— И спасибо за то, что притворилась, будто беременна моим ребенком, и плакала так убедительно, — говорю я, и тут же до меня доходит остальное. Я поцеловал ее. В моем грузовике. Я чувствовал ее и пробовал на вкус, потому что мне это было нужно и этого хотелось. И она помогла, но не поцеловав меня, а проверив уровень сахара в крови. Дерьмо. — И за то, что помогла мне с таблетками и проткнула палец иглой. — Последнее «спасибо» сказать труднее. Уголки ее губ изгибаются, когда она складывает руки на груди. — Я удивлена, что ты вообще помнишь, что произошло. — Она делает паузу, как будто ждет, что я скажу что-то о поцелуе. Я возвращаюсь к двери с коробкой в руке. — На самом деле я хорошо запоминаю в пьяном состоянии. — Я подмигиваю ей, пытаясь отшутиться. Я никогда не задерживался, и мне приходилось терпеть неловкость следующего утра. Конечно, у нас не было секса, но я все же коснулся ее груди и скользнул пальцами вверх по ее ногам. Она одаривает меня легкой улыбкой. — Я уверена, что да. При виде ее улыбки у меня в груди поднимается жар, и это одновременно и хорошо, и плохо. Я никогда раньше не флиртовал с такой девушкой. Обычно я даю им около часа и прилагаю мало усилий, ровно столько, чтобы очаровать ее, переспать и уйти. Создание слишком сильной связи сводит на нет цель того, чего я пытаюсь достичь с помощью секса, а именно контролировать несколько моментов и забыть обо всех моментах, которые я не мог контролировать. То, что произошло вчера, разрушило черту между Вайолет и мной, особенно после прошлой ночи. Я не могу заняться с ней сексом, будет практически невозможно сбежать после того, как я получу от нее то, что мне нужно. Но дело в том, что я хочу проскользнуть внутрь нее так сильно, что это становится очень трудно контролировать. — У меня есть вопрос, — говорит она, хватая сумку с кровати и перекидывая ручку через плечо. Ее тон заставляет меня насторожиться. — Хорошо. — Я думала, — начинает она, но затем передумывает. — Я имею в виду, я думал, что диабетики должны делать себе уколы. Мне становится немного не по себе, когда мы сворачиваем к двум темам, которые я ненавижу. Мой диабет и иглы. — Да, это не приносит никакой пользы, когда в моем организме есть алкоголь. — Но обычно ты пользуешься иглой. — Да. — В горле пересохло. — Это больно? — Иногда бывает, — говорю я сдавленно. — В зависимости от моего настроения. Она украдкой наблюдает за мной, затем меняет тему. — Так куда направляется коробка? — спрашиваю я, похлопывая по дну коробки. Она обнимает себя руками и оглядывается через плечо на окно. — За пределы здания, я думаю. Я киваю и выхожу в холл. Она следует за мной, закрывая за собой дверь. Пока мы идем к лифту, я стараюсь не думать о том, что после того, как я закончу помогать ей, мне придется вернуться в свое общежитие и выяснить, что делать со своими вещами и выяснить, куда я еду. Когда мы выходим на улицу, я оглядываю парковку. В кампусе почти не осталось машин. — Так в какую машину мне положить коробку? Она останавливается у края тротуара и кусает губы, глядя на дорогу сбоку от нас. — Можешь просто положить ее здесь. Я опускаю коробку на бетон, потерявшись. — Тебя кто-то заберет или как? — Что-то в этом роде, — бормочет она и плюхается на коробку. Она упирается локтем в колено, и ее волосы падают на ее лицо, скрывая от меня выражение ее лица, когда она позволяет ручке сумки соскользнуть с ее поникшего плеча на землю. — Спасибо. Ты можешь идти. Я наклоняюсь вперед и пытаясь поймать ее взгляд, но она не смотрит на меня, так что я ни хрена не понимаю, о чем она думает. Я хочу знать, и это нехорошо, потому что это дает ей некоторый контроль надо мной. Я начинаю пятиться по тротуару и заставляю себя уйти, вернуться к моему «Джеку Дэниелу» и женщинам, которые меня не интересуют настолько, чтобы тянуть меня обратно к ним. Но как только я теряю ее из виду, я замечаю, как она опускает голову на руки, выглядя такой побежденной, что я понимаю, что не могу оставить ее в таком состоянии. Я возвращаюсь назад и останавливаюсь рядом с ней. — Вайолет, куда ты едешь? Ее грудь вздымается и опускается, когда она глубоко вздыхает, пряча лицо в руках. — Не имею представления. Я чувствую слабое ускорение своего пульса, когда приседаю рядом с ней и убираю ее волосы с лица. — Тебе нужно, чтобы я тебя куда-нибудь отвез? Потому что я могу. В благодарность за прошлую ночь. — Какого черта я делаю? Глаза закрыты, лицо повернуто ко мне. — Мне не нужно благодарности, — говорит она. — Меня просто нужно подвезти… куда-нибудь. Несмотря на мои первоначальные сомнения, меньшее, что я могу сделать, это подвезти ее в знак благодарности за то, что она довела меня до моего грузовика и не позволила моей тупой заднице быть побитой прошлой ночью, и за то, что помогла мне получить таблетки для нормализации уровня глюкозы в моем организме. — Хорошо, куда тебя нужно подвезти? — Недалеко от города. — Она открывает глаза, и ее зрачки сужаются, когда на них падает солнце, поглощая вместе с ним любые эмоции. Но на короткое мгновение я что-то вижу в ней: очень знакомое чувство беспомощности — то самое, что привело меня в стриптиз-клуб подраться. — Это на одной из проселочных дорог, сразу за автострадой… по дороге, где находится стриптиз-клуб, — говорит она. — Почему ты шла по той дороге прошлой ночью? И что заставило тебя остановиться в стриптиз-клубе? — Причудливое совпадение, — заявляет она, ища что-то в моих глазах. — Совпадение? — Я провожу пальцем по ее скуле, и она не вздрагивает и не отстраняется, глядя на меня так, как смотрела на меня прошлой ночью. — Я не куплюсь на это. — Хорошо, ты меня поймал. Я преследовала тебя, — сухо шутит она, затем снова закрывает глаза. — У меня болит голова, — бормочет она, делая вдох и выдох. Я смотрю, как она все больше и больше погружается в себя, ее губы приоткрываются, когда она делает вдох. Это как смотреть, как кто-то разваливается на части, и я не уверен, хочу ли я починить ее, попытаться поймать осколки или отступить и позволить им упасть на землю. Боже, этот взгляд разрывает мое сердце изнутри. Я хочу заставить ее чувствовать себя лучше, больше, чем мне бы этого стоило хотеть, для сохранения контроля над собой, я начинаю наклоняться к ней, чтобы либо поцеловать ее, либо обнять ее… желая, снова прикоснуться к ней… утешить ее. Она стоит совершенно неподвижно, выражение ее лица нейтральное, но глаза расширяются. Я все еще держу руку в ее волосах и осторожно дергаю их за корни, отчего ее дыхание учащается. Ее грудь вздымается и опускается, и образы того, что мы могли бы сделать вместе, всплывают в моей голове; такие вещи, как то, что мы делали прошлой ночью в моей машине. Я мог снова прикоснуться к ней и вспоминания снова всплывали в моей голове. Внезапно я понимаю, что думаю о нас вместе. Я не думаю о том, чтобы просто уйти. Я думаю о том, чтобы она пошла со мной. Это уже не только обо мне. Я вырываюсь, высвобождаю пальцы из ее волос и выпрямляю ноги, чтобы встать. — Хочешь, я отнесу твою коробку в свой грузовик? — спрашиваю я, пытаясь собраться с мыслями. Я отказываюсь возвращаться в то место, где я жил, когда был ребенком, и моя мама контролировала все, что я делал. Она наблюдает за мной, все еще положив голову на руки, ее глаза изучают меня, затем она садится, проводя пальцами по волосам, когда поднимается на ноги. — Нет, я могу сама. — Она наклоняется и поднимает коробку. Несмотря на то, что эта коробка достаточно тяжелая, я позволил ей отнести ее к грузовику, установив столь необходимую границу между нами. Это линия, которую я прокладываю между большинством людей, которые проходят через мою жизнь, чтобы держать людей подальше, чтобы уберечь себя от необходимости идти туда, где я жил столько лет. Там, где я чувствую себя потерянным. Там, где я слаб и ничего не контролирую. Вайолет Мне кажется, он чуть не поцеловал меня. Я чувствовала это электричество в воздухе и пульсацию в его пальцах. Я рада, что он этого не сделал, иначе мне пришлось бы причинить ему боль, а я не хочу причинять ему боль. Иди разберись. Я слишком расстроена, чтобы сегодня сдерживать свой гнев, и я слишком потеряна из-за прошлой ночи с ним. Я даже не знаю, помнит ли он этот электрический поцелуй, за которым, по крайней мере для меня, последовало чувство. И если он забыл, то я тоже забуду. Забвение — это хорошо. Я хотела бы сделать это со всем, что случилось с Престоном, что у меня нет дома, и что в понедельник мне придется тащить свою задницу в полицейский участок и в одиночку разбираться с вновь открытым делом моих родителей, как я делала со всем в своей жизни. Все, что я хочу сделать, это встать на вершину здания и медленно пробраться к краю, почувствовать адреналин от осознания того, что я могу упасть, и все закончится. Чем дольше я сижу в грузовике с Люком, тем больше мне хочется испытать прилив адреналина вместо того, чтобы испытывать это тревожное ощущение того, что мне придётся пойти в дом Престона и столкнуться с тем, что меня там ждет. К тому времени, когда мы подъезжаем, я размышляю, не взять ли мне свои коробки и сдать под залог. Просто уйти, пока Престон не сказал мне об этом. Жить в канаве чуть дальше по дороге. — Спасибо что подвез, — бормочу я Люку, когда он паркует грузовик за кадиллаком Престона. Люк смотрит через лобовое стекло на трейлер и людей, лежащих в шезлонгах на крыльце. — Чей это дом? — спрашивает он, когда я дергаю ручку двери. — Друга. — Я свешиваю ноги из грузовика, готовясь выпрыгнуть. Он хватает меня за локоть. — Это то, где ты живешь летом? Я не смотрю на него, глядя вперед, разрываюсь от того, как хочется много сказать. — Я не знаю, где я живу. — Серьезно? — Ага. — Я сгибаю руку и высвобождаю ее из его хватки, убедившись, что смотрю прямо вперед, когда захлопываю дверцу грузовика. Я хватаю свою коробку из кузова его грузовика и иду по подъездной дорожке, моя длинная юбка волочится по грязи позади меня. Весь двор завален пивными бутылками и окурками. На газоне и гравии рвота, а входная дверь трейлера открыта. Когда я подхожу к кадиллаку, сетчатая дверь распахивается, и в дверях появляется Престон с зажатой в руке сигаретой. Как только он зажигает ее, он выпускает облако дыма и смотрит на меня. Судя по отсутствию удивления на его лице, держу пари, он видел, как я остановилась, но что я не могу сказать, так это злится ли он на меня до сих пор. Он ничего не говорит, спускаясь по лестнице. Он отталкивает босой ногой несколько бутылок, спускаясь по каменистой тропинке к подъездной дорожке. Дойдя до передней части машины, он бросает взгляд на подъездную дорожку. — Это кто? — спрашивает он, кивая в сторону грузовика Люка. — Кто-то, — говорю я, не оборачиваясь, останавливаясь у багажника машины, размышляя, как поступить, и бросаю коробку к ногам. Я не хочу отпускать это. Я хочу позволить себе разозлиться на него, потому что он этого заслуживает, но я также чувствую ту глупую грызущую вину. Я в долгу перед ним за то, что он дал мне место для проживания.