Добежал до площади и стал как вкопанный. На площади – ни души. Под забором папиросные окурки, коробки от консервов, чьи-то изорванные обмотки, а в самом конце станицы глухо гремит музыка, слышно, как по утрамбованной дороге гоцают шаги уходящих. Из Мишкиного горла вырвалось рыданье, вскрикнул и что есть мочи побежал догонять. И догнал бы, обязательно догнал, но против двора кожевника лежит поперек дороги желтый хвостатый кобель, зубы скалит. Пока перебежал Мишка на другую улицу – не слышно ни музыки, ни топота ног. * * * Дня через два в станицу пришел отряд человек в сорок. Солдаты были в седых валенках и замасленных рабочих пиджаках. Отец пришел из исполкома обедать, сказал деду: – Приготовь, папаша, хлеб в амбаре. Продотряд пришел. Разверстка начинается. Солдаты ходили по дворам: щупали штыками землю в сараях, доставали зарытый хлеб и свозили на подводах в общественный амбар. Пришли к председателю. Передний, посасывая трубку, спросил у деда: – Зарывал хлеб, дедушка? Признавайся!.. Дед разгладил бородку и с гордостью сказал: – Ведь у меня сын-то коммунист! Прошли в амбар. Солдат с трубкой обмерил взглядом закрома и улыбнулся. – Отвези, дедушка, вот из этого закрома, а остальное тебе на прокорм и на семена. Дед запряг в повозку старого Савраску, покряхтел, постонал, насыпал восемь мешков, сокрушенно махнул рукой и повез к общественному амбару. Маманька, хлеб жалеючи, немного поплакала, а Мишка помог деду насыпать зерно в мешки и пошел к попову Витьке играть. Только что сели в кухне, разложили на полу вырезанных из бумаги лошадей, – в кухню вошли те же солдаты. Батюшка, путаясь в подряснике, выбежал навстречу им, засуетился, попросил пройти в комнаты, но солдат с трубкой строго сказал: – Пойдемте в амбар! Где у вас хлеб хранится? Из горницы выскочила растрепанная попадья, улыбнулась воровато: – Представьте, господа, у нас хлеба ничуть нету!.. Муж еще не ездил по приходу… – А подпол у вас есть? – Нет, не имеется… Мы хлеб раньше держали в амбаре… Мишка вспомнил, как вместе с Витькой лазил он из кухни в просторный подпол, сказал, поворачивая голову к попадье: – А из кухни мы с Витькой лазили в подпол, забыла?.. Попадья, бледнея, рассмеялась: – Это ты спутал, деточка!.. Витя, вы бы пошли в сад поиграли!.. Солдат с трубкой прищурил глаза, улыбнулся Мишке: – Как же туда спуститься, малец? Попадья хрустнула пальцами, сказала: – Неужели вы верите глупому мальчишке? Я вас уверяю, господа, что подпола у нас нет! Батюшка, махнув полами подрясника, сказал: – Не угодно ли, товарищи, закусить? Пройдемте в комнаты! Попадья, проходя мимо Мишки, больно щипнула его за руку и ласково улыбнулась: – Идите, детки, в сад, не мешайте здесь! Солдаты перемигнулись и пошли по кухне, постукивая по полу прикладами винтовок. У стены отодвинули стол, сковырнули дерюгу. Солдат с трубкой приподнял половицу, заглянул в подпол и покачал головой: – Как же вам не стыдно? Говорили – хлеба нет, а подпол доверху засыпан пшеницей!.. Попадья взглянула на Мишку такими глазами, что ему стало страшно и захотелось поскорее домой. Встал и пошел на двор. Следом за ним в сенцы выскочила попадья, всхлипнула и, вцепившись Мишке в волосы, начала его возить по полу. Насилу вырвался, пустился без огляду домой. Захлебываясь слезами, рассказал все матери: та только за голову ухватилась: – И что я с тобой буду делать?.. Иди с моих глаз долой, пока я тебя не отбуздала!.. С тех пор всегда, после каждой обиды, заползал Мишка под амбар, отваливал камешек, разворачивал лопух и, смачивая бумагу слезами, рассказывал Ленину о своем горе и жаловался на обидчика. Прошла неделя. Мишка скучал. Играть не с кем. Соседские ребятишки не водились с ним, к прозвищу «нахаленок» прибавилось еще одно, заимствованное от старших. Вслед Мишке кричали: – Эй ты, коммуненок! Коммунячев недоносок, оглянись!.. Как-то пришел Мишка с пруда домой перед вечером; не успел в хату войти, услышал, как отец говорит резким голосом, а маманька голосит и причитает, ровно по мертвому. Проскользнул Мишка в дверь и видит: отец шинель свою скатал и сапоги надевает. – Ты куда идешь, батянька? Отец засмеялся, ответил: – Уйми ты, сынок, мать!.. Душу она мне вынает своим ревом. Я на войну иду, а она не пущает!.. – И я с тобой, батянька! Отец подпоясался ремнем и надел шапку с лентами. – Чудак ты, право! Нельзя нам обоим уходить сразу!.. Вот я вернусь, потом ты пойдешь, а то хлеб поспеет, кто же его будет убирать? Мать по хозяйству, а дед старый… Мишка, прощаясь с отцом, сдержал слезы, даже улыбнулся. Маманька, как и в первый раз, повисла у отца на шее, насилу он ее стряхнул, а дед только крякнул, целуя служивого, шепнул ему на ухо: – Фомушка… сынок!.. Может, не ходил бы? Может, без тебя как-нибудь?.. Не ровен час, убьют, пропадем мы тогда!.. – Брось, батя… Негоже так. Кто же будет оборонять нашу власть, коли каждый к бабе под подол хорониться полезет? – Ну, что ж, иди, ежели твое дело правое. Отвернулся дед и незаметно смахнул слезу. Провожать отца пошли до исполкома. Во дворе исполкомском толпятся человек двадцать с винтовками. Отец тоже взял винтовку и, поцеловав Мишку в последний раз, вместе с остальными зашагал по улице на край станицы. Обратно домой шел Мишка вместе с дедом. Маманька, покачиваясь, тянулась сзади. По станице реденький собачий лай, реденькие огни. Станица покрылась ночной темнотой, словно старуха черным полушалком. Накрапывал дождик, где-то за станицей, над степью, резвилась молния и глухими рассыпчатыми ударами бухал гром. Подошли к дому. Мишка, молчавший всю дорогу, спросил у деда: – Дедуня, а на кого батяня пошел воевать? – Отвяжись!.. – Дедуня! – Ну? – С кем батянька будет воевать? Дед заложил ворота засовом, ответил: – Злые люди объявились по суседству с нашей станицей. Народ их кличет бандой, а по-моему, просто разбойники… Вот отец твой и пошел с ними стражаться. – А много их, дедушка? – Болтают, что около двухсот… Ну, иди, постреленыш, спать, будет тебе околачиваться! Ночью Мишку разбудили голоса. Проснулся, полапал по кровати – деда нет. – Дедуня, где ты? – Молчи!.. Спи, неугомонный! Мишка встал и ощупью в потемках добрался до окна. Дед в одних исподниках сидит на лавке, голову высунул в раскрытое окно, слушает. Прислушался Мишка и в немой тишине ясно услышал, как за станицей часто затарахтели выстрелы, потом размеренно захлопали залпы. Трах!.. тра-тра-рах!.. та-трах.