— Что за люди? — обернулся к нему начальник. — Говори, не томи, что за привычка! — По виду, бомжи и гастарбайтеры. Половина — в наручниках. На полу — миски с едой. И вонища страшная! Майор резко подскочил к толстяку-директору. — Кто это? Носители? — спросил он грозно. Тот робко кивнул и слегка прижмурился, ожидая нового удара. Но такового не последовало. Майор приказал Кудрявцеву: — Сейчас приедет автозак, грузи всех и — к нам в управление. И этих захвати, — Он указал на задержанных в приёмной. — А с директором я пока потолкую с глазу на глаз… * * * В конце дня, когда суета с фирмой «Антарес» закончилась, Кудрявцев отправился в курилку, находящуюся возле входа в главный корпус. Он курил в редких случаях, а сейчас как раз такой представился. Завтра аттестация, но голова забита событиями последних дней. Да ещё и сегодняшние приключения на заброшенном заводе отняли кучу времени и нервов! Пока Евгений отвёз задержанных в спецприёмник Мемконтроля, пока оформил тонну бумаг, прошло часа два. Потом подъехал Бурлаков с директором «Антареса», и началась череда опросов и допросов. На части из них присутствовал Кудрявцев. Результатами сегодняшней операции Бурлаков остался доволен. Он пожал Евгению руку, поблагодарил за службу и обещал похлопотать насчёт премии. Однако у Кудрявцева осталась куча вопросов. Картина складывалась следующая: ремортальная фирма «Антарес» занималась незаконным переносом личностей прошляков в реальных людей — деклассированных элементов: нелегальных мигрантов и бездомных. Её услугами воспользовались проректор университета Завьялова Алевтина Сергеевна (правда, заказавшая несколько иную услугу — «обмен разумов») и пожилая учительница. Вполне вероятно, что дело было поставлено на широкую ногу и скоро всплывут фамилии других клиентов. Но неясным осталась личность заказчика, который организовал перенос сознания Берты Соломоновны Чеботарь-Шнайдер. Бурлаков подозревал в этом Завьялову, но она всё отрицала. И Кудрявцев не понимал мотива: одно дело — наказать блудного муженька и оставить его навеки в мемориуме, вытащив вместо него в реал прошляка. Другое дело, для чего ей понадобилось бы тащить в реал одиозную комиссаршу! Но тогда кто похитил Железную Берту? Мало того, непонятна была роль этого пришлого мемориста Холодова. Для чего его завербовал Бурлаков? Специалистов по мемористике и в управлении хватает — целый технический отдел есть! Зачем дал ему задание, которое бы больше подошло оперативнику, нежели кабинетному учёному, кандидату наук? Да и сама история с подставой Твердынина малоубедительна — банальная месть «на почве личной неприязни». Почему-то Кудрявцеву казалось, что история с «Антаресом» и подстава Твердынина как-то связаны. Но он не мог найти эту связь. Одно он понял: его нынешний начальник оказался мутноватым типом. Евгений почти докурил сигарету, когда из здания управления вышла Нина Ильинична, держа в руке подписанный пропуск. Она шла, глядя перед собой невидящими глазами, комкая ненужную бумажку. Оперативник мысленно посочувствовал несчастной: ей придётся преодолеть гору бюрократических препонов, поскольку в нашем законодательстве нет ни одного закона, касающегося прав и свобод оживших. Поравнявшись с курилкой, она неожиданно плюхнулась рядом с Кудрявцевым; он едва успел убрать методичку по аттестации, которую захватил с собой, но так ни разу и не открыл. — С вами всё в порядке? — участливо спросил оперативник, заметив, как дрожат её руки от пережитого потрясения. — «В порядке»! — горько усмехнулась она. — Как же у меня может быть всё в порядке?! Я сегодня всего лишилась: и мужа, и денег… Пойду сейчас в прокуратуру, а завтра опять сюда приду… Да бог с ними, с деньгами, я надежды лишилась увидеть мужа в нормальном обличье! — Не нужно было с жуликами связываться! — осторожно заметил Евгений. — Вы же знаете, что это незаконно. Она грустно посмотрела на него и покачала головой: — Молодой человек! Вот когда потеряете самого близкого человека, вот тогда вы меня поймёте и не осудите. Мы все рано или поздно теряем близких, поэтому услуги разных «Антаресов» будут всегда востребованы. — Это противозаконно, — упрямо твердил Кудрявцев, коря себя за косноязычие. — Пусть противозаконно, но зачем человека бить? — Какого человека? — Директора «Антареса». Кто дал право вашему начальнику кулаками размахивать? Директор к нему по-человечьи — «Саша», «Саша» — а Саша ему в ответ по физиономии! Вот те раз! Все интереснее и интереснее! Оказывается, товарищ Бурлаков знаком с толстяком! Не зря он задержался, чтобы с глазу на глаз с ним потолковать. Возможно, наш неподкупный майор получал долю с «Антареса», процент со сделок. А когда начальство сверху надавило, то без зазрения совести накрыл нелегальную фирму. Да и накрыл ли: сейчас они договорятся с толстяком, тот в суде даст правильные показания, фирму закрывать не будут, и всё останется по-прежнему. Впрочем, тут нет ничего удивительного. Предшественник Бурлакова был уволен со скандалом, потому что покрывал жуликов, меняющих у клиентов родителей, даты и места рождения в мемориуме. Да ещё и на Основной линии! Фактически та же подделка документов, но на более высоком уровне — подмена прошлого. А потом эти жулики решили выйти на более высокий уровень: замена авторов у шедевров. И на первом же заказе срезались! Какой-то бизнесмен решил сделать подарок молодой супруге — начинающей графоманке. Благодаря махинациям в мемориуме она стала автором «Войны и мира». Скандал разразился огромный, поклонники Льва Николаевича чуть не разгромили главный корпус, и начальника оперативного отдела пришлось уволить задним числом. С графоманами вообще беда! Лет пять назад из-за них в сталинской эпохе было не протолкаться. Начитавшись опусов о спасении СССР куча малолеток с футурами в виде ноутбуков и чертежей атомной бомбы, скопированных с интернета, толпилась в приёмной товарища Сталина, мешая ему работать и раздражая его секретаря Поскрёбышева. А Мемконтроль устал вылавливать в июне сорок первого у Брестской крепости погруженцев с РПГ и ПЗРК, вносящих изрядный диссонанс. Хотя бывает, что некоторые страны идут на поводу у графоманов. Например, во Франции внедрили на Основную линию д'Артаньяна с друзьями-мушкетёрами, и ничего, история не пострадала и даже диссонансов почти не возникало. Впрочем, Основная линия частенько подвергается подобным атакам не только у нас. В Штатах даже памятью о бывших президентах не чураются. То активисты движений за права афроамериканцев делают Авраама Линкольна чёрным. То феминистки превращают Джорджа Вашингтона в женщину. А тут и инвалиды подтянутся… — Вы ещё так молоды, — сказала учительница, собираясь уходить. — И пока ещё не очерствели на вашей службе. У вас вся жизнь впереди… — И? — Найдите себе другую работу, — посоветовала Нина Ильинична и, попрощавшись, потихоньку побрела к троллейбусной остановке. Кудрявцев был крепок задним умом, поэтому он возразил учительнице, но мысленно и с опозданием, когда она уже скрылась из виду: «И какую работу вы мне предложите? Аниматором в мемориум, развлекать бестолковых туристов? Менеджером по рекламе в мемтурагентство? А, может, охранником в «Корзиночку»? У нас в городе с работой для молодых, знаете ли, негусто!» А она бы сказала: «Трудолюбивый и способный всегда найдёт себе достойное занятие в жизни». А он бы ей в ответ: «То-то все трудолюбивые и способные предпочитают торчать сутками в мемориуме! Вместо того, чтобы страну поднимать и вести её куда-то там в светлые дали». Внутренний диалог Кудрявцева прервала сирена скорой помощи. К входу главного корпуса подкатила машина, и из неё выскочили два здоровенных санитара. Скорая была не простая, а психиатрическая! На крыльце у входа немедленно столпились любопытствующие сотрудники. — К кому приехали? — уловил Евгений часть разговора. — Говорят, к одному инженеру. В мемкапсуле свихнулся. Твердынин, что ли, его фамилия… 5 Любое малознакомое явление или сфера деятельности всегда обрастает многочисленными легендами, слухами, домыслами и байками. Такая удивительная штука как мемориум — не исключение. Так, например, стараниями журналистов-недоучек и блогеров мортеум из сухого научного термина превратился в жуткий, нагоняющий смертную тоску, мир мёртвых — умерших людей, животных, засохших растений, сгоревших или сгнивших вещей. Эдакий Тартар, только без Аида, Персефоны и Кербера. Чушь собачья, но главное, чтобы читателям и подписчикам нравилось! Фантазия у писак работает дай боже! Они придумывают разные мемороподобные сущности и дают им наукообразные названия, непременно заканчивающиеся на «ум» для пущей мудрёности. Этими фантазёрами придуман прекрасный артемум — параллельное мемориуму образование, в котором живут обычной жизнью герои книг, фильмов и картин. И происходят в этом мире события, отражённые в сюжетах. Хочешь посмотреть, где живёт, чем занимается, и узнать, почему улыбается Мона Лиза — добро пожаловать в артемум, если, конечно, он существует! Писаками выдуман полуабстрактный анимолиум, созданный психикой высших животных. Ими же придуман загадочный дамнум — мир забытых вещей, отброшенных теорий и замыслов непризнанных гениев. А один одарённый брехун выдумал фатумиум — мир чистых судеб, карм. Этот выдумщик был по профессии математиком, поэтому предположил, что человеческая судьба (или жизненный цикл вещи) — это функция, нематериальная и неощущаемая. А чтобы она реализовалась, нужно в качестве переменной подставить конкретного человека (или вещь), и тогда этот человек заживёт в полном соответствии с выбранной судьбой. И, мол, если проникнуть в фатумиум, то можно самостоятельно выбрать себе судьбу по вкусу. Всё бы было ничего — фантазия есть фантазия — но этот брехун основал компанию по продаже судеб; якобы ему удалось пробраться в фатумиум, и теперь он может облагодетельствовать любого неудачника, подобрав ему более счастливую судьбу. За деньги, разумеется. Сам же выдумщик оказался сапожником без сапог — его собственная судьба привела к семилетнему сроку за мошенничество в особо крупных размерах. А ещё какой-то писака с особо изощрённой фантазией придумал мендациум — мир, построенный на ошибках, ложных теориях и парадоксах. Этим самым он вдохновил коллегу Виктора на разработку собственной теории мемориума. Учёный предположил, что мемориум двухмерен; одно измерение — это обычное время, движущееся от прошлого к будущему, а другое — «отмершие» ветки, в которых нет надобности. В этих ветках остались Мировой эфир, теплород, плоская Земля и миазмы. Коллега Холодова предполагал, что все опровергнутые сущности и явления в действительности существовали в прошлом, а потом перестали существовать, когда надобность в них отпала. То есть наш мир не онтологический, а гносеологический: что человек придумает, то и существует. Отсюда следовал странноватый вывод, что если все будут долго и упорно думать о чём-то несуществующем, то оно обязательно материализуется. Бывшая жена Виктора, с которой он развёлся три года назад, очень увлекалась подобными теориями и постоянно читала рубрики разных научных фриков. А потом рассказывала об этом мужу, который моментально заводился от пещерного невежества блогеров и прочих «экспертов». Он доказывал, что дамнума не существует, потому что забытые вещи и так «запротоколированы» в мемориуме, не нужно плодить для них отдельную сущность. Тем более, состоятельные люди позволяют себе оплатить погружение в мемориум, чтобы найти потерянные ключи, кредитки или водительские права. А замыслы непризнанных гениев так и остаются замыслами; мир, где эти замыслы воплощены — не более чем красивая легенда. В анимолиуме нет необходимости, поскольку «мысли» животных и так отражены в «обычном» мемориуме. Романтичный артемум с ожившими картинами и литературными героями был бы неплох, но, увы, в пределах известной части мемориума он не обнаружен. Да и литературных героев иногда инициируют на Основной линии, как в случае с французским д'Артаньяном. Больше всего слухов и домыслов ходило о Безвременье. Эта загадочная область мемориума своим фантастическим названием притягивала стаи альтернативных теоретиков и псевдоучёных. Одни считали, что там находится легендарный сомниум — шизофреничный мир с постоянно меняющимися законами, порождённый спящими, сумасшедшими и вывертами подсознания. Другие утверждали, что в Безвременье живут универхроны, способные видеть не только настоящее, но и прошлое с будущим. А третьи вообще считали, что в области мемориума с таинственным названием смешались все времена в кучу; там на аренах Рима гладиаторы бьются с динозаврами, а улицы городов озеленяются гигантскими папоротниками и хвощами из каменноугольного периода. На самом деле, конечно, ничего такого в Безвременье не было. В настоящий момент там находилась международный научный субальтернариум, где учёные со всего мира занимались моделированием различных физических и химических процессов, выращиванием штаммов микроорганизмов, реконструкцией вымышленных исторических событий и прочими интересными вещами. Ведь гораздо проще и дешевле сконструировать какой-нибудь коллайдер или установку для термоядерного синтеза в мемориуме, нежели искать на него финансирование в реале. Да и эксперименты проводить безопаснее. В Безвременье, среди этой вольной учёной братии должен находиться тот самый профессор Воздвиженский, к которому посоветовала обратиться Алевтина Сергеевна. Холодова уже приняли в университет на старую должность (с трёхмесячным испытательным сроком, правда), поэтому особой нужды в протекции загадочного Воздвиженского Виктор не испытывал. Но он всё же решил разыскать профессора по другой причине: может, этот учёный муж подскажет, как помочь задержанной Мемконтролем Завьяловой. Жалко тётку: она ведь согласилась взять Виктора на работу, помочь человеку, несмотря на его судимость. Воздвиженский погрузился сюда надолго, заняв единственную университетскую мемкапсулу. В реал он должен выгрузиться из мемориума только на следующей неделе, поэтому Виктор решил не мешкать и побыстрее закрыть вопрос с Алевтиной, чтобы не мучила совесть. Удивительно, ему не удалось побывать ни разу в Безвременье, пока он работал в университете, хотя коллеги-мемористы сюда погружались довольно часто. Возможно даже чаще учёных других областей — профессионалы как-никак, в своей стихии! Здесь было тихо и уютно, в центральной научной альтерне. Придя в себя после погружения, Виктор увидел идиллическую картину. Перед ним открылся чудный пейзаж: заливные луга с густой травой, небольшие берёзовые рощицы, чистые озёра, соединённые речушками и протоками, поросшими по берегам густым кустарником. Луга пересекали извилистые дорожки, отсыпанные гравием, по которым неспешно прохаживались учёные мужи, погружённые в глубокие размышления. Иногда они усаживались на деревянные лавочки, стоящие вдоль тропинок, и над мыслителями нависали плакучие ивы. Молодые учёные предпочитали улечься прямо на травке с книгой либо удобно расположиться на берегу озера, свесив босые ноги в воду. За спиной Холодова возвышался купол цвета светлого ореха. Похожие купола, окрашенные в цвета разных пород деревьев, были разбросаны то тут, то там по всему пространству альтерны. Самый дальний купол виднелся в лёгкой туманной дымке у горизонта возле высоких холмов, поросших хвойным лесом. На ближайших куполах виднелись таблички с надписями: «Биофизика», «Химия», «Топология». Здешние учёные, интернационалисты до мозга костей, разделились не по национальным признакам, а по областям знаний. Да и то условно, потому как по дорожкам между куполами постоянно сновали мудрецы из одного здания в другое. Свою лепту в здешнюю дружбу народов вносила мультилингвальность альтерны. Очень удобный сервис для интернациональных коллективов, который ускоряет общение и не требует содержать штат переводчиков, причём специализированных, отдельно для каждой научной области. Даже текст на вывесках переводился! — Извините, мудрейший, можно вас спросить? — учтиво обратился Виктор к пробегающему мимо чернявому учёному. — Наверняка, — ответил мудрец, сверкнув белоснежными зубами в вежливой улыбке. — Взыскивай. Да, мультилингвальность тут работала не шибко! — Где находится корпус мемористики? — Обозреваешь свод у заокольных возвышенностей? — Собеседник показал, как назло, на самый дальний купол у холмов. — Это тот случай, который тебе востребован. Боже мой, как они тут друг с другом общаются?! Свихнёшься ведь на каком-нибудь иностранном научном докладе! — Спасибо! — снова проявил вежливость Холодов и отправился к «востребованному» куполу. — Не стоит твоего извинения, — донеслось ему вслед, и Виктор едва сдержался, чтобы не выругаться. До далёкого корпуса мемористики было километров пять — час ходу средним темпом. Видимо, здесь, в этом раю, учёные никуда не спешили — для великих идей и глубоких размышлений спешка вредна. В отличие от Основной линии и «политических» альтерн в Безвременье хроноскорость была постоянная, её не нужно было подбирать и регулировать из мемкапсул. Неделя в реале соответствовала здешнему веку, поэтому тут никто никуда не торопился. По поводу вреда высоких хроноскоростей до сих пор не утихают диспуты среди врачей. Одни говорят, что время от них никакого, другие считают, что они приводят к сердечно-сосудистым заболеваниям. Пешие прогулки в этом элизиуме — одно удовольствие! На улице солнечно, но не жарко, температура комфортная — градусов двадцать, и лёгкий ветерок. Идёшь себе по дорожке, а вокруг летают безобидные бабочки, опасные насекомые вроде ос и шмелей отсутствуют. Транспорта тут тоже нет никакого, тебя не обгоняют зловонные автобусы, дребезжащие трамваи и опасные электросамокаты. Постепенно приближаясь к цели, Виктор на всякий случай уточнял у редких прохожих, правильно ли он идёт к мемористическому корпусу по этой дорожке. И получал такие ответы: — Ты вышагиваешь должным образом. — Вы ступаете в уверенной ориентации. — Эта стезя пролегает к мемористическому строению. Продравшись через дебри синонимов, Холодов успокаивался, понимая, что «вышагивает» в правильном направлении. Интересно, что тут не встречалось ни прошляков с красной аурой, ни жёлтых порожденцев — только одни зелёные совры. Когда Виктор столкнулся с очередным встречным, он сперва не обратил внимания на знакомую сиреневую форму и машинально спросил: — Не подскажете, эта дорога к корпусу мемористики ведёт? — Нет, от него, — логично ответил встречный без синонимных выкрутасов.