Мужчина за пятьдесят, лысоватый, с редкой бородой. Когда он попросил меня предъявить документы, мелькнули мелкие, ровные зубы. За его спиной, у обочины, затормозил черный «мерседес». Я различил за окном только неясный силуэт. Тонированные стекла. Идиотское любопытство незнакомца еще пуще меня раззадорило. Я протянул человеку в форме водительские права, удостоверение личности и паспорт, которые всегда носил с собой. Тот проглядел документы с рассеянным видом. Не за этим он меня остановил, ясное дело. — Я превысил скорость? — На таких-то поворотах? Ну, если бы вы были местным… — Но я не местный. Он добродушно покачал головой: — Будь вы местным, я бы взял у вас пробу на алкоголь. И если бы уровень оказался выше допустимого хотя бы вот настолько, — он показал микроскопическое расстояние между большим и указательным пальцем, — я бы конфисковал у вас транспортное средство, уж поверьте мне. — В первый раз, — заявил я, показывая значок, красовавшийся у него на груди, — меня останавливает на дороге за превышение скорости егерь Лесного корпуса. — Здесь у нас это обычное дело. Зибенхох… — …маленькая деревня, я это, кажется, уже понял. Мне все об этом беспрерывно твердят. Мужчина пожал плечами. Он был похож на доброго дядюшку. Дядюшку, который на Рождество переодевается Санта-Клаусом. Если бы я не лелеял планы мести, он бы вызвал у меня симпатию. Но я был взбешен. Я был в ярости. Наконец мне удалось разобрать имя на отвороте куртки защитного цвета. Крюн. Аннелизе говорила о нем, называла «командир Крюн». Я уже видел мельком, как он патрулировал улицы на этом своем гробу с проблесковым маячком или парковался у какого-нибудь бара. Баров в Зибенхохе было много, и в них всегда толпился народ. — В моих краях, — продолжал я все в том же шутливом тоне, — вас бы называли шерифом, не так ли? Егерь хохотнул: — Шерифом? Мне нравится. Да, так оно и есть. Я слежу за движением, навожу порядок и охраняю лес. Иногда оказываю первую помощь и даже исповедую. Знаете, как обстоят дела? Администрация на все закроет глаза, только бы сэкономить деньги налогоплательщиков. Но никто никогда на вашего покорного слугу не жаловался. Люди обычно больше доверяют знакомым лицам. Особенно… — …в маленьких деревнях. Крюн вздохнул: — Genau. В Зибенхохе мы все худо-бедно друг друга знаем. Понятно, к чему я клоню? — По правде говоря, нет. — Серьезно? — Если я превысил скорость, выпишите мне, пожалуйста, штраф, и я поеду своей дорогой. — Вы торопитесь, господин Сэлинджер? — У меня кончились сигареты. Скоро Алоиз закроется, а я не хочу провести всю ночь в мечтах о «Мальборо». Вам этого довольно? — Вы всегда можете спуститься в Альдино. Там есть круглосуточная станция техобслуживания, а при ней бар. Для дальнобойщиков. Кофе там пить не посоветую, но сигареты можно купить. «Мальборо». «Лаки страйк». «Кэмел». Глаза разбегаются. Просто рай для курильщика. — Спасибо за информацию. Так насчет штрафа… С его лица исчезло выражение доброго дядюшки, который в сочельник, кряхтя, переступает порог. Теперь передо мной стоял суровый страж порядка. — Я еще не закончил, господин Сэлинджер. — Вы мне угрожаете? Крюн воздел руки: — Я? Что вы. Только даю указания. Мы ведь тут, в Зибенхохе, народ общительный, не прочь поговорить. Особенно с родичем старика Майра. У вас просто прелестная дочурка, господин Сэлинджер. Как ее звать? Клара? Я крепко стиснул руль. — Да. — Знаете, что лучше всего в маленьких деревушках вроде нашей, господин Сэлинджер? Несколько секунд я сверлил его взглядом, потом взорвался. — Мне на это наплевать, — прошипел я, — я просто хочу купить эти проклятые сигареты и вернуться домой. Крюн оставался невозмутимым. — Не угодно ли выйти из машины, сударь? Я повернул к нему голову так резко, что шея хрустнула. — По какому праву? — прокаркал я. — Я бы хотел подвергнуть вас тесту на алкоголь. Мне кажется, вы не в состоянии вести машину. — Не намерен я подвергаться никакому гребаному тесту, командир Крюн. — Выходите, господин Сэлинджер. И я призываю вас не использовать подобную лексику в присутствии представителя власти. Завтра вы сможете подать жалобу в соответствующие инстанции, я с удовольствием выдам вам необходимые бланки. А сейчас выходите. Я вышел. — Руки за голову, — скомандовал Крюн. — Вы меня арестуете? — Вы насмотрелись фильмов, господин Сэлинджер. Но с другой стороны, это ваша работа. Руки за голову. Поднимите левую ногу и удерживайте равновесие, пока я не скажу. — Это смешно, — возмутился я. — Так принято, — холодно ответил он. Я подчинился, чувствуя себя полным идиотом. Театральным жестом Крюн вытащил хронометр и стал следить за представлением. Оно длилось больше минуты. Проезжавшие мимо автомобили притормаживали, и, несмотря на рокот моторов, я мог расслышать шуточки, которыми обменивались сидевшие в машинах. Наконец Крюн удовлетворенно кивнул. — Вы не пьяны, господин Сэлинджер. — Могу я вернуться в машину? — Вы можете выслушать меня. Потом поедете своей дорогой. Если вам все еще захочется ехать туда, куда вы ехали. Я промолчал. Крюн надвинул на лоб каскетку. — На этой дороге предел скорости шестьдесят километров в час. Меньше чем через километр, за тремя поворотами, начнется так называемая населенная зона. Там допустимый предел скорости — сорок километров в час. Вы слушаете, господин Сэлинджер? — Спасибо за информацию. Я сохраню ее в сердце своем. — Соблюдая допустимую скорость, вы доберетесь до минимаркета Алоиза за двенадцать минут. Может быть, за тринадцать. Вопрос: оно того стоит? Я вздрогнул. От командира Крюна не укрылось мое изумление. — В Зибенхохе не бывает тайн, господин Сэлинджер. Не для меня. Не для шерифа. — Он сделал шаг мне навстречу. — Знаете, почему я вас остановил, господин Сэлинджер? — Давайте выкладывайте. Крюн потер подбородок. — Я узнал о размолвке, о дискуссии на повышенных тонах, которая состоялась сегодня между вашей женой и госпожой Вальднер. Размолвке, в которую оказался вовлечен также господин Алоиз, владелец магазинчика в нашей деревне. Ничего такого, поймите меня правильно. Только вот когда я увидел, как вы едете в деревню, не то чтобы на полной скорости, но, как я зафиксирую в протоколе, на скорости предельно допустимой, я подумал: а вдруг вы почувствовали настоятельную потребность поквитаться. А это, господин Сэлинджер, совсем нехорошо. — Я просто хотел кое-что разъяснить.