Он провел беседу с Мамаем, ставшим для него чем-то вроде индикатора здравого смысла и душевного здоровья, и успокоился. Воры в законе, сообщил ему сей хранитель восточной мудрости, никогда семей не имеют. И не потому, что семья привязывает и делает тебя уязвимым. Им это просто не нужно. Он, Мамай, не знает случая, чтобы вор, в смысле — настоящий блатной авторитет, был сильно влюблен. У этих парней, должно быть, душа устроена по-другому, и любовь им дана совсем другая. Вот ты, Вольдас, я знаю, дело свое любишь, и ничего иного тебе в жизни не надо. А еще — великие мудрецы всегда без женщин обходились. Примерами воров и мудрецов Мамай его утешил. Наверное, он, Владимир Розин, Вольдемар Розен и Вольдас Розанн, и вправду не такой, как большинство людей. Потому ему и достался жребий главенствовать над Третьей стражей. Действительно, какие там бабы, когда он крутился как белка в колесе, и даже на прогулки по подвластному ему городу не оставалось времени. Дело Стражников пора было ставить на научную основу. И теперь он с Митенькиной помощью проводил эксперименты по стиранию памяти. В основу их методики легло учение академика Павлова об условных рефлексах в том виде, в каком Володя Розин помнил его со студенческой скамьи, а также сборник шаманских заклинаний. Эту книженцию Вольдас нашел в забавном магазинчике, полном всякой мистической дребедени, и всерьез задумался о том, чтобы написать несколько томиков подобной же белиберды и стать родоначальником нового учения. Но писать было некогда, он даже на статейки и письма в журнал еле выкраивал минуту. Когда-нибудь, сказал себе Розин, когда Третья стража станет строго организованной армией со своими генералами, а я смогу повелевать одним мановением руки… Но пока ему скучно было заниматься писательством, он сочинял и выстраивал вокруг себя саму реальность, в которой жили уже сотни, а то и тысячи сограждан. Шаманская книга была не новоделом, а историческим сборником, чем и подкупила Вольдаса. Опираясь на нее, он создал собственный аналог заклинания, а Митенька приспособил для нужд стирания памяти обычный электрошокер, но с уменьшенной силой тока. Изобретение оказалось довольно эффективным. В результате серии опытов, для которых сами Стражники мужественно подставляли свои шеи и запястья, подтвердилась теория о том, что ненужные воспоминания отчасти действительно блокируются памятью тела о болевых ощущениях. Правда, Розин не обольщался, зная, что существуют сильные личности, память которых не погасишь магическими формулами и легким разрядом тока. Но стопроцентного эффекта никогда не бывает. Надо просто выбирать для работы подходящие, внушаемые объекты, только и всего. Упорный Мамай все-таки добился от него позволения подсадить рядовых Стражников на легкую траву, чтобы они нетвердо отличали явь от глюков. Использование зомбированных рыцарей требовало более тщательной разработки операций, что опять падало на Вольдаса. Если бы не Митенька, он бы просто ничего не успевал. И все-таки Митенька экономил столько же времени, сколько отнимал, постоянно мороча голову Главному все новыми и новыми безумными прожектами. — Пора тебе обратиться к народу, — не раз говорил, например, Вампир Блуждающих Огней. Вольдас отмахивался. Проповедовать не входило в его планы, он пока еще не чувствовал себя гуру, скорее уж кукольником, дергающим за нитки марионеток. Кроме того, у него было правило: он никогда не участвовал в операциях лично, даже близко не подходил к месту экса. Береженого бог бережет, думал он, отсиживаясь в своей берлоге, пока Стражники очищали сейфы и карманы своих поклонников. Это первое. А второе — Третья стража до сих пор избегала людных мест, предпочитая укромные уголки и встречи один на один со своими жертвами. Методика работы с толпой была совершенно не отработана, и Вольдас считал, что на данном этапе она не нужна. А тут тебе предлагают выйти к народу, да еще и говорить с ним! Подставлять себя под чужие взгляды, камеры, а возможно, оптические прицелы? Зачем? Ради дешевого эффекта? Он и без того властитель дум в своем поколении. Да и что можно сказать этому безмозглому стаду? О чем говорить, когда нечего говорить? Однако в скором времени представился случай, который никак нельзя было упустить. Вольдас бы не простил себе, если бы его не использовал. Все-таки кураж иногда брал в нем верх над осторожностью. Однажды великий писатель Алексашин, этот мыльный пузырь, милостиво согласился встретиться с поклонниками своего творчества в одном из молодежных театров. Вообще-то, то было не первое и не единственное выступление мэтра перед публикой. Но на этот раз его пригласили в театр, где, по удачному стечению обстоятельств, работал звукооператором и осветителем один из новых Стражников Вольдаса, уловленный им через журнал «Звездопад». Хотя встречу готовил и организовывал режиссер театра, которого пресса называла «смелым», «оригинальным» и даже «шокирующим», вечер вышел на редкость скучным, в духе советского школьного мероприятия. Но аудитория была так счастлива лицезреть своего кумира, что дополнительных развлекалочек ей не требовалось. Кумир сидел на сцене в лучах желтого прожектора и снисходительно отвечал на записки. Разумеется, вопросы крутились главным образом вокруг «Третьей стражи», что явно раздражало писателя. Фильм, который принес ему бешеную популярность, был довольно средним и рассчитан был на среднего же, массового зрителя, а Алексашин всегда претендовал на интеллектуальность. После выхода блокбастера ему, возможно впервые в жизни, пришлось иметь дело с такой разношерстной, глупой и бесцеремонной толпой. Отвергнуть нечаянную славу он не мог — не рубить же сук, на котором сидишь всей попой и с которого кормишься в три горла. Но принимал он ее отстраненно и брезгливо, как тот римский чиновник, который, в пику своему начальнику, все же полагал, что деньги пахнут. Алексашин всегда пользовался случаем напомнить, что он выпустил в общей сложности десятка два хороших, достойных романов и сборников, о которых было бы интересно поговорить. Но на всех публичных мероприятиях его неизменно возвращали к обсуждению «Третьей стражи». Этот вечер не был исключением. Писатель развернул очередную записку и нарочито монотонно прочел вслух: — «Как Вы можете объяснить тот факт, что силы зла в Вашей книге привлекают гораздо больше последователей, чем силы добра? Почему вся страна играет именно в Третью стражу? Вообще, почему зло так привлекательно?» — Уф, — громко сказал народный любимец, откидываясь ни спинку стула и готовясь к длинному и не очень приятному монологу. Но говорить ему не пришлось. Свет на сцене начал гаснуть постепенно, но неотвратимо, и в одну минуту Алексашин и весь президиум (главный режиссер театра, представитель съемочной группы «Третьей стражи», еще пара бессловесных, но важных хмырей) погрузились в темноту. За их спинами в голубом светящемся ореоле нарисовалась худая высокая фигура в черном балахоне с эмблемой Стражника на груди. — Почему привлекательно зло? — задумчиво повторил глубокий голос, от низких модуляций которого завибрировали динамики. Одновременно с этим по залу клубами пополз сизый туман, распространяющий отчетливый запах сырой земли. Публика оцепенела. — Я мог бы рассказать вами многое о том мире, который вы называете Злом и в котором правлю я, Главный Стражник, Рыцарь Ночи, — задушевно продолжал удивительный голос. — Но вы, люди, сами знаете ответ на свой вопрос. В каждом из вас хоть раз рождались жажда власти и всесилия, желание взять верх и победить противника. Это и есть Зло. Оно лежит в основе мира и заключено в природе человека. В неверном свете, исходящем от фигуры, было видно, как Алексашин выворачивает голову, пытаясь рассмотреть Рыцаря Ночи. Но тот находился слишком высоко над его головой. Писатель попытался что-то сказать, но его микрофон, только что исправно работавший, не издал даже шипения. За столом зашептались, и из зала тут же понеслось сердитое шиканье. Аудитория жаждала досмотреть захватывающий спектакль до конца. — Что такое Добро? — вопросил Главный Стражник с легкой насмешкой. — Не правда ли, вы затруднитесь дать ему определение, не прибегая к понятию Зла. Это правильно. Добро существует в мире лишь постольку, поскольку оно противостоит Злу. Ибо Зло первично, а Добро — всего лишь тень его копья. Потому так велик ваш интерес к Злу, что он оправдан. Зло — это первоисточник всего сущего. Загляните себе в душу, и вы увидите там Стражника Ночи. Он есть в каждом из вас. Выпустите его на свободу — и вы обретете гармонию. Значит ли это, что каждый из сидящих здесь может присоединиться к Третьей страже? Увы, нет. Нашим рыцарям, кроме желания служить делу Ночи, нужны еще и способности, которые даны не всем. Нужны талант и беззаветная преданность, готовность все отдать для дела Ночи. На это способны не все. Но не стоит терять надежду. Я желаю вам удачи на долгом и трудном пути к себе. Благодарю за внимание. Наши сторонники могут поддержать земную миссию Третьей стражи денежными пожертвованиями. Фигура взмахнула рукавом, и перед сценой прямо из воздуха материализовался гигантских размеров мешок. Он фосфоресцировал и издавал еще более острый запах, чем могильный дух ползучего тумана. Вначале робко, а затем все увереннее и поспешнее зрители начали вставать с мест и бросать кошельки и купюры в разинутую пасть мешка. Кто посмелее, выскакивал вперед и пытался дотянуться до мешка руками, стараясь поближе разглядеть фигуру Рыцаря. Казалось, людской поток вот-вот ринется на сцену и сметет тех, кто там сидит, стремясь прикоснуться к таинственному гостю из иного мира. Возгласы ужаса и восторга вдруг потонули в невесть откуда доносящемся гуле, который все усиливался по мере того, как наполнялся мешок, так что в конце концов у всех присутствующих заложило уши. Люди обхватили головы руками, вжались в свои кресла, стараясь защититься от этого почти что инфразвука. Тут ореол вокруг фигуры Стражника померк, темнота взорвалась десятками холодных огней, запахло серой и фосфором — и стало тихо. Свет медленно вернулся на сцену, где уже снова не было никого, кроме Алексашина и его соседей по президиуму. Великий писатель был бледен, как беленая стена, и по-прежнему машинально сжимал в кулаке уже бесполезный, раздавленный микрофон. Мешок для пожертвований тоже исчез. После минутной паузы зал разразился овациями и воплями. «А-лек-са-шин! Треть-я стра-жа!» — встав, скандировали восхищенные зрители. У них не было сомнений, что впечатляющее действо было запланированной частью вечера встречи с писателем. — Ну что ж, — промямлил режиссер театра, он же ведущий мероприятия, пытаясь с помощью другого, неиспорченного микрофона перекрыть глас народа, — Юрий Владленович очень интересно и обстоятельно ответил на все наши вопросы. Особенно на последний. Поблагодарим его за этот прекрасный вечер. — Он повернулся к Алексашину и с кривой улыбкой присоединился к аплодисментам. Кумир публики сидел молча, с ненавистью глядя в ликующий зал. Разумеется, Вольдас не снизошел до того, чтобы являться в театр лично и излагать всю эту галиматью со сцены в реальном времени. Стражники заранее записали его речь на магнитофон и поколдовали со звуком. Оставалось только наворотить спецэффектов и дождаться подходящего вопроса, который рано или поздно должен был зародиться в массах. Осветитель и звукооператор Стас, дрожа и шмыгая носом, потом докладывал администрации, как во время вечера он выскочил на минутку в туалет и вдруг оказался запертым снаружи в тесной кабинке. Страдающий клаустрофобией Стасик так отчаянно бился о стенки туалета, что не слышал почти ничего, кроме какого-то гудения и рычания. Когда дверь внезапно поддалась, он опрометью бросился в аппаратную, где все было на месте, да и свет на сцене уже горел. Что касается охранников и билетерш, то они, как и зрители, были абсолютно уверены, что все происходит согласно сценарию. За время своей службы в смелом и шокирующем театре они еще и не такого насмотрелись. Алексашин — молодец, и Третья стража рулит, с энтузиазмом заявил один из отутюженных мальчиков, отвечавших за порядок во время спектаклей, и остальные поддержали его уважительным мычанием. Когда после переезда и завоевания журнала работа вошла в более или менее привычную колею, Вольдас вспомнил о других незаконченных делах. Не за одним Гномом числился должок. Были еще господа, да и дамы, не оказавшие достойный прием Главному Стражнику, плюнувшие в душу наивному возвращенцу Володьке Розину. Всем им следовало воздать по заслугам. Пепел Клааса уже не стучал в сердце Рыцаря Ночи, как это было после изгнания из «Подвала». Он не горел желанием мстить и давно уже плевать хотел на бледные призраки из прошлой жизни. Но справедливость требовала наказать зло, вернее, наоборот, ту силу, которая против него выступила, мелкое злишко, вставшее на пути Великого Зла… При этих воздаяния учитывался принцип, на котором Вольдас стоял всегда: любая акция Третьей стражи должна сопровождаться эксом. Он не согласился сделать исключение даже для своей проповеди над головой Алексашина. И дело было вовсе не в жадности; просто его Стражники должны были привыкнуть к тому, что здесь не в игры играют. Играть — это в парк ВДНХ, где девочки и мальчики устраивают визгливые шабаши, считая, что делают это в честь Третьей стражи. Итак, мне отмщение и аз воздам. — Земной житель Михаил, вы провинились перед Третьей стражей и заслужили смерть. Что вы можете сказать в свое оправдание? Это происходило обычно прямо на рабочем месте задержавшегося на службе начальника — если, конечно, у него не было личной охраны. К счастью для Третьей стражи, бывшие однокурсники Розина хоть и жили на широкую ногу, но до такого уровня еще не доросли, машины водили сами и двери открывали своими руками. Что касается телохранителей, то и сам Рыцарь Ночи, как ни был осторожен, обходился без них. Он не представлял себе, как можно жить под чьим-то пристальным взором. Другие, очевидно, разделяли его мнение. Место действия — кабинет, из которого не так давно был деликатно выставлен Вовочка Розин. Мизансцена: внезапно погасший свет, запах серы, ошеломленный, испуганный хозяин. Самые крутые обычно оказывались трусливей всех, кое-кто пытался залезть под стол — как будто можно спрятаться от Стражника! И, разумеется, никаких внятных оправданий: — Я? Нет… Позвольте!.. Почему?.. Кто вы? Читали «Отче наш», лихорадочно крестили черные фигуры с провалами вместо лиц, ха-ха! Уж если Митенька хотел кого-то напугать, то делал это со вкусом и размахом. Недаром Мамай называл его трясуном, что на зоновском жаргоне означало лицо, ввергающее свою жертву в нервный транс. Одну мадам, гендиректора крупной рекламной фирмы, он довел до натурального обморока, коснувшись ее щеки ледяной рукой в светящейся перчатке из змеиной кожи. Но это уж было слишком, грубого физического воздействия Главный Стражник не одобрял и своих паладинов за это строго вздрючивал. Надо убить — убей, но до рукоприкладства не унижайся. Черным силам нет нужды причинять человеку боль, чтобы продемонстрировать свое могущество. Однако к делу. — Вы можете выкупить свою жизнь земными ценностями. — Да-да! Вот, возьмите! На пол летели бумажники, чековые книжки, часы, украшения, мобильники, иногда паркеровские ручки и органайзеры. Все, кроме золота и наличных, посланник Ночи тут же уничтожал на глазах у хозяина ударом посоха, извергающего синее пламя. Далее следовал удар молнии по компьютеру, убивающий этого друга человека наповал. Иногда преступнику приказывали встать на колени. И зачитывался окончательный приговор: — Земной житель, вы осуждены на ритуальную казнь. Снимите пиджак и галстук (вариант: расстегните воротничок и снимите украшения) и опустите голову на плаху. Прикосновение холодного металла к склоненной шее. Вспышка фосфора и легкий электрошок. Довольно — Рыцарь Ночи может считать себя отомщенным. Вольдас не объяснял своим воинам причин страшной мести, да они и не спрашивали о причинах, вполне удовлетворяясь выкупом. Интереснее было другое. Ни одна из жертв не предала происшедшее огласке, хотя стирание памяти к ним не применялось, чтобы не уничтожить воспитательный эффект акции. Поразмыслив, Розин понял, что имеет дело с интересным психологическим феноменом, который он назвал эффектом голого короля. Как известно, в мудрой сказке Андерсена никто из придворных не решался признаться, что не видит волшебной ткани, чтобы не прослыть глупым или некомпетентным. Точно так же друзья Володькиной юности понимали, в каком свете выставит их история о нападении Третьей стражи и ритуальной казни на коленях, потому и молчали в тряпочку. А кто-то, возможно, воспринял приговор всерьез и боялся, что Стражники могут вернуться. Розин следил за Интернетом и прессой, но там лишь пару раз промелькнуло сообщение, что такой-то был ограблен хулиганами в собственном офисе или около дома. Хулиганами, вы же понимаете. Хитроумный Мамай, насмотревшись на слезы и стенания розиновских обидчиков, замыслил в том же убедительном стиле наказать своих врагов. Сделал он это в одиночку, в тайне от Стражников и от самого Главного, и чуть было не спалился, но вернулся с победой. Когда-то, еще до первой отсидки, Мамая избили на улице мальчики в кожаных куртках, которым не понравились его раскосые глаза и плоская физиономия. В драке один на один и даже один к четырем у Мамая не было соперников, но скинхедов оказалось не четверо и не пятеро, а никак не меньше пятнадцати. Мамай продержался несколько минут, покалечил пару нападавших и сумел бы даже вывернуться и убежать, если б ему не брызнули в лицо едким аэрозолем. Называя строптивую жертву «чуркой» и «покемоном», бритоголовая компания долго и злобно топтала его ногами в тяжелых фирменных ботинках, и молодой бурят не отдал душу Будде лишь благодаря своей феноменальной живучести. В колонии его просветили по поводу скинхедов и их роли санитаров российских городов. Воры в законе были интернационалистами и бритоголовых не любили, тем более что с этими отморозками и договориться-то было невозможно. На зоне их место всегда было у параши, но на зону бритоголовые попадали крайне редко — даже по мокрому делу они умудрялись отмазаться от срока. Тихий пожилой торговец дурью Дамир, регулярно читающий газеты, объяснил Мамаю, что отряды штурмовиков подкармливаются какими-то патриотическими партиями. Он даже поминал их звучные названия, но Мамай, неискушенный в политике, ничего, конечно, не запомнил. Бабки там гуляют хорошие, сказал Дамир, мозги мальчикам прочищают профессионально, и вообще такие зондеркоманды (еще одно незнакомое слово) во все времена полезны для власти. А потому не стоит пацанам соваться туда без мазы — только отметелят лишний раз, а то и вовсе загасят. Мамай смирился с неизбежным, о нанесенной обиде старался не вспоминать, но, закорешившись с Третьей стражей и научившись их фокусам, решил, что возмездие возможно и необходимо. Для начала он попросил Митеньку выяснить, кто из политиков крышует скинхедов, и друг, покопавшись в сети и не задавая лишних вопросов, выдал ему наводку на патриотическое движение «Русский дух». Мамай нашел занюханный офис этой команды, изучил их расписание и систему охраны здания — все по науке, как учила Третья стража. И ранним утром, когда труженики города еще мирно спали в своих кроватках, вышел на дело. В здание он проник через окно вестибюля, где треснутые рамы никогда не закрывались до конца. Не доверяя лифтам (западня для лохов), поднялся по лестнице на четвертый этаж. Там находилась присмотренная дверца, а за ней комнатка, а в ней сейф, а в сейфе через полчаса не должно было остаться ничегошеньки, ни копейки. Мамай, взвесив свои шансы и пожелания, решил, что устраивать аутодофе с дискотекой, как это делалось в Третьей страже, он не будет, а просто почистит кассу «духовцев» и тем самым восстановит справедливость. Он вообще был не любитель спектаклей и признавал их лишь постольку, поскольку у Стражников они работали и приносили результат. Пристрастие Вольдаса и Митеньки к лицедейству и спецэффектам казалось ему пережитком детства. Мамай чуть не споткнулся, повернув по коридору к заветной дверце, когда увидел, что она плавно закрывается, пропуская кого-то внутрь. В проеме мелькнула рука в черном рукаве, явно принадлежащая человеку солидному и уважаемому. Не иначе, большой начальник посетил контору «Русского духа», причем в самое неподходящее время, когда все честные патриоты обычно еще смотрят сладкие сны о том, как в один прекрасный день повымелись из России все инородцы и дышать сразу стало легко-легко… Мамай понял, что сегодня ему выпал облом, но решил на всякий случай подождать, поскольку отступать от задуманного не любил. Он устроился в темном уголке на широком подоконнике, поджал под себя ноги и замер. В такой позе он мог пребывать неподвижно несколько часов, как йог в нирване или индеец в засаде. Но таких усилий от него не потребовалось. Менее чем через полчаса дверь снова скрипнула, и Мамай, выглянув, увидел, как солидный посетитель не спеша прошествовал к лифту. Мамая позабавило сочетание строгого черного костюма с щегольской кепкой, но веселиться по поводу странного прикида высокопоставленного патриота ему было некогда. Он отметил, что выходящий дверь не запер, а значит, внутри остался кто-то еще и сколько этих кого-то — неизвестно. Невезучий мститель отвел себе еще пятнадцать минут контрольного времени — потом начинался рабочий день, и оставаться в здании было просто опасно — и вернулся на подоконник. Эти минуты вознаградили его за все. Вскочив на новый шорох, он проследил, как из комнаты выходит еще один лох, уже не в костюме, а в джинсах и широкой рубашке, как рисуют в русских сказках, — и запирает дверь! Мамай мысленно похвалил себя за терпение: путь был свободен, а вскрыть хлипкий замок ничего не стоило. Джинсовый «духовец» с лохматыми, как у телки, волосами между тем вместо лифта направился к туалету в другом конце коридора, но раззадоренный Мамай решил не ждать, пока он уедет с этажа. Тем более время уже поджимало. Дверь послушно открылась от одного поворота отмычки, а дряхлый сейф в углу сопротивлялся немногим дольше. Только эта уступчивость была обманчивой и даже издевательской, потому что недра железного ящика оказались пусты. Там валялась лишь тоненькая стопка листовок, которые Мамай с досады стряхнул на пол и затоптал ногами, не читая.