– Вы в безопасности. Их больше нет. Стефани вцепился трясущимися руками в запястья Доминика и пристально посмотрел ему в глаза. – Почему они это делают? Зачем столько убивают? – хриплым голосом спросил он. – Мой собственный народ! Доминик хотел бы тоже задать эти вопросы вслух. Вместо этого он постарался улыбнуться Стефани вымученной улыбкой. – Знаете, вы еще можете вернуться в Бонн. Вам необязательно ехать в шахты. Если мы найдем там ваши сокровища, мы все равно вернем их вам. Стефани затряс головой еще до того, как Доминик закончил: – Нет, нет. Я еду. И конец. – Его глаза загорелись упрямством. – Они не заберут у меня все. – Поехали! – закричал Хэнкок. – Давайте отсюда выбираться. Остаток долгого дня они медленно ползли по сельским дорогам, останавливаясь, чтобы прикрыться, каждый раз, когда видели какое-то движение на вершинах холмов. Еще одной перестрелки им как-то удалось избежать. Ускориться они смогли только с темнотой, въехав под прикрытие густого леса. Доминик осторожно разложил картины по дну кузова и внимательно осмотрел каждую в поисках дыр от пуль и других повреждений. Изможденный, он оперся спиной о борт кузова; винтовка привычным весом лежала на коленях. Они, покачиваясь, ехали в ночь. Во время перестрелки в коричневой бумаге, в которую были завернуты картины, образовались дыры. Доминик откинулся назад и смотрел, как через эти дыры просвечиваются, отражаясь в золоченых рамах, огни фар машины за ними. Это было сюрреалистичное зрелище: проблески красоты, которой совсем не место в этих опустошенных смертью и разрушениями местах. На закате грузовик переехал через мост, и Доминик выглянул посмотреть на широкое сверкающее водное пространство Рейна. Они ехали на восток, в сторону Зигена. 40 Чечилия Милан, Италия Январь 1491 – Туже. Чечилия ухватилась за каменную полку камина, и Лукреция Кривелли туго затянула завязки корсета вокруг ее растущего живота. Чечилия с трудом сдержала крик боли. – Синьорина, ваша талия стала шире, – сказала Лукреция. – Я тут мало что могу сделать. Какая жалость. – Чечилию передернуло от неискренности ее голоса. Январь. Прошла половина срока беременности, и ее уже невозможно скрывать. Внутри Чечилии рос ребенок, и это становилось все более заметно. Это больше не было тайной, все во дворце шептались о ее растущем животе. Но Чечилия передала Людовико, что придет в его покои – это был первый раз, когда она сама назначала его светлости такую встречу. И теперь она старалась сделать все возможное, чтобы стать похожей на ту молоденькую очаровательную синьорину, которая и завоевала свое место в этом дворце с самого начала. Ей требовались усилия, чтобы устоять на ногах в тесной одежде. Чечилия, шатаясь, шла по мраморному коридору и чувствовала головокружение и трепет в груди. Выслушает ли он ее, прислушается ли к ее мольбам? Или захочет взять ее прямо перед тем, как обменяться золотыми кольцами с Беатриче? Замок уже несколько недель был охвачен бурными приготовлениями. Во дворах развевались знамена; синие, красные и золотые гербы на них символизировали союз Феррары и Милана. По коридорам носились слуги, сметая паутину и пыль в углах и на лестницах. Из помещений кухни на нижних этажах доносился запах яблочного пирога, там повара тщательно, с помощью песочных часов, сверялись со временем, прежде чем достать из кирпичных печей свои кулинарные изыски. Они резали лук, петрушку и свеклу с таким остервенением, что их пальцы и ладони становились кроваво-красными от сока. Лошадей в конюшне вычистили, смазали маслом и подковали новыми железными подковами. Чечилия старалась не обращать на все это внимания, но по слухам, которые шепотом передавали ей слуги и дамы, присланные ей по настоянию Людовико в качестве компаньонок, свадебная церемония обещала стать чем-то более грандиозным, чем просто венчание с Беатриче Д’Эсте. Это должна быть двойная церемония: одновременно младший брат Беатриче Альфонсо соединялся браком с Анной Сфорца, сестрой племянника Людовико иль Моро. Во всей этой предсвадебной суматохе сам его светлость скрывался за закрытыми дверями своих покоев. Даже Леонардо, в обязанности которого входила организация свадебной церемонии, вскоре забросил портрет Чечилии. Она опять осталась с книгами и собакой, предоставлена сама себе. Чечилия настояла на том, чтобы не прерывать занятия в библиотеке, и практиковалась в декламации и игре на лютне с Бернардо. Но ей ежедневно приходилось напрягать свое воображение, чтобы игнорировать свадебные приготовления вокруг себя. Она отстраняла от себя всех, кто пытался ее поддержать, всех, кроме поэта Бернардо и вернувшегося наконец, как раз к свадьбе, из Тосканы брата Фацио. Он со смехом схватил ее на руки, а потом положил руки ей на живот, и его глаза округлились от удивления. Только Фацио имел на нее достаточно влияния, чтобы развеять опасения, что она может оказаться выброшена вон и даже умереть, как только брак будет заключен. «Глупости, Чечилия, – сказал брат, сжимая ее руки. – Ты совершенно здорова, и ты свет очей его светлости. Так будет и впредь, я уверен». И теперь, осмелившись постучать в дверь личных покоев Людовико, Чечилия старалась набраться той же уверенности, что была у брата. Она услышала рокот его низкого голоса, позволяющий ей войти. Чечилия набрала побольше воздуха и резко выдохнула, когда увидела Людовико, наряженного в изысканные бархат и шелк с металлическими орденами. Когда она увидела его, готового к свадьбе, ее сердце против воли замерло. Она заставила себя опустить глаза в пол. – Мой прекрасный цветочек. – Он протянул руку к ее щеке и второй рукой обнял за талию. Она почувствовала, как металлические кольца у него на груди вдавились в ее корсаж. – Людовико. – Знаю, я не приходил к тебе какое-то время. Все по-прежнему, ты – моя радость. Чечилия позволила себе на несколько мгновений закрыть глаза и вдохнуть пьянящий запах его пота, замаскированный Aqua vitae[50]. – Непременно сегодня сходи на конюшню, – тихо сказал он и провел ладонью по ее шее. – Там новая кобыла из конюшен Каллоки в Умбрии. Она сейчас в самом соку. Мой конюх тебе ее покажет. Я оставлю выбор имени за тобой. – Я снова в долгу перед тобой, мой господин, – сказала Чечилия, но так и не посмотрела ему в глаза. Лошадь стала всего лишь одним из многих прекрасных подарков, которые Чечилия получила за последние недели, пока Людовико оставался за запертыми дверями. В ее покои доставляли экзотические фрукты, сладкие, как самый превосходный десерт; покрытые золотом шкатулки, сияющие на свету; тяжелые разноцветные камни ей на грудь и тонкие паутинки жемчуга для волос. Еще были нити стеклянных бус и голубые ленты в косы. Черная шапочка из органзы – такие сейчас носили миланские модницы. И вот теперь еще одна лошадь. Чем ближе свадьба, тем чаще ей дарили подарки. Но самого Людовико не было. Из окна Чечилия услышала стук колес кареты по каменной мостовой. Времени не оставалось. – Людовико. – Чечилия поправила платье, и ее рука опять нащупала живот. Она сделала глубокий вдох. – Я была бы тебе лучшей женой. Он снисходительно улыбнулся ей. – Мой цветочек, – повторил он и взял ее руки в свои. – Мое сердце уже принадлежит тебе. И ты так захватила мое воображение, что я и без того откладывал это… событие. И не один раз, а дважды. – Он тяжело вздохнул и погрозил ей пальцем, как будто отчитывал за это. – Но, как бы то ни было, Чечилия, больше откладывать я не могу. И ты знаешь, что сила и безопасность герцогства зависят от моего альянса с Феррарой. Чечилия покачала головой. – Нет. Я не знаю. Скажи мне, что такого может сделать Беатриче д’Эсте, чего не могу я. Я провела бессчетные часы, ублажая твоих гостей угощениями, напитками и беседами. Я декламировала сонеты для всех важных персон, которые переступали порог твоего замка. Я даже пела ту дурацкую песенку для французского посла! Людовико издал глухой смешок. – И, – ее голос опустился до шепота, – я ношу твоего сына. Людовико чуть приподнял ее подбородок одним пальцем и коснулся губами ее губ. Это был сладкий, нежный поцелуй, наполненный первыми проблесками страсти. Она почувствовала, как ее тело открывается ему. Но он прервал поцелуй и только ласково коснулся ее лба своим. – Прости. – Но почему? Я знаю, ты в полной мере чувствуешь то, что есть между нами. Я знаю, что твои чувства ко мне – это нечто большее, чем то, что происходит за закрытыми дверями спальни. – Сердце Чечилии сильно забилось, она поняла, что может проиграть эту битву. Людовико вздохнул, подошел к окну и посмотрел на кареты, собравшиеся внизу под голубыми с золотом знаменами двора Феррара. – Потому что эта женитьба – не просто женитьба. Я должен. – Но это неправильно. Я – та, кто этого заслуживает. Людовико подошел к ней вплотную и провел ладонью по ее руке. – Моя прекрасная. Ты заслуживаешь много большего, чем это. Я тебя не брошу. Обещаю. Я все равно буду приходить. У тебя будут земли. Доброе имя. Кормилица. Личные слуги. Все, что только тебе нужно. Я буду держать тебя здесь, во дворце, спрячу так, что нас никто не побеспокоит. Ты меня не потеряешь. Губы Чечилии задрожали. Она всегда так старалась скрывать от него свои чувства, но это было уже слишком. – Пожалуйста, – произнесла она, сделав шаг назад. Ее плечи опустились. – Ты должен понимать, в каком положении я оказалась. – Чечилия почувствовала, что расплачется, если выдавит из себя еще хоть одно слово. Людовико смотрел в окно, во двор, где ряды кондотьеров в лучших доспехах строевым шагом входили во дворец. Потом Чечилия увидела, как начищенные кожаные сапоги Людовико двинулись к дверям. Когда его рука коснулась засова, она сделала глубокий вдох и обрела голос. – Людовико! – его имя прозвучало слишком громко, как если бы она звала его с большого расстояния. Он остановился и повернулся к ней. Никогда раньше она не повышала на него голос, но сейчас к ее горлу подступило жгучее отчаянье. – Ты должен сделать своей невестой меня, а не ее! Выйди и скажи всем. В конце концов, ты главный. Это твое решение. Ничье больше. Долгое мгновение они выдерживали взгляды друг друга. Она видела, как сверкают на свету его черные глаза. Потом она заметила, как лицо его расчертили мимические морщинки, а уголки рта приподнялись в легкой улыбке. – Дорогая моя девочка. 41 Эдит