Но чем еще может быть измазана книга, если не кровью? Обычно ведь старые книги хранятся очень бережно. А тот крагх, или двуликий, он наверняка что-то взял из кабинета Фредерика. А бедный Фредерик говорил, что будет читать всю ночь копию дневника Максимуса… – Я узнал, что прежний приор Надзора нагрел руки на одном деле, лишив наследника имущества, – невпопад сказал Мариус, только потому что было необходимо что-то сказать. В груди все трепетало, и он уже заставлял себя не смотреть на книгу, а смотреть на Магистра. Как же так? Он привык безоговорочно доверять тому, кто был ему как отец. Выходит, не все так гладко? Выходит, Фредерик и правда сунулся туда, куда не должен был? – Сейчас ты приор, – тяжело сказал Магистр, – твоя задача – восстановить репутацию Надзора. Я специально послал тебя, потому что ты мне как сын и твоя честность вне подозрений. – Спасибо, Магистр. Я постараюсь оправдать ваше доверие. – Иди. Возвращайся в Роутон. Мариус поднялся и с удивлением понял, что пальцы дрожат. Он стиснул кулаки и двинулся к выходу, но уже на пороге, вспомнив, обернулся: – Магистр… Я так долго служу Святому Надзору. Я ни разу не позволил себе усомниться в преданности делу. Но еще ни разу не видел Ока Порядка. Могу ли я увидеть то, что свято для всех нас? То, что удерживает от живых земель порождения нижнего астрала? Магистр растянул губы в добродушной улыбке. – Мариус, но я не могу тебе показать Око. При всем желании. Ты же знаешь, насколько тонка настройка этого мощного артефакта. Неловкое вмешательство, влияние твоей собственной магии – и Пелена рухнет. Чудовища хлынут на наши земли. Лучше бы ударил. Или убил. – Понимаю, – с трудом проговорил Мариус. – Простите, Магистр. Верно, я хочу слишком многого, когда моя задача – хранить людей от порождений хаоса. Ничего не видя перед собой, Мариус вышел из кабинета Магистра и, только плотно прикрыв за собой дверь, рванул ворот сорочки. Пуговицы звонко застучали по полу. Появилось желание пойти и напиться, надраться до состояния бревна. А еще ощущение, что весь мир затрещал по швам и готов обрушиться в пропасть, в тот самый нижний астрал. Нет, по-прежнему слова Фредерика казались бредом и ересью. По-прежнему Магистр вроде как был прав и его слова не выходили за пределы принятого Надзором догмата. Но… Око Порядка Магистр не хотел показывать. Если бы хотел, придумал бы способ, например просто заглянуть с порога, не подходя близко. Или перед этим выпить нейтрализующий состав, его бы хватило на час, чтобы никакая магия не повлияла на артефакт. И Фредерик убит. И эта странная книга на столе у Магистра. Стало тошно, теперь уже действительно тошно. Мариус оттолкнулся от стены, о которую опирался рукой, и заспешил вперед по коридору. Изредка ему встречались молодые стражи, подобострастно кланялись. По Надзору упорно ходили слухи, что именно Мариус будет следующим Магистром. А сколько лет этому? Неизвестно. Но старым он точно не выглядит. Наверное, наилучшим решением будет сейчас вернуться домой, в Роутон. Там сонная тишина, яблони, Марго и Робин – и никаких странных и страшных мыслей, что, быть может, все не так, как об этом говорят. Он поморщился. Ну да, Марго и Робин. А еще Тиберик. И эта девка. Интересно, не умерла ли она? И ведь скоро придется устраивать торжественный прием, приглашать нужных и важных людей Роутона. А в доме раздрай, пыль, паутина… А еще нужно бы остаться на похороны Фредерика, но не хочется. Хочется, чтобы друг остался в памяти этаким легкомысленным весельчаком, романтиком и любителем поволочиться за каждой сколь-нибудь симпатичной мордашкой. И что делать со всем этим, Мариус не знал. Он вышел во внутренний двор Надзора, вдохнул полной грудью. Возможно, он побудет в Роутоне, успокоится и примет какое-то решение. Над головой шелестели листья, уже тронутые желтизной, и на сердце сделалось так тоскливо, что хоть волком вой. Думать о том, что все, чему учили в Надзоре, – ложь, не хотелось. Хотелось отмотать назад время и никогда не приезжать к Фредерику, не слушать его звонкий голос, эти рассказы о несоответствии догмата и содержимого пыльных архивов. Просто. Ничего. Не знать. Мариус прошелся по пустынной аллее, уселся на скамье и выудил из кармана портальный артефакт. Долго крутил его в пальцах, а мысли плыли, плыли… Думалось о том, что артефакт похож на детский волчок с двумя шкалами и стрелками управления, и о том, что меньше знаешь, крепче спишь. Хотя вот Фредерик узнал много и теперь уснул уже навсегда. И о том, что вся эта истина ему лично сто лет не нужна, и что Фредерик сам виноват, сунув нос, куда не следует, а Магистр никогда и никому не показывает Око Порядка, быть может, потому что его и в самом деле нет? И карта, наскоро набросанная карандашом, местность вокруг Роутона. Крагхи знают, что это все значит. А ему, Мариусу, все это не нужно. Он просто хочет служить Надзору и предан Магистру, как и раньше… А если и правда все двуликие – потомки тех, кто сгинул за Пеленой? Да и сгинул ли? Нет, он просто будет служить Надзору. Никаких мыслей. Мариус стиснул зубы. Лицо Фредерика так и стояло перед глазами. Почему напали именно на него? Случайность? Да, нужно думать, что просто не повезло. День медленно катился к вечеру. Мариус поднялся, сжал волчок портала, ногтем перевел стрелку на нужную метку и с силой вдавил активирующую кнопку. Перед глазами пыхнуло, невыносимо завоняло гарью, и он ступил на траву уже рядом со своим домом. Огляделся, щурясь на яркое, висящее низко осеннее солнце. За время его отсутствия почти ничего не изменилось, только яблоки собрали. Ну и с окон Робин отодрал доски. Тишина, лишь шелест листвы на ветру. Сейчас как никогда хотелось побыть одному. Наверное, потому что решение так и не принято, а сомнения так и жрут душу, хуже червей. Мариус еще раз окинул взглядом старый дом и пошел по тропинке в обход, чтобы вернуться никем не замеченным через черный ход. Уже нырнув в прохладу дома, прошелся по коридору, мимоходом заглянул на кухню – там на печке что-то булькало в чугуне, аппетитно пахло мясом, но Марго не было. Возможно, она куда-то отошла с Тибериком. Мариус прислушался – воплей двуликой тоже не было слышно. Померла? Возможно, так будет лучше… И, стараясь не скрипеть половицами, поднялся на второй этаж, в свою спальню. Хотелось верить, что Марго подготовила чистое белье. Заходя в комнату, он уже видел сорочку и бриджи, аккуратно разложенные поверх покрывала. Покрывало было шелковым, с вышитыми цаплями, его еще Ровена покупала когда-то. И Мариус решил, что надо все отсюда выбросить, чтоб и не вспоминать. Купить новое. Он устало сбросил форменный сюртук, начал расстегивать рубашку – то, что осталось от пуговиц… И внезапно заметил быстрое движение в углу у окна. Как только сразу не увидел? Он медленно обошел кровать и остановился над двуликой. Выжила, значит. И теперь почти распласталась на полу, изо всех сил пытаясь стать незаметной. В руках – щетка. Рядом – бадейка с водой. Она тяжело и часто дышала, с присвистом, на переносице выступили мелкие капельки пота. И темные волосы на висках мокрые. «Боится, – подумал Мариус. – Ну и хорошо. Пусть боится». – Ты что здесь делаешь? – поинтересовался он, опираясь рукой на столбик в углу кровати. – Какого крагха сюда пришла? Девка посмотрела на него своими огромными темно-серыми глазищами. Прижала к груди щетку, как будто та могла ее спасти. – Я… я полы мою. И губы задрожали, будто сейчас расплачется. Мариус посмотрел на печать. Болезнь миновала, и теперь печать Надзора выглядела просто как чернильный рисунок, большой такой, на всю левую щеку. Другая половина лица чистая и кожа просвечивает, как фарфоровое блюдце, если смотреть сквозь него на солнце. Ему показалось, что ошейник слишком туго охватывает тонкую шею и уже натер розовую полоску. А сама девка, в старых штанах Робина и в старой его же рубашке, выглядит совсем как недокормленный мальчишка-беспризорник. Полы она моет, видите ли. – Убирайся, – устало буркнул он. – Я предупреждал, не попадайся мне на глаза. Прибью. Двуликая опустила голову, затем, чуть помедлив, подхватила бадейку, зажала щетку под мышкой и бочком-бочком, обходя его как можно дальше, шмыгнула к двери. – Передай Марго, чтобы обед накрывала! – крикнул он вдогонку. Последний-то раз ужинал вместе с Фредериком, а потом уже не получилось поесть. Глава 4 Затишье После этого случая Алька изо всех сил старалась не попадаться на глаза своему выходит что хозяину. Это оказалось неожиданно просто: его почти никогда не было дома. Как говорила Марго, все время пропадал в местном отделении Надзора. Являлся только на ужин (тогда Алька пряталась на кухне и старалась носа не высовывать), а потом почти сразу уходил к себе, оставаясь в спальне до утра. На следующий день приор спускался в столовую, перекусывал наскоро, а в это время у ворот уже ждал ведомственный экипаж. Альке только и оставалось, что помыть кружку из-под кофе, большую, керамическую, в красивых разводах синей и фиолетовой глазури, и смахнуть крошки от гренок со стола. Иногда, очень редко, прятаться не удавалось. Однажды Алька забралась по выщербленной кладке на второй этаж и метелкой собирала паутину с окон. Она вообще очень хорошо лазила по стенам – и потому, что была легкой, и потому, что в ней говорила кровь двуликой. Так вот, Алька увлеченно собирала паутину и гоняла жирных пауков, когда меж лопаток неприятно закололо. Она обернулась – и едва не свалилась вниз, потому что у ближайшей яблони стоял приор и смотрел на нее. Алька похолодела, слишком свежо было воспоминание о том, как он застал ее в спальне с ведром и щеткой. Пальцы мгновенно сделались скользкими, слабыми, ей пришлось цепляться изо всех сил, чтобы в самом деле не свалиться дохлой мухой под ноги ниату Эльдору. Она оглянулась еще раз – его больше не было. Или вот еще, когда она убирала в столовой рано утром, он появился внезапно – впрочем, как и всегда, а она заметила его только тогда, когда, пятясь с тряпкой в руках, ткнулась спиной во что-то твердое и теплое. Вот тогда стоило немалых усилий не взвизгнуть от ужаса, и деваться из столовой было некуда, разве что в окно выпрыгнуть. Но тогда случилось чудо: ниат Эльдор снизошел до разговора. – Почему ты вечно в этих обносках? – спросил он и поджал губы, как будто сам факт беседы с двуликой выглядел оскорбительно. Алька растерялась. В груди разливался вязкий, холодный страх. Нет, она не боялась того, что мог бы с ней сотворить ниат Эльдор как мужчина, она до дрожи в коленках боялась приора Эльдора, бывшего стража Надзора. Потому что он привык убивать таких, как она. И ни о каких других отношениях речи быть просто не могло. – Я… – просипела она, – у меня больше ничего нет. Он посмотрел-посмотрел на нее отрешенным взглядом, кивнул каким-то своим мыслям и ушел. А Алька сползла на пол по стеночке и поняла, что старая рубашка Робина насквозь промокла от пота. Тиберик был единственной ее отрадой. Забираясь вечером в кровать, Алька прижимала к себе спящего малыша и шептала, что теперь у них все будет хорошо. Да, спали они в одной кровати, потому что Тиб так привык и с Алькой не боялся темноты. Ей тоже не было страшно, потому что приор Эльдор вряд ли стал бы убивать ее в присутствии малыша, к которому весьма благоволил и даже несколько раз играл с ним в мяч. Мамину вазочку Алька перенесла в отведенную им с Тибом комнату. И порой ей начинало казаться, что жизнь налаживается: кров, пища – все есть. Только ошейник вызывал тянущую, острую тоску. Алька не была здесь человеком, и приор Эльдор очень ясно дал это понять. А дом потихоньку менялся. Приор нанял кухарку, молодую и ладную, светловолосую. И конюха. А потом Алька видела, как приор привел великолепного вороного коня, огромного, с пышной длинной гривой. Ну как привел – приехал на нем. Альке жуть как хотелось пробраться в конюшню и посмотреть на коня поближе, но она сперва не решилась, а потом уже некогда было. Приор нанял еще двух поденщиц, чтобы окончательно привести в порядок большую гостиную, холл, несколько залов. Алька тоже целыми днями что-то чистила, драила, стирала тяжелые шторы. Она боялась, что нанятая прислуга будет относиться к ней как к зверю – опасному, но стреноженному печатью Надзора, но ничего подобного не произошло. Кухарка Эжени смотрела на Альку с жалостью и постоянно пыталась сунуть то булку, то пирожок, ссылаясь на то, что девушка не должна выглядеть как скелет, обтянутый кожей. – У меня печать на пол-лица, – сказала ей Алька, – кому интересно мое сложение? Но Эжени только рассмеялась и внезапно обняла, мягко прижимая к себе. – Глупая. Для себя надо стараться. Не будешь себя любить, кто тебя полюбит? – Да никто. Кому я нужна?