалился в сон, то ли просто дулся и не хотел разговаривать. «Оставь это, Фитц, – сказал я себе. – Шут болен. Отдых ему сейчас нужнее всего». Глава 2. Лорд Фелдспар Что есть тайна? Нечто большее, чем сведения, известные лишь немногим или даже одному-единственному человеку. Тайна – это власть. Это узы. Она может быть проявлением величайшего доверия или ужаснейшей из угроз. Тайна сокрытая дает власть, но и открыв тайну, можно обрести власть. Порой бывает непросто понять, какой выбор даст больше власти и силы. Всякий человек, стремящийся к власти, должен стать собирателем тайн. Даже самый крошечный секрет может дорого стоить. Людям свойственно ценить собственные тайны дороже, чем чужие. Посудомойка способна предать принца, лишь бы только не прозвучало во всеуслышание имя ее тайного любовника. Не следует разбрасываться тайнами, кои удалось собрать. Немало людей лишились всякой власти из-за излишней расточительности. Однако пуще того следует оберегать собственные тайны, иначе всю жизнь придется плясать под чужую дудку.