Потом, когда девку уложили на кровать и Марго осталась кудахтать над ней, Мариус долго мыл руки с мылом, а на пальцах все равно осталось неприятное, липкое и какое-то стыдное ощущение от прикосновения к легкому птичьему телу чудовища. – Помой ее, что ли, – сказал он потом Марго, – чтоб в моем доме не воняло. Что-нибудь из белья ей дай, потом еще купим. Старушка окинула его взглядом, в котором сквозило непонятное вопрошающее выражение. Но вопрос так и не прозвучал, и Мариус так и не понял, что же хотела спросить старая нянька. А потом началось. Вернее, у девки началась нервная горячка. Она металась в бреду и жару, вопила во всю силу легких, умоляла вернуть ей руки и звала мать. Мариус был готов бежать из дома куда угодно, лишь бы все это не слышать. И он бежал – то в роутонское отделение Надзора, пропесочивать подчиненных, то вечером – в сад, собирать упавшие яблоки в большие корзины, что были так похожи на растрепанные вороньи гнезда. Потом ему стал помогать Тиберик, при этом постоянно заглядывал в глаза и спрашивал: ведь Алечку не заберет Пастырь, нет? Мариус уже и не знал, что отвечать. Иногда ему казалось, что, если тот самый Пастырь ее все же приберет, оно и лучше будет. Для всех лучше. Всего один раз он заглянул в комнату, где лежала двуликая. Как выяснилось, Марго ее остригла под мальчика, умудрилась переодеть в старую сорочку и, наверное, даже помыла. По крайней мере, в комнате не воняло старым тряпьем, а пахло уксусом, шалфеем и ромашкой. Мариус посмотрел на печать Надзора на щеке двуликой, побагровевшую, как будто набрякшую кровью. Вторая суть, суть крагха, рвалась наружу, и это было видно – под бледной кожей что-то ходило синими волнами, как будто ряды блестящих ультрамариновых перышек. А он снова вспомнил, как сидел, маленький, под столом, а совсем близко, где-то над головой, что-то хрустело и страшно чавкало, и крупные бордовые капли плюхались на пол… Вспомнил – и непроизвольно вытер руки о штаны, потому что память о прикосновениях все еще жила в пальцах. Наконец все опротивело настолько, что Мариус, раздав указания подчиненным, провернул рычажок портального артефакта и через несколько мгновений вывалился на центральной площади Эрифреи, благословенной Пастырем и Надзором столицы земель Порядка. Вздохнул с облегчением. Наконец-то никто не орал, не требовал обратно отрубленные руки. И никаких осуждающих взглядов старой няньки. Свобода, побери ее крагх. Вечерняя Эрифрея была прекрасной и манящей, как первая ночь с желанной женщиной. В нежных сиреневых сумерках белизной сверкали пики храмов, золотилась в свете фонарей Королевская опера, деловито сновали роскошные экипажи, и из них на парадный подъезд сходили роскошные женщины в светлых платьях, похожие на воздушные пирожные, и строгие мужчины в дорогих костюмах. За высокой ажурной оградой зеленели малахитовой отделкой стены королевского дворца. А на бульваре, уходящем от главной площади Эрифреи, влажно шелестела опадающая с платанов листва, прогуливались горожане, и вдоль мостовой выстроились богатые каменные дома с роскошной лепниной, в окружении тщательно возделанных клумб. Эрифрея – отличное место, чтобы забыться. Пелена далеко, на периферии. Здесь Око Порядка сильнее всего, а значит, вероятность появления роя почти нулевая. Прекрасные выдержанные вина, хорошенькие, еще не утратившие свежести, доступные женщины. Именно за этим приехал сюда страж Мариус Эльдор. Забыться и забыть Ровену. – Забвение – не лучший выход, – сказал тогда Магистр, – но если хочешь, можешь несколько лет пожить в столице. Хотя пользы от тебя на границе куда больше. Редко когда удается получить настолько одаренного стража. Мариус тогда промолчал. Да и ни за что не признался бы магистру, что именно измены Ровены так его подкосили. Пока он разъезжал в дозоре – как и полагалось стражу Святого Надзора, – его жена предавалась преступной страсти с сыном роутонского мануфактурщика. А когда Мариус, вернувшись пораньше, застукал парочку, выкрикнула в лицо – мол, этот мужчина хотя бы смог меня обеспечить. А ты – нет. Да и вообще, надоело жить в этом сарае. …А еще Мариус не сказал Магистру о том, что никогда не просил делать его стражем, не просил уродовать саму его сущность ради того, чтобы влить в кровь магию. Поскольку магические войны унесли то, что порождает энергетические потоки, оставался только один способ сделать из человека мага: накачать его вытяжкой из Пелены. Так себе удовольствие. Неторопливо шагая по бульвару и отдаваясь приятной горечи воспоминаний, Мариус добрался до угла, образованного улицами Святого Петерсона и Первого Пояса. Кивнул хорошо знакомой старой липе, что печально роняла крупные, с ладонь, листья, и так же неторопливо двинулся дальше. До хорошо знакомого дома оставалось совсем немного; взгляду уже открывалась в густых сумерках облицованная красным гранитом колонна, влажный блик на ней от лайтеров в ажурной корзинке. Потом Мариус поднялся по ступеням и решительно подергал шнур звонка. Некоторое время ничего не происходило, затем высокие, украшенные деревянными завитками двери распахнулись. – Ниат Эльдор… – Дворецкий здесь был отлично вышколен, а потому ничем не выдал удивления. – Ниат Фредерик у себя. Сейчас доложу. Проходите. Мариус шагнул через порог и оказался в привычной и приятной обстановке. Коричневый паркет под ногами, на стенах шелковые обои с золотым тиснением, портреты многочисленной родни Фредерика. Он прошелся туда-сюда, с удовольствием слушая легкий скрип дерева под ногами. В этом доме всегда было чисто, уютно и приятно. Сюда вообще приятно было заходить в гости. – А, Мариус! Дружище! – раздался с лестницы вопль хозяина дома. – Крагхи тебя дери, а я-то думал, что ты уже и не появишься в Эрифрее! Засел в роутонском болоте – и все, с концами. Фредерик Артемис Лайр спускался вниз, его пальцы скользили по полированным перилам, а долгополый халат, небрежно наброшенный, волочился по ступеням, словно королевский шлейф. Светлые волосы рассыпались по плечам, глаза блестят, на тонких губах искренняя улыбка. И тут Мариус поймал себя на том, что не знает, что сказать другу. Мол, пусти меня пожить? Не могу у себя, потому что там двуликая, которую я купил? Глупо как-то звучит, несолидно. – Я тут подумал… – нерешительно начал он. – Приютишь меня на несколько дней? – Хоть на месяц! – Аристократическое лицо Фредерика словно осветилось изнутри. – Хоть на год! Будет кому книги на стол таскать из архива. – А потом, уже спустившись, тихо спросил: – Случилось что? Мариус только рукой махнул: – Потом расскажу. – Фьер Гассет, прикажите ужин подавать. – Фредерик поискал глазами дворецкого. – Давайте, давайте, пусть там пошевеливаются на кухне. Я еще не ужинал, да и мой друг… Ты ведь не ужинал, да? – Не ужинал, – сказал Мариус. И позволил тащить себя в гостиную, туда, где нежно-голубые обои в мелкий цветочек, ореховая мебель и образцы старинных гобеленов, в ткань которых еще была вплетена магия. До последней войны, до того, как мир разделила Пелена. После третьего бокала арвейгерского десятилетней выдержки он рассказал. Фредерик, с удовольствием глядя сквозь полный бокал на сосуд с лайтерами, лишь улыбнулся: – И это все? Мариус даже почувствовал легкую зависть. Ему-то хорошо. Сидит себе, заведует эрифрейским архивом, никаких двуликих девок, никаких чужих детей, состояние такое, что вообще непонятно, как оказался в Надзоре. Вернее, понятно. Отец пристроил. Место архивариуса – теплое, хлебное и совершенно безопасное. – А что, мало? – осторожно спросил он. – Друг мой, – Фредерик со стуком опустил на стол недопитый бокал, – я не вижу во всем этом ровным счетом ни одной проблемы. Ну подумаешь, мальчик. Пусть тебе толком от родителей ничего не досталось, но с жалованьем приора ты можешь устроить его в лучшую частную школу, человеком оттуда выйдет. Ну подумаешь, девица… – Двуликая. – Да хоть трехликая. С руками это ты, конечно, перестарался. А так-то что? Печать Надзора на ней. Пусть живет, помогает твоей Марго по хозяйству. А там, по истечении пяти лет, быть может, выдашь ее замуж – и забудешь все это, как забавное приключение. Проблемы, говоришь… Это у меня, Мариус, проблемы начинают появляться, да еще какие. Мариус неспешно прихлебывал вино. Какие у Фредерика могут быть проблемы? Беременность какой-нибудь певички? Или промотал папенькино состояние? Внезапно Фредерик поднялся, пересел ближе, грохоча стулом по паркету, и хриплым шепотом спросил: – Мариус, вот скажи, насколько ты близок с Магистром? Мариус прищурился. Нет, друг не выглядел слишком пьяным. И сумасшедшим тоже не выглядел. – Я вообще с мужчинами не близок, если ты об этом, – процедил Мариус. – В смысле, духовно близок. Насколько Магистр тебе доверяет? Насколько пускает в свои мысли? – Да вообще не пускает. – Мариус позволил себе расслабленно выдохнуть. – Кого он когда пускал? – А Око Порядка ты видел? – Око? Хм, нет. – Мариус покачал головой. – Ты же знаешь, что оно настолько ценно, что Магистр никого к нему не пускает. – То-то и оно. – Фредерик нахмурился. – Вот послушай. Ты мой друг, Мариус, я тебе доверяю. Ты же не пойдешь на меня доносить, а? – Зачем мне это? Фредерик сжал тонкие губы, откинулся на спинку стула и задумался. Потом окинул Мариуса внимательным взглядом, казалось, в его чистых голубых глазах на миг сталью блеснуло сомнение. Блеснуло и пропало, как рыба в глубине пруда. – Нам всегда говорили, что последняя магическая война, которая, собственно, положила конец магии в нашем мире, всколыхнула нижние слои астрала и как результат оттуда пришли крагхи. Ну и волной этого нижнего слоя зацепило нас, отсюда проклятие двуликости. Так? – Все так, – кивнул Мариус. – Ну да. И Око Порядка защитило нас, поставив перед крагхами Пелену, сквозь которую они время от времени проходят, но не слишком часто, потому что для этого нужен большой объем той самой астральной энергии, верно? Мариус молча кивнул. Он никогда не думал о подобных вещах, они казались просто данностью. К чему думать о том, чего не можешь изменить? – Вроде как Око Порядка подпитывается энергией опечатанных двуликих, – пробормотал Фредерик. – И вместе с тем их большое скопление может вызвать разрыв Пелены и то самое явление, которое мы называем роем. Так? – И это верно. – У меня как у архивариуса много времени, – глухо сказал Фредерик. – Я тут провел небольшое исследование. Нам говорят, что проклятие двуликости может коснуться любого, но это не так. Не совсем любого. Помнишь, с чего начались Магические войны? Ну да, да, те самые. Максимус и Риверрон поругались на Совете. И у одного, и у другого были сторонники. Потом нам говорили, что вроде как после того, как всколыхнулся астрал, эти двое примирились в борьбе с общим злом и Риверрон погиб, создавая Око Порядка, да? А я вот нашел некоторые источники, где говорится иное. Они не примирились. Они дрались так, что мир содрогался. Ну и, в общем, потом откуда-то появилось Око Порядка, внезапно так. И Пелена. Остался Максимус, Риверрон исчез в неизвестном направлении, но – прошу заметить – вместе со своей армией. Никого в пределах земель Порядка не осталось. Никого, Мариус! Ну и вот, подытоживая свое сумбурное выступление, повторю: я провел исследование. По регистрации двуликих проклятие коснулось только потомков тех, кто ушел вместе с Риверроном. Тех, кто не остался в землях Порядка. Мариус почувствовал неприятное щекотание под ложечкой. Нехорошее ощущение. Оно время от времени посещало его – как раз перед тем, как происходило что-то плохое. – То есть ты нашел противоречия в выкладках, – осторожно заметил он. – Кому-нибудь говорил об этом? – Только тебе. – Фредерик жалко улыбнулся. – Сам понимаешь, Магистр будет не в восторге. – А еще что есть? – Если идти, так до конца. – Мы ничего не знаем ни о двуликих, ни о мире за Пеленой. Такое ощущение, что Магистр прикладывает все усилия, чтобы никто никогда и не узнал. – Погоди, о двуликих мы все знаем, – решительно начал Мариус. И осекся. Что – все? Да ни крагха никто не знает. И вот это, что только что рассказал Фредерик, – двуликие – потомки тех, кто, возможно, остался за Пеленой? Тех, кто ушел с Риверроном? – Скопление двуликих провоцирует прорыв, – прошептал архивариус. – А ты никогда не думал, что кровь притягивает кровь? Что крагхи тоже потомки тех, что ушли с Риверроном? И что все, что мы имеем, не более чем продолжение той войны? И что обе стороны просто готовятся к решающему сражению? Тогда ведь мало кто уцелеет. – Лучше бы ты романы читал, – процедил Мариус, – приключения там, чувства… Фредерик пожал плечами: – Слишком большие расхождения во всем, Мариус. Магистр либо чего-то не знает, либо что-то намеренно скрывает. И, знаешь, я уже и сам не рад, что раскопал все эти архивы. Лучше бы и нос туда не совал. Оно же видно, с какими книгами я работаю… И потом, Око Порядка. Никто никогда его не видел, Мариус. Вроде как оно хранится у Магистра, но… Нет ни одного, даже самого крошечного описания артефакта. Как будто его никогда и не существовало вовсе. Мариус отставил вино. Беседа перестала быть расслабляющей и приятной. – Так, а что я могу сделать? Ты хочешь, чтобы я попробовал посмотреть на Око Порядка? – Почему бы и нет? Все знают, Магистр благоволит к тебе. Ты ему как сын…