– Ну да, именно поэтому он и отправил меня в эту дыру, в Роутон. – Там Пелена близко, а Магистр тебе доверяет. Что он тебе велел, Мариус? Проредить поголовье двуликих? Но ни слова не сказал о том, кого именно касается проклятие. Клянусь, я перепроверил больше двухсот человек. Все, вот все, чьи предки ушли с Риверроном, – все опечатанные. А ты уверен, что Око Порядка – если оно существует – черпает силу в опечатанных? Да и вообще, сколько лет Магистру? – Все! Довольно! – Мариус поднялся из-за стола. – Фредерик, ты умный человек, я знаю. Но то, что ты мне сейчас говоришь, это… – Это ересь, – хмыкнул Фредерик. – Если на меня донесут, то все. Но мне нужно было, понимаешь? Нужно было тебе об этом сказать. И завтра мы тоже об этом поговорим. Я нашел в архиве, в самом пыльном закутке, копию дневника Максимуса. Сегодня ночью буду разбираться, что к чему. И, знаешь, может статься так, что вся наша с тобой картина мира пойдет трещинами и осыплется, как раз в те самые нижние слои астрала. – Все. На сегодня – все, – уверенно повторил Мариус. – Если бы я тебя не знал так хорошо, то решил бы, что ты либо пьян, либо сошел с ума. – Я могу показать… – Не надо. Завтра еще обсудим. Где мне спать ложиться? Фредерик посмотрел на него беспомощно и даже обиженно. – Гассет тебя проводит. Доброй ночи, Мариус. Да, завтра поговорим еще. Крагхи его дернули копаться в архивах, думал Мариус, вертясь на шелковых простынях. Мягкая магия арвейгерского десятилетней выдержки закончилась, и теперь, окончательно протрезвев, Мариус с тоской думал о том, куда и зачем лезет Фредерик. Зачем – понятно, интересно. А вот куда… В Надзоре на подобные вещи смотрят строго и просто: шаг в сторону от утвержденного догмата – ересь, подлежащая немедленному уничтожению. И все годы, пока из него готовили стража, наставники день за днем твердили: война всколыхнула нижние слои астрала, проклятие двуликости именно оттуда, как и Пелена, как и крагхи вместе с их ужасающим роем. А Фредерик вон откопал, что все двуликие – потомки тех, кто, возможно, остался за Пеленой. Попроси, Мариус, показать Око Порядка, хм… Понимая, что заснуть так и не удастся, Мариус сел на постели, потер виски. Фредерик говорил, что будет всю ночь работать, читать копию дневника. Надо бы его навестить, а заодно и посмотреть, что он там нашел. В спальне было темно, лишь в углу, на подставке, мягко золотились лайтеры в стеклянной колбе. Окно выходило во двор, и о раму легонько царапались ветви деревьев. Если не присматриваться, то кажется, будто кто-то прячется в плетении теней… Мариус выдохнул. Какой вздор. В Эрифрее – Око Порядка, а число двуликих практически сведено к нулю. Он нащупал на спинке кресла халат, ногами нашел мягкие домашние туфли и поднялся. Сна ни в одном глазу. И легкое разочарование, досада в душе: думал, что в компании Фредерика забудет о своих домашних сложностях, а друг подбросил ему такое, что даже думать об этом опасно. Он дернул на себя дверь и вышел в коридор. Дом был немаленьким, и это красноречиво говорило о богатстве предков Фредерика, сколько золота нужно отсыпать за такой большой участок почти в центре Эрифреи. Спальня и кабинет архивариуса располагались в другом крыле, и Мариус пошел туда. Он ступал неслышно, ноги утопали в мягких ковровых дорожках, вдоль стен тускло светились фигурные колбы с лайтерами. И именитые предки таращились с портретов, провожая гостя недовольными взглядами. В доме царила ватная тишина, и Мариус досадливо поморщился: спать бы да спать. Но нет, мысли крутятся в голове, вспоминаешь то о двуликой, оставшейся в доме, то о мальчике, которого предыдущий приор Роутона оставил без средств к существованию, но больше всего думаешь о странных открытиях Фредерика. Крагхи его дернули все это читать. И ведь что самое противное, понимаешь, что это может оказаться правдой, а то, что внушали наставники, – ширмой, прикрывающей нечто очень важное, то, о чем не хочет говорить Магистр. От этой мысли под ложечкой противно скребся страх сродни тому, что бывает у человека, стоящего на самом краю обрыва. Одно неверное движение – и ты летишь в бездну. До кабинета Фредерика оставалось совсем чуть-чуть, когда Мариус услышал звук разбивающегося стекла. И следом крик, тут же оборвавшийся. – Фредерик! – воскликнул Мариус. Ну знал же, знал, что добром все это не кончится. Чувствовал… Один удар сердца на то, чтобы сбросить на пол халат. Еще один – на то, чтобы одним прыжком достичь двери, ведущей в кабинет. Он не боялся. Даже без оружия страж Надзора способен в одиночку размолоть в фарш с десяток особей роя, а крагхов и того больше. Умения, вколачиваемые годами, брали свое, и тело работало быстрее мыслей. Дернул на себя дверь, нырнул в кувырок, но уже вскакивая на ноги, разрезая пространство комнаты зеленоватыми лезвиями собственной магии, понял, что опоздал. Только крылатая тень мелькнула в распахнутом настежь окне. Мелькнула – и пропала в ночи. Остался цветастый ковер на полу, на котором стремительно ширилось темное пятно. И в нос ударил тошнотворный запах крови и внутренностей. – Фредерик! Он и сам не понял, как оказался на коленях рядом с другом. Фредерик лежал навзничь, глаза закатились, зажимал руками живот. Мариус с трудом развел сведенные судорогой, окровавленные пальцы – и понял, что все. Никто не успеет помочь. Да и не смог бы никто. Тварь, забравшаяся в дом архивариуса, выпотрошила его, как свинью в мясницкой лавке. Ошметки плоти мешались с ошметками шелковой пижамы. Фредерик еще дышал, хрипло, быстро, как будто ему не хватало воздуха, голова запрокинута, и лицо даже не белое, серое, губы посинели. – Фредерик, – выдохнул Мариус, – как же так… В самом деле, как же так? И откуда взяться твари в самом сердце земель Порядка? Двуликий? Но почему его понесло именно сюда? Случайность или нет? Он стоял на четвереньках над умирающим другом, горло сжималось в спазме. От беспомощности хотелось выть и биться головой о стену, а потом выйти и убить кого-нибудь, разнести к крагхам квартал, выковыривая из всех щелей двуликих, полосуя их на ремни. Мариус подсунул руку под затылок Фредерику, приподнял его голову, хотя все зря, ничем уже не помочь. И не с его слабенькой целительской магией. Пульс просто зашкаливал, дыхание застревало в груди. – Фредерик. Бледные веки дрогнули, и внезапно друг открыл глаза, уставился на Мариуса мутным от боли взглядом. – Мариус… – Тяжелый, судорожный вздох. – Око… нет… его… И дыхание оборвалось. Все. По телу Фредерика пробежала быстрая судорога, и он обмяк. Мариус осторожно опустил голову друга на ковер и поднялся на ноги. С трудом осознал, что штаны на коленях пропитались кровью и теперь липнут к ногам. Нужно было вызывать стражей Порядка, а заодно и стражей Надзора. Ведь очевидно, что Фредерика убила двуликая тварь. Но почему? Мысли скакали, словно сыплющиеся из мешка горошины. Почему именно Фредерик? Он быстро осмотрелся. Никаких признаков борьбы, только хлопает оконная рама и стекла разбиты. Фредерик ничего не успел сделать, он просто сидел за столом и читал, делая заметки. Тварь попросту смела его со стула, исполосовала когтями живот, выдирая внутренности… И все, улетела птичка. Мариус подошел к письменному столу, на котором остался кровавый след. Фредерик говорил, что будет читать дневник Максимуса. Но дневника не было. На полу валялся скомканный лист бумаги, Мариус машинально поднял его, разгладил. Там четким, бисерным почерком Фредерика были сделаны какие-то заметки, набросок карты… «Точка притяжения», – прочел Мариус. Кусок карты на удивление напоминал предместья Роутона. Там, где вздулся пузырь Пелены. И что все это значит? Мариус аккуратно сложил лист, сунул его в нагрудный карман пижамы и еще раз внимательно оглядел стол. Возможно, Фредерик и правда читал дневник. В таком случае выходило, что дневник забрала тварь. Интересно, почему. И последние слова Фредерика о том, что Ока нет. Но пусть даже и нет, что тогда держит Пелену? В коридоре наконец раздался топот, и в распахнутые двери ввалились слуги, возглавляемые дворецким. Ввалились – и застыли, лица бледные, перекошенные. – Пошлите за стражами Надзора. – Мариус устало посмотрел на них. – Фредерик мертв. Его убили. Ничто не менялось в кабинете Магистра Святого Надзора. Все тот же полумрак, только зимой бывает светло, потому что за единственным окном разросся старый бук. Причудливые колбы из рубинового стекла с лайтерами вставлены в старинную люстру вместо свечей, и оттого по кабинету разлит красноватый свет. Темные дубовые балки через потолок, серый камень, всюду, где можно, закрытый роскошными южными коврами. Ковры тоже выдержаны в багровых тонах, где-то темнее, словно спелая вишня, где-то светлее, как маков цвет. Огромный письменный стол, заваленный кипами бумаг, старинными свитками, новомодными артефактами, заряженными от Пелены. Сам Магистр тоже как будто не меняется, время бежит, струится сквозь него, почти не затрагивая строгое малоподвижное лицо. Лишь высокий лоб исчерчен глубокими морщинами и резкая складка меж черных бровей. Почти не тронутые сединой волосы, что вороново крыло, гладко зачесаны, забраны в хвост. Сколько лет Магистру? Хороший вопрос, друг мой, очень хороший. Мариус, сидя в кресле напротив письменного стола, молчал. Вид Магистра будил воспоминания. О том, как срываются со скатерти крупные капли крови и звучно падают на пол, о том, как маленький мальчик протягивает руку черноволосому мужчине, о том, как тот же мальчик бьется в агонии, а в вены вставлены трубки, по которым бежит, пузырится ядовитая зелень. Мальчик пережил трансформацию и стал Стражем Надзора. Только вот кажется до сих пор, что та зелень, жгучая словно кислота, опалила, выела что-то внутри, что-то очень важное… – Я тебя зачем отправил в Роутон, – наконец прошелестел Магистр, – напомни, будь добр. Мариус прочистил горло. – Заняться искоренением ереси, наставлением горожан на пусть истинный. Переписать всех двуликих, проверить надежность печатей, если необходимо, произвести расселение двуликих так, чтобы не спровоцировать прорыв и исход роя. – Так что ты делаешь в Эрифрее? – Темные глаза угрожающе блеснули. – В уставе не сказано, что приор не может покидать вверенные ему территории, – сказал Мариус. – И то верно, – буркнул Магистр. Он положил гладкий, старательно выбритый подбородок на переплетенные пальцы рук и смерил Мариуса долгим взглядом. – Что ты видел в доме погибшего ниата Лайра? – Все тот же шелестящий голос, от которого начинает клонить в сон. – Ничего. – Мариус выдержал тяжелый взгляд Магистра. – Я успел увидеть, что это был либо крагх, либо двуликий. Мне совершенно неясно, почему здесь, в Эрифрее… – Двуликие коварны. Они еще хуже крагхов, ибо зверь их невидим. Тебе ли не знать об этом. – Почему именно Фредерик? Возможно, тварь что-то у него украла? Магистр прищурился, и это не укрылось от внимания Мариуса. – Как думаешь, что? – Не знаю, – пробормотал он, продолжая смотреть Магистру прямо в глаза, – даже предположений нет. – О чем вы говорили с Лайром накануне? Говори как есть, Мариус. Я должен понимать, что происходит. Мариусу очень хотелось рассказать Магистру все, как было. Но что-то мешало, засело глубоко внутри шипом. Он помолчал несколько минут; взгляд скользил по столу и зацепился за истрепанный корешок очень старой книги. Она лежала, прикрытая сверху пергаментами, но со своего места Мариус мог видеть ее край. Желто-коричневый срез листов и как будто вымазанный чем-то темным. Мариус вздохнул. Ощущение было такое, словно провалился в топь по пояс, а дна под ногами нет. Темная, вязкая бездна. Перевел взгляд на застывшее лицо Магистра. – Мы выпили, – каждое слово застревало в горле, – потом Фредерик жаловался, что какая-то певичка, похоже, беременна от него. Жениться на ней, как вы понимаете, ему не хотелось. – Когда я слышу подобное, то скорблю о Надзоре, – сухо произнес Магистр, – братья позорят Святой орден. Взгляд снова упал на книгу под листом пергамента. И Мариусу изрядных усилий стоило продолжать спокойно сидеть в кресле и преданно смотреть на Магистра. Разум отказывался принимать происходящее. Это невозможно, чтобы Магистр приказал убить Фредерика…