Я смотрю на него, пока его глаза снова закрываются, а затем наклоняюсь, чтобы снова выключить свет, решив просто лечь на спину и закрыть глаза, поспать до утра, а затем спросить его, куда, черт возьми, он положил ключи. Но когда я откидываюсь назад, я чувствую движение со стороны Люка, и внезапно он меня хватает, и он тянет меня вниз между спинкой сиденья и собой. — Святое дерьмо, — выдыхаю я, пораженная, потому что казалось, что он едва проснулся несколько минут назад. Я начинаю вставать, когда он переворачивает нас, кладя свое тело на меня. Я замираю, когда он смотрит на меня сверху вниз, свет снаружи едва освещает кабину. — Боже, ты такая красивая, — бормочет он, проводя линию по моей скуле. — Меня сводит с ума, насколько ты прекрасна. Мне требуется секунда, чтобы вспомнить, что я никогда раньше не была прижата к парню. Я всегда либо стою, либо беру верх. Я никогда не лежала в постели рядом с одним из них. Никогда раньше не прикасалась к парню только потому, что мне этого хочется. Никогда не целовалась, чувствуя за этим какие-то эмоции. Мне требуется еще секунда или две, чтобы понять, что этот момент идет вразрез со всем моим предыдущим опытом. Потому что я прижата к нему, меня трогают, и я чувствую то, от чего отчаянно хочу убежать. Я не испытываю нормальных чувств. Нет никакого смысла. Впускать кого-то и отдавать себя кому-то другому не имеет никакой цели, кроме душевной боли. Я должна оттолкнуть его и сбежать раньше, чем он это сделает. Но когда он тяжело дышит, наклоняясь, его губы медленно приближаются, я остаюсь неподвижной. Застывшей от страха и желания. Прикосновение его губ только усиливает страх и желание, два чувства смешиваются так убедительно, что я начинаю слабо дрожать, когда стены, которые я так усердно возводила, начинают трещать. Я стараюсь держать рот закрытым, пока он пытается поцеловать меня, не желая сдаваться, не желая отдавать ему какую-либо часть себя, зная, что в конце концов он меня больше не захочет. Но когда мое тело нагревается под ним, я ничего не могу с собой поделать, и мои губы с готовностью приоткрываются. Через несколько секунд его язык скользит в мой рот, и он стонет у моих губ. Он посылает вибрации через мое тело, и я дрожу. — Господи, это намного лучше, чем я себе представлял… — стонет он, когда его пальцы перебирают мои волосы, дергая их у корней, и это так приятно. — Мне нужно это… Боже… — В его голосе звучит тревога, когда он тяжело дышит. Вокруг нас оглушительная тишина, и я собираюсь что-то сказать, когда его язык скользит обратно в мой рот с большей силой, а его движения наполняются отчаянием. Я едва успеваю за ним, хватая ртом воздух, пока его руки беспокойно блуждают по моему телу, по моим ногам, моему животу, моей груди. Я зажата между ним и сиденьем, придавлена и ничего не делаю, чтобы вырваться. И я не хочу, потому что в этот мимолетный, незнакомый, страстный, ошеломляющий момент я чувствую себя в безопасности с ним. И я уже давно не чувствовала себя в безопасности. Я целую его в ответ, но не прикасаюсь, чувствую его языком, сохраняя какую-то границу, между нами. Я не думаю ни о чем другом, кроме вкуса его дыхания, ослепляющего жара его тела. Его запах: текила, одеколон и всплеск сигаретного дыма. Затем внезапно, так же быстро, как он начал, он останавливается, соскользнув в сторону и чуть не упав на пол. Я поворачиваюсь и смотрю на него, его грудь опускается и поднимается, когда он дышит. Он отключился, а я осталась бодрствовать. Я лежала там целую вечность, наблюдая, как он спит, зная, что, как только я сяду, я, вероятно, впаду в панику из-за того, что я только что сделала. С неохотой я сажусь и сталкиваюсь с последствиями своего выбора, пусть они ударят меня прямо в живот. Я открываю дверь, включаю внутреннее освещение и обыскиваю пол, бардачок и козырек в поисках ключей. Я хочу вернуться в общежитие до того, как он проснется. Я выхожу из грузовика, оставив его, и возвращаюсь к бару, ища ключи на земле. Чем дальше я отхожу от грузовика в темноту, тем менее безопасно я себя чувствую, но продолжаю идти. Я постоянно проклинаю себя за то, что я только что сделала, ища ключи за машинами и в гравии, доставая свой мобильный телефон, чтобы использовать экран в качестве фонарика. Это не был поцелуй без обязательств. За этим стоял смысл, и я не могу перестать думать о том, чтобы сделать это снова, хотя он, вероятно, даже не вспомнит об этом. Это плохое место, и мне нужно уйти от сюда. Все, что я нахожу на земле, это пачку сигарет, которую уронил Люк. Я беру их и прячу в карман. Единственное другое место, где можно проверить, это стриптиз-клуб, и я не думаю, что это хорошая идея возвращаться туда. Я провожу рукой по лицу, решая, остаться здесь и помочь Люку, или сбежать из этой ситуации и доехать автостопом до кампуса. Я несколько раз путешествовала автостопом, не раз бродила по пустынному шоссе и спала на улице. Но что-то тянет меня обратно к грузовику, как будто я чувствую себя виноватой за то, что оставила его там. Я не знаю, откуда это чувство. Раньше я никогда ни о ком не заботилась, но опять же, никто никогда не давал мне повода заботиться о них. И никто никогда не заставлял меня чувствовать себя в безопасности. Мне не нужна безопасность — мне нужна опасность, потому что так проще. Когда мимо проносится машина, я понимаю, что, как и все остальные, кто когда-либо входил в мою жизнь, Люк просто тот, кто уйдет к утру, когда проснется с похмелья, неспособный вспомнить, что произошло между нами. Поэтому я иду по дороге под звездами и луной, вытянув руку в сторону и подняв большой палец вверх. Возможности того, что может произойти, всплывают в моей голове, как всегда. Меня могли сбить. Подобрать какой-то мудак, может тот, кто звонил по телефону. Я могла бы быть избитой или даже убитой, это бы понравилось моим родителям. Смерть была в планах у меня сегодня вечером? Это то, что я ищу? В конце концов, гладкая красная машина замедляет ход и останавливается рядом со мной. Фары освещают темноту передо мной, когда я открываю дверь и забираюсь внутрь. В кабине пахнет соснами, а на полу валяется мусор. Водитель, слегка полноватый лысый парень лет тридцати, улыбается мне, поворачивая руль в сторону дороги. Воображаемая сторона моего мозга задается вопросом, не тот ли это парень, который мне звонил. — Куда ты направляешься, милая? — спрашивает он, включая фары дорога впереди становится ярче, но мне кажется, что я все больше погружаюсь во тьму. Я смотрю на него, замечая, что его голос не похож на голос парня по телефону. Интересно, что он захочет от меня в обмен на поездку? Захочет ли он, чтобы я отсосала? Он причинит мне боль, если я откажусь? Попытается ударить меня? Или он просто хороший парень, который подвозит нуждающуюся девушку. — Не уверена, — бормочу я, пока он едет по дороге. — Не проблема, красотка, — отвечает он. — Я знаю одно место, куда мы можем пойти, если ты хочешь повеселиться? Я не отвечаю, и удовлетворение оседает в моей груди, когда я удаляюсь все дальше и дальше в неизвестность точно так же, как я делала это с шести лет. Глава 7 Люк Я открываю глаза и вижу запятнанный потолок моего грузовика, и мое тело чувствует себя так, будто его переехали. Моя голова пульсирует, а глаза щиплет от солнечного света, льющегося через окно. Это не первый раз, когда я просыпаюсь в такой ситуации, и я уверен, что и не в последний. Я знаю, что нельзя быстро садиться, иначе я в конечном итоге умру от разрыва своих легких, поэтому я не тороплюсь, чтобы встать, а затем двигаюсь к карману, где должны быть мои сигареты, но их нет. Я начинаю чувствовать, как пробуждается тревога из-за зависимости, когда я тянусь к бардачку, где я держу дополнительную пачку для чрезвычайных ситуаций, подобно этой. Как только я закуриваю и дым наполняет мои легкие, я чувствую себя немного лучше и быстро проверяю уровень инсулина. Что-то в этом вызывает воспоминания о Вайолет… которая помогала мне проверить мой инсулин… Вайолет давала мне таблетки. Я не рассказываю никому, что я диабетик, не желаю показывать свою слабость, а если кто-то и узнает, то обычно случайно. Если я правильно помню, что трудно сказать, я охотно просил ее о помощи, и она охотно ее оказала. Я так сбит с толку, и все, что я хочу сделать, это выбраться отсюда и пойти принять душ, смыть с себя прошлую ночь. Я хлопаю себя по карманам, не удивляясь, что ключей нет — у меня есть привычка терять ключи, когда я пьян. Но мой телефон тоже пропал, и это меня бесит, потому что у меня нет лишнего телефона. Раздраженный на себя, я постепенно вылезаю из грузовика и направляюсь к бензобаку, где прячу связку запасных ключей для подобных ситуаций. Воспоминания событий прошлой ночи начинают обрушиваться на меня. Я приехал сюда, потому что до меня дошли слухи о том, как вышибалы любят грубить парням, если они связываются со стриптизершами, и я хотел подраться, не беспокоясь о том, что копы вмешаются. Чего я не планировал, так это того, что Вайолет войдет и спасет мою задницу. Я почти ничего не помню об этом, кроме того, что она повела мое спотыкающееся тело из клуба к моему грузовику. Я понятия не имею, куда она пошла потом или почему она вообще появилась, и я не уверен, стоит ли найти ее и поблагодарить или злиться на нее за то, что она испортила мне момент драки. Открывая бензобак и доставая запасную связку ключей, я затягиваюсь сигаретой, сладкий вкус никотина успокаивает меня. Протирая глаза, я забираюсь обратно в грузовик и еду к своему общежитию. Сначала я планирую пойти прямо в свою комнату, но все время думаю о Вайолет и о том, что понятия не имею, куда она пошла прошлой ночью. Стриптиз-клуб находится не в лучшей части города. Что, если с ней что-то случилось? Почему меня это волнует? Обычно я не забочусь о девушках, которые появляются и исчезают из моей жизни, и меня определенно не должна заботить Вайолет. Я вообще отношениями не занимаюсь. Впускать кого-то вот так, значит, на самом деле впускать кого-то, позволять им быть частью моей жизни, что означает отдавать то, что они хотят, позволять им контролировать какие-то вещи. Я не хочу впускать людей в свою жизнь, чтобы медленно возвращаться к тому месту, где я жил, когда был ребенком, делать вещи, которые я ненавидел, ненавидеть человека, которым я был, и ненавидеть человека, который сделал меня таким. Видимо, я плохо соображаю и в последний момент делаю поворот направо, а не налево, когда доезжаю до перекрестка и сворачиваю на парковку сбоку от ее общежития. Это самое высокое общежитие Университета Вайоминга, и оно закрывает солнечный свет, струящийся над горами. Двор перед общежитием почти пуст, несколько человек, слоняющихся вокруг, выглядят так, будто пришли только забрать свои вещи. Внутри здания еще более пусто. И тихо. Это напоминает мне, что у меня осталось всего день или два, чтобы собрать свои вещи и отправиться туда, куда я собираюсь. Когда я добираюсь до комнаты Вайолет в общежитии, я ожидаю, что она будет убрана, как и остальная часть здания. Но я слышу какую-то очень агрессивную музыку, играющую через дверь, которую я сомневаюсь, что слушает Келли, и я стучу. Музыка стихает, и Вайолет открывает дверь. Ее влажные волосы волнами ложатся на обнаженные плечи, и снова на ней нет макияжа. Очертания ее красного кружевного лифчика видны сквозь топ, и на ней черная рубашка до пола. Ее щека тоже распухла и покраснела, но на ее лице нет ни удивления, ни радости видеть меня. Просто безразличная, как всегда. Я хочу выглядеть таким же безразличным, но мое тело оживает при виде ее, и почему-то идея поцеловать ее кажется такой заманчивой и странно знакомой. — Ты жив, — шутит она, изогнув брови, стоя прямо в дверном проеме. — Не притворяйся, что слишком рада меня видеть. — Я прислоняюсь к дверному проему, скрестив руки на груди, стремясь расслабиться, но у меня слишком сильное похмелье, чтобы пройти весь путь до конца. — Что случилось с твоим лицом? Она касается щеки кончиками пальцев. — Я говорила тебе прошлой ночью, что подралась со стеной. Мой лоб морщится, когда я пытаюсь вспомнить, что она мне говорила. — Я этого не помню… и я действительно не думаю, что это то, что произошло. Я не… — я замолкаю, беспокойно корчась, когда тяжесть ее взгляда становится почти невыносимой. — Я не ударил тебя, не так ли? Я никогда раньше не бил девушку, но, черт, прошлой ночью я был очень пьян и расстроен, и почти ничего не помню. — Нет. — Она не выглядит встревоженной или расстроенной, или что-то в этом роде. Просто безразличной. Она отодвигается, оставляя дверь открытой, и я не уверен, хочет ли она, чтобы я вошел или нет. — Где ты нашел ключи? — Она меняет тему и подходит к столу в углу, который убран. На самом деле убрана вся ее комната; на кроватях только матрацы, даже плакаты со стен сняты. Должно быть, она скоро уезжает, возможно, чтобы вернуться домой или туда откуда она приехала. Я сглатываю ком в горле, думая о том, что мне тоже скоро придется вернуться туда, откуда я пришел. — Я держу запасной комплект в бензобаке. Она оглядывается через плечо, поднимая брови. — И ты не мог сказать мне это прошлой ночью, когда я не могла их найти? Я пожимаю плечами и, наконец, переступаю порог, ступая в ее личное пространство. — Видимо, да, но потом я просыпаюсь один в грузовике, солнце взошло, а тебя нет. Она выдвигает ящик стола и лезет внутрь. — Да, я не из тех, кто спит в грузовиках с парнями, которым нравится занимать все сиденье. Я сажусь на матрас, жалея, что не сделал пару уколов до того, как пришел сюда. По крайней мере, тогда моя головная боль исчезла бы. — Знаешь, ты могла бы посадить меня в свою машину и отвезти обратно с собой. — Я шучу, потому что мне все равно. Я спал на переднем сиденье своего грузовика не раз, и я уверен, что сделаю это снова. Она достает из ящика стола пузырек с рецептом, читает этикетку и бросает его в открытую коробку на полу. — Я не поехала обратно. — Она берет свой iPod с док-станции на столе, последнюю вещь, оставшуюся в ее комнате. Она бросает его в коробку, а затем наклоняется над столом, чтобы отключить док-станцию. — Тогда как ты вернулась? — спрашиваю я, глядя на ее задницу. Боже, что я только не хотел сделать с этой задницей. — Я путешествовала автостопом. — Она встает, бросает док-станцию в коробку и опускается на колени на пол. Она добавляет фиолетового плюшевого мишку с кровати, затем убирает волосы с глаз и берет рулон скотча со стола. Она загибает верхнюю часть коробки и натягивает на нее полоску скотча, запечатывая последние свои вещи. — Ты путешествовала автостопом? — Говорю я удивленно. — Ты серьезно? Она нажимает на полоску ленты, закрепляя ее на месте. — Это не такая уж большая проблема. — Она отбрасывает кассету, а потом встает и делает вид, что проверяет, все ли упаковала, хотя на самом деле я думаю, что она избегает смотреть на меня. — Ты видишь, что-нибудь валяется? Я продолжаю пялиться на нее. — Скажи, я правильно понял? Прошлой ночью, когда ты посадила меня в грузовик, ты шла по шоссе, пока какой-то парень не подобрал тебя и не подвез сюда. Ее глаза останавливаются на мне. — А кто сказал, что это парень? Я сканирую ее тело. Так чертовски сексуально, это нелепо, а ее кожа такая мягкая… Образ того, как я прикасаюсь к ней в грузовике, всплывает в моей голове. Я лежу на ней. Мои руки на ней. Это реально или из сна? — Я ошибся? Она сужает глаза, готовая к драке, но затем выдыхает, сдаваясь. — Да, так и было. И что? Ничего не произошло. — Она барабанит пальцами по бокам своих ног, оглядывая пол. Я встаю. — Тебе следовало просто остаться в грузовике. Ты знаешь, как опасно путешествовать автостопом? — Примерно так же опасно, как начинать драку в стриптиз-клубе, когда ты один. — Она подходит к коробке и берет ее, удерживая на руках. — И пожалуйста, за спасение твоей задницы. — Она ставит коробку на бедро, а затем смотрит на меня, как будто ждет, что я скажу. — Тебе не стоило ехать автостопом, — вместо этого говорю я, а затем выхватываю у нее коробку, глядя на ее губы, и воспоминание щелкает в моей голове… целую ее, утопая в ее вкусе. Сначала она выглядит так, будто собирается вырвать у меня коробку, ее руки поднимаются к ней, но затем она опускает их обратно, когда я ухожу из ее досягаемости.