– Ах ты шельмец, – беззлобно сказал Мариус и невольно улыбнулся. – Так поэтому они сейчас меня так разглядывают? – Ну и пусть смотрят, – проворчал малыш, – будут знать, что я не вру. – Это верно, да. – Мариус поправил лацкан форменного сюртука, черного, с золотыми шнурами приора. – Тебе здесь хорошо, Тиб? Я выбрал самую лучшую школу из тех, куда мог тебя определить. Есть, конечно, и другие школы, но туда берут не всех. Только детей из благородных семей, понимаешь? – Мне здесь нравится. – Тиберик догрыз яблоко, вырвал руку и побежал, выбросил огрызок в урну. – Ниат директор добрый. Мне нравится, что я буду уметь читать. Алечка пыталась мне буквы показывать, но у нее не получалось так хорошо, как у фьера Риззо… Скажите, ниат Эльдор, а мне можно будет на зимние каникулы к вам домой приехать? – А тебе уже и про каникулы рассказали? – Конечно, как же без этого. Так можно? – И с такой мольбой заглянул в глаза, что Мариусу стало больно и горько. Пообещать? Но кто знает, чем закончится все, во что он ввязывается? А потом мысленно махнул рукой. Если он проиграет… Если его убьют… К чему об этом думать маленькому Тиберику? Пусть верит в то, что все будет хорошо. Пусть живет мыслями о том, как снова встретит Марго и будет сидеть на стуле, болтать ногами, а старая нянька поставит на стол тарелку с румяными пирожками. – Ну разумеется, можно, – сказал Мариус, – я буду тебя ждать. И Алечка будет тебя ждать. Мы все… будем. – Я нарисую вам рисунки, – серьезно объявил Тиберик, – и подарю, как приеду на каникулы. А еще нас научили делать коробочки из картона. Ниат Эльдор, я вам сделаю таких двадцать коробочек, и вы туда будете складывать грифели и перья. – Это было бы здорово. А сам снова подумал, какой сукой оказалась его бывшая женушка. И то, что, выходя ночью из спальни, он застал ее на пороге пьяной и растирающей по покрасневшему лицу слезы, не трогало ни капли. Он ее тогда взял под руку и отволок вниз, к гостям, чтобы передать новому мужу. Надо сказать, благоверный был не в восторге и постарался поскорее удалиться с бала. Мариус полез в карман, достал два больших круглых леденца и протянул их Тиберику: – Держи. – Спасибо. Смотреть в сияющие глазенки было просто невозможно, Мариус понял, что у самого в глазах все подозрительно расплывается. – Старайся здесь, Тиб, – сказал он торопливо. – И знаешь, если со мной что-то случится, держись поближе к ниату директору. Он поможет. – А что может случиться? Мариус скрипнул зубами. Вдаваться в объяснения не хотелось, но, но… – Все, что угодно. Понимаешь ли, человеческое тело очень хрупкое. Ты, кстати, тоже постарайся об этом помнить. – Ничего с вами не случится, – уверенно объявил Тиберик, – я точно знаю. Я буду по вас скучать, ниат Эльдор, приезжайте ко мне. И Алечку берите. Я вас всех очень люблю. – Я тебя тоже люблю, маленький. Он все-таки подхватил Тиба на руки, прижал к себе, уткнулся носом в шею, вдыхая совершенно детский и чистый запах и глубоко в душе недоумевая, как он сам настолько глубоко привязался к малышу. – И мы поедем в Роутон, на каникулах. Пойдем в кофейню, купим тебе пряник-лошадку. – И Алечку с собой возьмем? – Конечно, возьмем. И ей лошадку купим. – А она еще прошлую не съела… Я видел, что она ее завернула и хранит у себя. – Ну, раз она не ест лошадок, купим ей просто пирожных. Корзиночек с кремом. – Если вы ей скажете, она съест и лошадку. – Тиб довольно улыбался, шагая рядом. Он крепко держал Мариуса за руку. – Она вас послушает. Вас нельзя не слушать. А Мариусу было тепло и хорошо, как будто внутри все ярче разгоралось крошечное солнце. Его личное солнце, не зависящее ни от кого. – Я не хочу ее заставлять, Тиб. Я хочу, чтобы она сама решила. – Алечка никогда не решится. – А вдруг?.. Он покинул школу, чувствуя себя совершенно несобранным, растрепанным и почти счастливым. До визита к Магистру оставалось два часа, и Мариус решил провести их с пользой. Ему совершенно не хотелось думать о том, что скоро, очень скоро придется сидеть в кабинете Магистра и выслушивать – что? Очередную ложь? Мариус даже предположить не мог, что будет говорить тот, кого он всю сознательную жизнь почитал как родного отца. И ему не хотелось об этом думать, он отогнал мрачные мысли. Хотелось думать про синюю птичку, запертую дома. Про то, что вечером они обязательно увидятся, и она снова будет отчаянно краснеть и опускать глаза, а он будет изо всех сил пытаться сдержаться, чтобы не спугнуть ее. Она ведь боится, до сих пор боится – и в этом нет ровным счетом ничего странного, учитывая обстоятельства их знакомства. Но дело шло к обеду, а там и до встречи с Магистром оставалось недолго. Мариус брел пешком от школы Фирса к главной резиденции Святого Надзора, мимоходом отмечая, как полысели макушки золотых кленов, а солнце отражается в витражах храма Прибежища Пастыря. Под ногами шелестели опавшие листья, в отдалении цокали подковы по каменной мостовой, скрипели повозки, покрикивали возницы. Как-то получилось, что он свернул в довольно тихий переулок и пошел вдоль ряда лавок с широкими окнами, где был выставлен товар. Товар по большей части мог привлечь женскую половину человечества, и Мариус вдруг решил, что он мог бы что-нибудь купить Алайне. Что-нибудь такое, особенное, что могло бы ее заинтересовать. И хватило одного воспоминания о графитово-серых глазах, в глубине которых отблески внутреннего света, чтобы ноги сами понесли в ближайший магазин. Это оказалась лавка сладостей. Пропахшая шоколадом, ванилью, корицей, с конфетами в вазочках под стеклом, с разноцветными леденцами в больших банках, с нежно-кремовыми бархатными портьерами и молоденькой продавщицей в темно-коричневом, цвета крепкого кофе, платье. Мариус даже остановился в растерянности. Он уже и забыл, когда в последний раз что-либо покупал в подобных местах. По большей части, пока жил при резиденции Надзора, ему и так все приносили, но это были отнюдь не сладости. А так-то Марго и Робин ездили за покупками. Потом он все же шагнул ближе к прилавку и принялся рассматривать конфеты, выставленные на стеллажах. Продавщица заулыбалась, смешно выкатывая рыбьи глаза, и подплыла ближе. – Чем могу помочь, благородный ниат? – Можете, да, – пробормотал Мариус, теряясь в бесконечных коробочках, украшенных золотой и серебряной фольгой, сушеными кружками лимонов, веточками шиповника и лаванды. – Мне нужен подарок для юной ниаты, самый изысканный, самый вкусный. – Какие сорта шоколада предпочитает ниата? Вопрос поставил Мариуса в тупик. Он понятия не имел, что любит или не любит Алайна, а выяснить как-то не случилось. – Элитный горький, – осторожно подсказала продавщица. – Нет, точно не горький. «Ей и без того бывало горько», – подумал про себя. – Что-нибудь послаще, но чтоб изысканно. Девушка поднялась по маленькой лесенке и сняла с полки несколько небольших, размером с ладонь, коробочек. Быстро расставила их на прилавке, аккуратно открыла, и Мариус понял, что безнадежно отстал от жизни – по крайней мере, от этой ее стороны. Перед ним как будто открыли сундучки с сокровищами. В аккуратных гнездышках из золоченой бумаги лежали шоколадные конфеты такой мудреной формы, что у него самого никогда не хватило бы фантазии сделать что-либо подобное. Спирали, рюшечки, шарики, звездочки из шоколада разных оттенков украшали каждую конфету. Кое-где шоколад блестел, как будто покрытый позолотой, а кое-где словно был только что вылит из меди. – Красиво, – невольно сказал он. – Внутри дробленый орех, пралине, вишня, вымоченная в ликере. – А просто с ликером нет? – Мариус вдруг подумал, что не прочь напоить синюю птичку и посмотреть, что будет. – Нет. – Девушка удрученно покачала головой. – И потом, ниат, кто же берет чистый ликер для юной ниаты? – Хорошо. Беру вот это, – Мариус ткнул пальцем в наиболее приглянувшийся сундучок, – упакуйте получше. Я могу их нести в кармане? – Разумеется, ниат. Хоть за пазухой. Настоящий, качественный шоколад почти не тает от температуры тела. Он расплатился и пошел дальше, к резиденции Надзора. Башня, в которой якобы хранилось Око Порядка, уже была видна над крышами. Аллея, откуда к самой вершине летала Алайна, была по другую сторону. Мариус вздохнул. И в который раз, пытаясь осмыслить происходящее, задавался одним и тем же вопросом: зачем Магистру все это, чего он добивается? В том, что он слегка привирал насчет самого дорогого артефакта в истории земель Порядка, Мариус уже убедился. Конечно, так и не было ясно, что же за мужчина лежал на алтаре вместо артефакта, но самое главное – Мариус уже знал, что Магистр лжет. Тут и смерть Фредерика перестала быть случайной – если кто-то видел, какие именно книги читал архивариус и потом передал Магистру, а тот, в свою очередь, понял, что Фредерик слишком близко подобрался к некоторым секретам Надзора, ничто не мешало заставить одного из пленных крагхов убить чересчур любопытного. Пленные крагхи у Магистра были, и немало. Мариус знал, что их держат в клетках в подземельях под фундаментом резиденции. Некоторых крагхов использовали в учебных целях. Вскрывали заживо, когда надо было учить стражей. Или выгоняли на арену со связанными крыльями. Или даже не со связанными, но на цепи. В конце концов, стражей нужно было готовить, а для этого были необходимы тренировки. Сам Мариус убил не одного крагха и далеко не одного двуликого, потому что так было нужно. И потому что сам он считал, что так правильно. То, что осталось от его семьи, намертво въелось в память, не вытравить ничем. А теперь вот вся картина мира пошла мелкими трещинами, начала осыпаться под ноги. И Пастырь ведает, чем все закончится. Перед высокими воротами резиденции Мариус помедлил, собираясь с мыслями. Он шел беседовать с самим Магистром. Нет, он не собирался ни задавать глупых вопросов, ни спорить, ни что-либо доказывать. Он планировал слушать и запоминать, чтобы потом обдумать на досуге. Толкнул тяжелую створку из потемневшего от времени дуба. Над головой сомкнулись высокие звездчатые своды. Отдали честь стражи, стоящие на часах. И Мариус решительно пошел дальше, вслушиваясь в звуки собственных шагов. Здесь было тихо, очень тихо. Сумрачно. Просторно. Многочисленные колонны, на которые опирались своды, были лишены каких-либо украшений, словно повторяя один из девизов Надзора: «Отринув роскошь, укрепляю веру». В том, что далеко не все были согласны с этим высказыванием, Мариус уже убедился на собственном опыте. Он миновал холл, прошел по узкому и темному коридору, поднялся на третий этаж и наконец остановился перед дверью в кабинет Магистра. Глубоко вдохнул и постучался. – Входи, – раздалось изнутри. Мариус подчинился, но, уже переступая порог, все же сбился с шага: у письменного стола Магистра, на полу, сидел крагх. Это было нечто новое. Появилось дурное предчувствие, которое Мариус усилием воли задавил, выбросил прочь из головы. Что бы там ни замыслил Магистр, спасение в спокойствии и уверенности.