— Возможно, — согласился Холодов с псевдоучёным. — И поэтому магии мне не нужно. Я не хочу потом читать в библиотеке о советских колдунах времён Великой Отечественной. — Ну, раз так, давай стартовать? — поскучнел собеседник. — Я готов. — Место отправления — где-то под Барвенково, Харьковская область, май сорок второго года. Хроноскорость будет высокая, чтобы перехватить того, кого ты ищешь. И сразу же начнём торможение. — Сколько времени у меня будет? — решил уточнить Виктор. — Где-то сутки. — Вашего Твердынина смогу вытащить? — Вряд ли. У него высокая инерция. Ему там года так до сорок седьмого придётся торчать. Знаешь, где его искать? — Любопытный мемтехник задавал лишние вопросы. — Знаю. В отдельный штрафной батальон номер какой-то там. Командир — майор Хохлов, комиссар — старший политрук Москаленко. Мемтехник прыснул: — Фамилии-то какие подобрались! Единство и борьба противоположностей! Кстати, там поаккуратнее будь, территория там не наша. Под надзором Мемконтроля Украины, а у нас с ними отношения не ахти какие… — Здрасьте! — Виктор даже привстал в капсуле. — У нас на территории бывшего СССР в мемориуме безвизовый режим — никаких мемвиз не требуется в этой эпохе. — Так-то оно так, но мало ли… — туманно пояснил собеседник. — Иногда конфликты возникают. Могут их мемконтролёры привязаться по пустякам. Они обычно инспектируют под видом особистов или эсэсовцев. Так что смотри в оба! * * * Очнувшись после погружения, Виктор ощутил себя в кабине трясучего «Студебеккера». На совещании, когда обсуждали детали операции, Бурлаков обещал, что Холодова смоделируют на попутную машину, везущую боеприпасы к месту назначения: отдел регистрации мог отслеживать текущие мемкоординаты любого погруженца и его хроноскорость. Автоматический регулятор настроил хроноскорость Виктора так, чтобы он перемещался по псевдовремени мемориума в одном временном ритме с Твердыниным. Самое главное, что требовалось от Холодова: найти пропавшего меминженера и выяснить, что с ним такое случилось. Почему, вместо того, чтобы завершить исследование диссонансов в этой неспокойной эпохе, он вдруг оказался арестованным, попал в ГУЛАГ и теперь ему дали шанс искупить вину перед Родиной в штрафбате. По обыкновению, Виктор огляделся, прислушался, принюхался, провёл руками по сидению — все органы чувств работали как в реале. Привычно похлопав по карманам, Холодов убедился, что документы наличествуют. Водитель-солдат, сельского вида дядька лет сорока, с удивлением покосился на беспокойного пассажира. — Что с вами, товарищ батальонный комиссар? — поинтересовался он с лёгким южнорусским акцентом. — Да так, приснилось что-то… Водитель неопределённо покачал головой, в такт шевельнулись на его груди ордена Славы, штук шесть как минимум. Прав Бурлаков, в этой эпохе царит бардак! Орденов Славы вообще-то полагается три штуки, в исключительных случаях четыре, но не шесть же! «Студебеккер» стоял возле железнодорожной станции, пропуская колонну автострадных танков, плохо приспособленных к нашему родному бездорожью. Колонна двигалась медленно. Время от времени то один, то другой танк начинал буксовать, тогда из люков соседних танков немедленно высовывались чумазые танкисты и начинали залихватски материть виновника задержки. На станции царила суматоха и неразбериха, обычная для Красной (или уже Советской?) Армии в отличие от вышколенного и дисциплинированного вермахта. На платформе шла погрузка личного состава и техники в железнодорожный состав. Солдат, плохо вооружённых и замызганных, командиры силком заталкивали в вагоны для перевозки скота и запирали на огромные амбарные замки, чтобы те не разбежались по дороге. На открытые платформы загоняли лошадей: в составе переправлялись ещё и кавалерийские подразделения. Это были конники-смертники. Идиотская тактика Красной Армии предусматривала особый тактический приём — конная атака с шашками наголо против немецких танков. В конце состава две платформы были заняты самолётами. Вокруг платформ прохаживались военные в лётной форме без знаков различия. Холодов понял, что это лётчики-камикадзе штрафной эскадрильи. На боевых вылетах их не снаряжают боезапасом, поэтому вражеских асов они могут бить только одним способом — тараном. Лётчики весело переговаривались с подростками-диверсантами из соседнего вагона, которых в народе прозвали сволочами. Выловленные по подворотням хулиганы-малолетки, наспех подготовленные и слабо экипированные, забрасывались в тыл врага для подрыва вражеских коммуникаций. Юные смертники, казалось, не задумывались, что через некоторое время из их подразделения не останется в живых никого. Подростки задорно переругивались с лётчиками-штрафниками и стреляли у них папиросы. Коллеги Виктора, политруки и комиссары различных рангов, скорее мешали погрузке, не к месту читая солдатам длинные речи, выкрикивая лозунги, а иногда и угрожая табельным оружием. Особо пламенные представители политсостава иногда прерывали процесс посадки в вагоны и заставляли бойцов петь революционно-патриотические песни. Холодову даже начало казаться, что коммунисты воевали исключительно на стороне Гитлера, настолько сильной помехой они были для армии. Наконец, колонна хлама, именуемого танками, проехала, и «Студебеккер» двинулся, покидая станцию. Далее дорога была сплошь изрыта воронками. Непривычный к тряске Холодов с нетерпением ждал, когда, наконец, они доберутся до места назначения. Навстречу грузовику к станции двигались новые и новые колонны бойцов, вооружённых берданками, перемотанными изолентой и проволокой. Порой кто-нибудь из солдат, ловко извернувшись, доставал из заплечного залатанного вещмешка кусок сохлого хлеба и, ссутулившись, начинал жадно жевать на ходу, собирая крошки в ладонь и с тревогой поглядывая на товарищей. Красноармейцев подгоняли нервные командиры, моментально впадающие в истерику и начинающие размахивать пистолетом. «Студебеккер» миновал поляну возле дороги, на которой расположился отряд крепких молодых парней в превосходно сидящей чистенькой форме, в фуражках с синими околышами и до зубов вооружённых. Некоторые из них чистили пулемёты, другие жевали сервелат с белым хлебом или копчёную свинину. — Заградотряд, — процедил сквозь зубы водитель. — Жрут, сволочи, от пуза, и горя не знают! Виктор обернулся к спутнику, и тот моментально рассвирепел: — Что смотришь?! — сердито спросил он, нарушая субординацию переходом на «ты». — Твои собратья жрут! Холодов только сейчас заметил, что его собственная фуражка, лежащая на коленях, тоже имеет синий околыш. Виктор начал вспоминать, имели ли политруки в войну синие околыши, а водитель тем временем развил свою мысль: — Вон какие морды наели! На нашей кровушке жируют. — На чьей кровушке? — не понял меморист. — Известно на чьей. На кровушке простого мужика. Я, помню, в штрафбате воевал, так эти нелюди нас в спину расстреливали из крупнокалиберных пулемётов. Мы — в атаку с голыми руками против миномётов и танков, а эти сволочи в тылу отсиживаются с пулемётами и гаубицами. И пулемёты эти не на фашистов нацелены, а на нашего солдатика! Водитель будто бы цитировал Историческую доктрину на память. Для уточнения Виктор решился на лёгкую провокацию. — Если за товарища Сталина, то можно и голыми руками врага душить! — осторожно возразил он собеседнику. Водитель так зло рассмеялся, что чуть не вырвал баранку с мясом: — За Сталина?! Кто пойдёт за него умирать?! Разве что вы, комиссары-горлопаны! Или оболваненные вашей пропагандой дурачки. А мы, простые мужики, воюем не за Сталина, не за коммунистов, которые в тылу жируют… «Простой русский мужик», вертя одной рукой баранку, другую запустил под гимнастёрку и бережно вынул нательный крест, обёрнутый в георгиевскую ленту. Его лицо посветлело и стало добрым и благостным. — Мы за Россию воюем! — проникновенно произнёс водитель и поцеловал крестик. — За берёзки наши, за просторы родные. Большевики приходят и уходят, а земля русская стояла и стоять будет. «Неплохо работал местный эпохальный инспектор, — отметил про себя Виктор, — Зря на него Бурлаков бочку катит. Вон как прошляки по Доктрине шпарят! Как будто наизусть учить заставляли». Солдат расценил задумчивый взгляд Холодова по-своему: — Расстрелять меня хочешь? Так стреляй, комиссар-иуда! Умру с именем господа нашего на устах. Ибо веру в бога вы, коммуняки, никогда не вытравите из народа русского! Что-то похожее Виктор уже слышал совсем недавно. Похожие слова говорили в Таёжном повешенный красными мужик и юный русский князь фон Кугельштифт. Знакомый почерк: видимо, тут постарался один и тот же мемсценарист. Холодову уже немного надоел пафосный спутник. Ему неожиданно захотелось в самом деле вытащить водителя из кабины, довести до ближайшего лесочка и пустить в расход, чтобы тот хоть ненадолго замолчал. Но тогда пришлось бы топать пешком до места назначения, которого Виктор не знал. 6 К счастью, они скоро добрались до расположения штрафбата, и поток речей водителя насчёт церквушек, берёзок и сволочных коммунистов прервался. Виктор выскочил из кабины и огляделся. Теперь необходимо было найти Твердынина. Неподалёку возле старой воронки грелось несколько здоровенных татуированных мужиков самого криминального вида — бойцов штрафного батальона. Штрафники, видимо, недавно отобедали: рядом валялись пустые грязные котелки. Скинув гимнастёрки, уголовники подставляли спины, усеянные русалками и куполами, майскому ласковому солнышку. — Опаньки, краснопузый пожаловал! — противно обрадовался один из татуированных, самый матёрый, и вся эта шайка-лейка разом подскочила. — Что за кипиш на болоте? Сколько раз уже твердили мемсценаристам, что уголовники воевали не в штрафных батальонах, а в штрафных ротах! Насмотрятся сериалов и городят, что ни попадя! — Мы не боимся тебя, вертопрах! — сказал матёрый с присвистом, растопырив пальцы. — Дальше штрафбата не пошлёшь, тыловая крыса! — Не «вертопрах», а «вертухай»! — раздражённо осёк уголовника Виктор. — Неуч! Резко выхватив наган, он выпалил в матёрого и прострелил ему плечо. И сам себе удивился, насколько у него это получилось виртуозно и профессионально. Уголовник повалился на землю и неприятно заверещал, зажимая рану и катаясь по грязи. Его дружки застыли столбами, поглядывая то на опасного краснопузого, то на своего поверженного авторитета. Виктор, не удостоив взглядом раненого прошляка, отправился туда, где толпа разношёрстных солдат, одетых в лохмотья, принимала пищу. На большой поляне было шумно — человек пятьсот разом стучали ложками, чавкали и успевали при этом переговариваться. В центре поляны расположилась полевая кухня, и с десяток поваров орудовали огромными черпаками, разливая по котелкам мутно-серую баланду. От варева на поляне стояла кислая вонь. Возле кухни толпились очереди. Попробуй-ка, разыщи Твердынина, такая толпища! Надо спросить у кого-нибудь, только выбрать собеседников поспокойнее, решил Холодов. Чуть в сторонке от принимавших пищу бойцов сидел священник с одухотворённым лицом. Он с достоинством вкушал из солдатского котелка, время от времени обращая взор к небу и истово крестясь. Скорее всего, он был новоделом — так мемористы называли смоделированных персонажей, внедрённых в ту или иную эпоху. Явно по недосмотру меминженеров, священника не переодели в военную форму, и его ряса смотрелась несколько неуместно на фоне драных гимнастёрок и телогреек с вылезшими клоками ваты. Виктор вспомнил о персометре и, прищурившись, внимательно посмотрел на священника. Синяя аура: так и есть, новодел наш иерей или как его там по сану! — Здравствуй, батюшка, — почтительно обратился к священнику Виктор и на всякий случай поклонился. — Как воюется? — С божьей помощью, сын мой! — чинно ответил батюшка, погладив окладистую бороду и перекрестившись. — Ибо от танков и пушек проку мало, если господь не будет благоволить ратникам. Без нас, священников, он бы давно отвернулся и от России-матушки и от большевиков-антихристов. — Это само собой, — согласился Холодов. — Мне бы человечка одного найти, отец родной. Раба божьего рядового Твердынина… — Мы за Россию воюем! — проникновенно произнёс батюшка, перебив мемориста, и поцеловал огромный крест на груди. — За берёзки наши, за просторы родные. Большевики приходят и уходят, а земля русская стояла и стоять будет. Совсем недавно Виктор слышал то же самое. Мемсценаристы частенько спешат со сценарием, вкладывая в уста разных персонажей одинаковые фразы. Хоть бы слова переставляли, что ли! Дотошный Холодов ещё раз попытался выяснить, где находится Твердынин, но священнику, видимо, не домоделировали умение слушать собеседника. — И послал тебя Господь в путь, сказав: иди, и предай заклятию нечестивых Амаликитян, и воюй против них, доколе не уничтожишь их, — молвил он, строго глядя на Виктора, отчего тот почувствовал себя последним безбожником и христопродавцем. Неожиданно перед собеседниками вырос седой майор с суровым, но добрым лицом и грустными глазами. — Кто такой? — холодно спросил он, обращаясь к Холодову. Виктор внутреннее выругал себя за оплошность. Надо было сперва начальству представиться, а уж потом Твердынина разыскивать! Напрочь забыл военные порядки! Холодов вынул удостоверение и, раскрыв, показал майору, который, очевидно, был главным над этим потрёпанным людом. Пока офицер (или командир, как тогда называли?) вдумчиво изучал документы Виктора, тот приготовился к любым неожиданностям. Отдел подготовки Мемконтроля вполне мог что-нибудь напутать с документами: или скрепки не те использовать, или фотографию не туда вклеить. Но всё оказалось в порядке. — Командир сто тридцать пятого штрафного батальона майор Хохлов, — представился суровый военачальник, возвращая документы. — С какой целью прибыли, товарищ батальонный комиссар? — С целью побеседовать конфиденциально с вашим бойцом, рядовым Твердыниным. — Как побеседовать? — сглупил командир штрафбата. — С глазу на глаз, то есть, — пояснил Виктор, пообещав самому себе впредь выражаться попроще. — Зачем вам понадобился этот доходяга? — не по-уставному удивился майор.