«Практически ничего. Только то, что сообщил мне мой начальник» — Всё-таки брякнул лишнее! «Майор Бурлаков? — встрепенулся безопасник. — И что именно он вам сообщил?» Кудрявцев выложил, стараясь быть лаконичным, всё, что он знал об этой злополучной фирме. «Вас не насторожило, что господин Бурлаков ведёт свою какую-то игру?» «Нет». «Не насторожило или не поняли, что он ведёт игру?» «Не насторожило». В таком духе они беседовали с полчаса, а затем капитан перешёл к делу. «Мне нужна ваша помощь, старший лейтенант. По разоблачению негодяев и аферистов в вашем отделе. Поможете мне разворошить осиное гнездо под руководством Бурлакова?» «Почему именно я?» — вырвалось у Евгения. «Потому что мне нельзя: ваш шеф сразу заподозрит неладное и заляжет на дно. В его других подчинённых я не уверен, могут быть тоже замешаны. А вы — человек новый в отделе, по нашим наблюдениям — чистый» Вот те раз, они, оказывается, за ним наблюдают! «Я морально не готов… — замямлил несчастный старший лейтенант, чувствуя, что его опутывают сетями. — Да и получится ли? Я ведь не контрразведчик по натуре…» «Вы — оперативник, господин старший лейтенант. Сыщик. Вот и отточите навыки в серьёзном деле. Не всё с глупыми прошляками работать, нужно и среди живых людей попрактиковаться» Кудрявцев ещё некоторое время выбубнивал свои опасения, но капитан продолжал давить: «Будем честны — сотрудник вы проблемный. И с аттестацией у вас проблемы, и в бытность вашей службы эпохальным инспектором постоянно какие-то осложнения возникали…» «Тем более. Разве вам такой помощник нужен?» — отбрыкивался от сотрудничества Евгений руками и ногами. «Я ведь объяснил, почему вас выбрал, — терпеливо ответил капитан. — Поможете нам, а мы поможем вам. И с аттестацией, и с личным делом. Кое на что глаза закроем, кое что забудем… Мало того, у вас шанс карьерного роста появится после разоблачения Бурлакова и его шайки. Вакансии освободятся начальственные» Помахав перед носом пряником, безопасник перешёл к кнуту: «Вы можете, конечно, отказаться — дело добровольное. Но тогда ваш же неразоблачённый шеф вас первого и уволит. Без пенсии и выходного пособия. Как нежелательного свидетеля. А то и ещё хуже. Да и председатель аттестационной комиссии — кстати, мой хороший товарищ — вряд ли пойдёт вам навстречу…» Евгений больше не отбрыкивался, и это выглядело как согласие. Поэтому капитан, пригрозив разными неприятностями, тут же начал наставлять: «Мы вас регулярно будем инструктировать и давать зацепки и наводки. Вам потребуется грамотный помощник, но не из Мемконтроля — чем меньше народу в курсе, тем лучше для нашего дела. Упросите поучаствовать кого-нибудь со стороны. Хотя бы вашего недавнего напарника из университета…» Далёкое будущее отличалось от недалёкого большей призрачностью, мельканием, туманностью и неопределённостью. Потребовалось выкрутить поссибилизатор почти на максимум, чтобы хоть что-то разглядеть в беспорядочном мельтешении. Трепач Юшечкин помог Кудрявцеву отрегулировать прибор таким образом, чтобы отчётливо наблюдать наиболее вероятные варианты будущего, но предупредил, что иногда будут примешиваться невероятности в силу большой отдалённости от настоящего. Затем он углубился в длительные рассуждения о том, почему не удаётся проникнуть в очень далёкое будущее, и что пределом на сей момент является срок двести лет. Но Евгений его почти не слушал. — Давайте-ка, ребятки, вот как поступим, — перехватил инициативу в свои руки оперативник. — Господин инспектор или инструктор останется здесь, в тени этого приятного призрачного то ли клёна, то ли дуба. А мы с господином Холодовым отправимся на поиски. От слова «господин» Кудрявцев передёрнулся, вспомнив неприятную беседу в отделе собственной безопасности. Почему вдруг вырвалось? — …Если, конечно, господин Юшечкин нас правильно доставил к месту. — Как просили, так и доставил! — обиделся инструктор. — За полкилометра от высадки какого-то там Игнатюка или Игнатенко. Координаты его я вам скинул в навигатор. И пояснил ехидно: — Это такой плоский планшет, который находится у мистера Холодова. Он хотел ещё что-то сказать, но оперативник, схватив за рукав мемориста, потащил его прочь. — Доставай навигатор, — сказал он приказным тоном, когда надоедала Юшечкин скрылся вдали. Холодов вынул из-за пазухи прибор, некоторое время ковырялся в нём, а затем указал вправо: — Нам сюда. Идти было трудно, в этом городе из далёкого будущего. Вероятностная улица, казалось, постоянно выскальзывала из-под ног, превращалась то в пустырь, то в высотное здание, то в шумную автостраду. Странно, скакнули вроде на сто лет вперёд, а жизнь вокруг мало изменилась. Всё те же небоскрёбы, автомобили, троллейбусы, только странных форм и расцветок. Не было тут ни порхающих над городом флипов и флаеров, знакомых по фантастическим фильмам, ни проносящихся по небу звездолётов, ни висящих над городом садов и оранжерей с экзотическими растениями с других планет. Это был родной областной центр, но Кудрявцев с трудом узнавал знакомые места. Исторических зданий практически не осталось, зато плотная многоэтажная застройка зацвела в этом времени пышным цветом, многократно сильнее, чем в современности. Большинство зданий были украшены рекламными вывесками или странными угрожающими плакатами: «А ты сдал свой гаджет в полицию?!», «С первого июля вступает в силу закон о полном запрете интернета» или «Твой сосед — виртуальный наркоман? Сообщи анонимно на горячую линию!» Видимо, в одной из веток возможного будущего преследуют за использование интернета. Что, с точки зрения Кудрявцева, весьма далёкого от увлечения социальными сетями и новостными лентами, и хорошо. Зато другая ветка, наоборот, предполагала полное погружение в виртуальный мир: некоторые прохожие в толстых очках виртуальной реальности упивались электронными иллюзиями, не обращая внимания на окружающий мир. Удивляла ещё одна ветвь будущего: часть горожан носила респираторы и противогазы, шарахаясь от других, не носящих защитные средства. Призрачный стенд гласил: «Идёт пятьдесят седьмая волна штамма «Сигма»! Сколько ещё нужно волн, чтобы ты, идиот, привился наконец?!» Полупрозрачные патрули бойцов в белых бронежилетах и белых касках рыскали повсюду, выискивая антипрививочников. Определив таковых с помощью детекторов, они немедленно открывали огонь из прививочных автоматов, на значительном расстоянии поражая нарушителя очередями живительной вакцины. — Странное будущее! — пробормотал Виктор, невольно уклоняясь от просвистевших неподалёку вакцинных пуль. — Сто лет ведь прошло… — И что? — недовольно спросил Кудрявцев, уставший от блуждания по призрачному противоречивому миру. — Как будто история застыла на месте. Ни звездолётов, ни антигравитации… И вакцинация продолжается. — Может, в других ветках есть гравилёты? — предположил оперативник. — Только мы их отключили этим прибором, поссибл… Как его… Ну вот, например. Кудрявцев неумело покрутил ручку поссибилизатора и увидел невозможные варианты будущего. Бросились в глаза военные в форме, похожей на белогвардейскую времён Гражданской войны. Многие «белогвардейцы» были с наградами. Помимо георгиевских крестов, Евгений с удивлением разглядел на их кителях медали «За взятие Будапешта», «За оборону Москвы» и странные награды вроде «За взятие Афин» и «Тридцатилетие Брусиловского прорыва». Вот она, нереализовавшаяся ветка, в которой Октябрьской революции не было, и от фашистов пришлось отбиваться бравым поручикам и ротмистрам царской армии. Странно только, как они прожили столько лет! Возможно, это ряженые ветераны. Если же выкрутить прибор посильнее, можно увидеть ещё менее вероятный вариант: разгуливающих по улице потомков англичан и американцев, которые освободили Советский Союз от оккупации Германии. А вот и патриоты-имперцы: оперативник, бесцеремонно ткнув Виктора вбок, указал на огромный прозрачный портрет Сталина, висевший на самом высоком здании на этой улице. На портрете было написано: «Слава великому Сталину — вождю Коммунистической партии, русскому националисту, эффективному менеджеру!» Надо же, в современности Сталина тоже каждая партия старается под себя подгрести, приватизировать. Кроме закоренелых ультралибералов. Но и в этих ветках не обнаружилось грандиозного светлого будущего, обрисованного оптимистичными советскими фантастами и футурологами. — Будто кто-то специально тормозит прогресс, — продолжал рассуждать Холодов, не услышав, не увидев и не почувствовав аргументы собеседника. — На месте топчемся и не движемся. Может, это из-за того, что мы слишком увлекаемся прошлым, мемориумом? Копаемся в былом, забывая о том, что нужно вперёд двигаться. Стали не творцами, а созерцателями. — Тебе какая разница? — От одного философа избавился, второй появился! — Обидно как-то! Живёшь, работаешь, а ради чего? Кудрявцев обалдело уставился на собеседника: — Вот куда тебя понесло! Давай-ка сядем на эту прозрачную лавочку и поговорим о смысле жизни, о бытие и сознании, о том, что первично, а что вторично! — С тобой бесполезно об этих вещах говорить! — немедленно рассвирепел меморист. — Тебе только простые темы доступны: подъёмные, пайковые, отпускные, санаторно-курортные… Пожрать, поспать, выпить — вот и все интересы. — Ух ты, как заговорил! А у тебя какие интересны? Придумать какую-нибудь бредовую ересь, понятную только тебе, и обмусоливать её на кухне? — Я наукой занимаюсь. Без учёных вы бы давно снова на деревья залезли. А убери вас, силовиков-бездельников, никто и не заметит. — Учёный, хрен копчёный! — Невозмутимый Евгений тоже начал заводиться. — Спаситель человечества! Много ты кого спас? Как всю жизнь люди мёрли, так и мрут. От болезней, от убийств, от безнадёги. — Большинство от нервов мрёт, — зло проговорил Виктор. — От ваших шмонов, металлоискателей, проходных, пропусков… Тут и у манекена нервы сдадут. Вертухаи чёртовы! Только и умеете, что в чужих грязных трусах с носками копаться! — Ишь какой нервный! Не хочешь сотрудничать с вертухаем? Ну и проваливай! Без тебя справлюсь. Отдай навигатор только… Он протянул руку, но вредный напарник спрятал прибор за спину. Детский сад, ей-богу! Кудрявцев подскочил к Холодову и схватил его за грудки. — Драться будем, яйцеголовый? Ну, давай, атакуй! Виктор незанятой рукой начал неумело отмахиваться. Евгений был покрепче и поопытнее, да и помоложе. Он, перехватив руку соперника, выкрутил её за спину. Отчаянным усилием меморист-истеричка вырвал руку из захвата, отскочил в сторону и бросился бежать. В потенциариуме ходить-то тяжело, не то что бегать. Запнувшись о более-менее возможный камень, Холодов сделал неловкое движение, чтобы не упасть и вдруг раздвоился! — Что такое?! — в две глотки выкрикнули Холодов, одновременно посмотрели друг на друга и заорали от неожиданности. Он синхронно замахали всеми конечностями, и Кудрявцев невольно улыбнулся. Выглядело это как нелепый танец из какого-нибудь дурацкого шоу близнецов. Некоторое время подивившись на такое странное явление (хотя об этом предупреждал Юшечкин на инструктаже), практичный оперативник заметил, что навигатора теперь стало тоже два. — Отдай один навигатор, и катитесь к чёрту! — предложил он, не зная как обратиться к множественному напарнику, в единственном числе или во множественном. — Да пошёл ты! — выкрикнули Холодов, и каждая его версия замахала руками. Кудрявцев, не знаю, как лучше поступить, двинулся к Виктору, запнулся о тот же самый почти действительный камень, взмахнул руками, вывернулся, удерживаясь на ногах, и тоже раздвоился! Раньше он думал, что если человек раздвоится, то его сознание останется в «оригинале», а копия будет существовать как бы сама по себе. Всё оказалось не так. Оперативник ощутил себя одновременно в двух телах. Это было очень неудобно и непривычно — обозревать мир двумя парами глаз, размахивая четырьмя руками. Невероятно странное ощущение! Особенно странно встать лицом друг к другу и смотреть на самого себя. Даже голова кружится! Немного похоже на ощущение, словно заглядываешь между двух зеркал и проваливаешься в бесконечность. Несколько минут Кудрявцев привыкал к кратности своего тела, размахивая руками и лягаясь ногами. Он старался, чтобы каждая версия двигалась автономно, а не повторяла движения другой. Поначалу это было трудно: левой рукой махали обе версии синхронно, но постепенно оперативник совладал с кучей конечностей. В голову полезли странные мысли. Например, как он вернётся в настоящее в двух экземплярах. Зарплата-то у него останется прежняя, а кормиться вдвоём придётся. И как быть с документами на второй экземпляр, с пропиской и пенсионным удостоверением? Это у философов типа Холодова глобальные идеи, а у нас, простых смертных, попроще. Потом он сообразил, что раздвоение — это явление потенциариума, а не нашего родного континуума, поэтому, скорее всего, он вернётся в одной-единственной ипостаси. А вот брать Игнатьева теперь будет удобнее: их теперь с Виктором четверо, легче будет управиться. Хорошая мысль! Не зря гласит народная мудрость «одна голова хорошо, а две лучше», которая сейчас подходила к Кудрявцеву в буквальном смысле. Через некоторое время четверо напарников двигались по направлению к полупрозрачному зданию Института проблем интеллекта и сознания — организации, куда отправился Игнатьев за новым ремортальным агрегатом. Кудрявцев старался шагать асинхронно, не в ногу, и со злорадством наблюдал за напарником, который шли как часовые при смене поста. Путешественники после такого странного приключения решили оставить дрязги, по крайней мере ненадолго, выполнить задачу и вернуться в единственных экземплярах. — Интересно, мы назад объединимся по возвращении, или предстоит до конца жизни ходить в двух вариантах? — хором озвучили Виктор мысль, которая тревожила и Кудрявцева. — Главное, чтобы обратное не произошло, — ухмыльнулся двойной ухмылкой хладнокровный оперативник. — Чтобы мы с тобой в одно тело не схлопнулись. Я ведь не уживусь с твоими заумными идеями в башке. — Интересный мир — потенциариум, — Виктор, оба, были в своём репертуаре и начали философствовать. — Тут, получается, количество не важно. Что один предмет, что несколько его копий — без разницы. При любом количестве всегда получается одно и то же качество. Значит, закон перехода количества в качество в потенциариуме не работает… Некоторым две головы просто необходимы! Один экземпляр Виктора начал спорить с другим на разные отвлечённые темы. Они рассуждали на тему, мол, если тут существует отрицательная вероятность, то есть ли вероятность больше единицы. И если есть, то как это должно выглядеть. При этом один экземпляр доказывал, что вероятность больше единицы — это необходимое явление, а другой приводил пример, что вероятность, равная двум — это как раз раздвоение предмета или повтор события. Впереди показалось прозрачное здание института, и философский дуэт притих. Евгений строил из себя опытного сыщика, но он и понятия не имел, где искать в огромном, да ещё и не совсем возможном здании беглого Игнатьева. И ещё интересно: как этот ушлый прощелыга умудряется добывать здесь ремортальные агрегаты? Ворует? Или договаривается с потомками? Второе маловероятно: они нас, актуализированных, практически не замечают. Наверное, мы для них почти невидимы.