Глава 4. Тайны прошлого — А почему тебя на допрос Арины не пустили? — донесся с лоджии голос Мариэллы. — Инкубу же ты сделал внушение, чтобы он сказал правду. Она стояла у каменной балюстрады и любовалась западным Айгрэмом, который отсюда был как на ладони. Высокие здания центральной части тянулись вверх, переливаясь разноцветными огнями. А за ними ковром черепичных крыш раскинулся обширный частный сектор с похожими на пульсирующие артерии улочками. Внизу, покачивая покатыми боками, проплывали разномастные скаты, летали дроны из курьерской службы и цветными стайками кружили магические «светлячки», являвшиеся отличительной чертой отеля «Радужный мост». Город жил ночной жизнью, и наблюдение за ней с такой большой высоты завораживало. Видимо, поэтому ведьмочка и застряла на лоджии, упорно не желая возвращаться в номер, который он снял. — К инкубу меня тоже, как ты выразилась, не пустили, — сказал Ян, задумчиво глядя на капсулу-телепорт, которая внешне напоминала накрытое стеклянным куполом блюдо. Рядом в столешницу был вмонтирован небольшой экран, на котором высвечивалось меню. Из предложенного охотник выбрал белое вино, сыр и фрукты. Но главный сюрприз ждал его супругу позже, когда им доставят заказ из маленькой круглосуточной кондитерской в Космоларии. — Господин Грэй, как он называет себя на данный момент, признался во всех злодеяниях сам. После видеозаписи, предоставленной моим коллегой, и наших с ним свидетельствах показаний отпираться смысла не было. Да Виктор и не пытался. Расписывал во всех подробностях, как искал свою единственную, но без конца натыкался на ветреных, жадных, глупых… — Козел! — сделала вывод Мариэлла, однако в комнату не вернулась. — Все у него виноватые, один он идеальный. Ненавижу таких уродов! Она по-прежнему смотрела на город, опираясь локтями на широкие перила, и Северьяну казалось, что девушка просто боится. Его, себя и этих роскошных апартаментов с одной большой кроватью посередине. Правда тут имелся еще и мягкий ковер, на котором вполне можно было спать, прихватив подушку, если супруга все-таки выгонит его из постели, но… охотник рассчитывал на ее благосклонность. Понимал, что не стоит торопить жену, что она ещё не до конца приняла их брак, да и стрессовая ситуация, в которую угодила Мариэлла, не благоволила романтическому вечеру, однако ничего не мог с собой поделать. Он хотел обнимать ее, как прошлой ночью, целовать и просто лежать рядом, вдыхая запах шелковистых волос, таких пушистых и блестящих после душа. Слушая ровное дыхание маленькой вредины, Северьян мечтал любоваться ее расслабленным личиком с сочными яркими губами, которым не требовалась никакая косметика. Эгоистично, поспешно, но… Охотник чувствовал, что нужен ей. Что она уже готова опустить щиты и довериться ему по-настоящему. Надо было просто подтолкнуть ее к правильному решению, потому он и привез жену сюда, сославшись на то, что и ее дом, и его квартира известны Аметисту, а оставлять супругу одну он больше был не намерен, ибо чревато. Тихо звякнула капсула, заполняясь туманной дымкой. Когда пелена рассеялась, под крышкой стояло дорогое вино, два хрустальных бокала, грани которых переливались всеми цветами радуги, и корзинка с едой. — Может, заказать что-нибудь посущественнее? — предложил ведьмак, взглянув на девичий силуэт, видимый сквозь полупрозрачную занавеску. — Ты ведь ничего толком не ела сегодня. Белое мясо с грибным соусом и зеленым салатом. Что думаешь? — читая меню, спросил он. — Нет аппетита, — ответила Мари, не оборачиваясь. — Яблочка мне вполне достаточно. Яблочка, да… а ещё всего того, что он выбрал на свой вкус, помня о предпочтениях леди «М». На голодный желудок даже малое количество вина быстро ударит ей в голову, и она наконец расслабится, перестанет шарахаться от него и отводить взгляд. Подумаешь, поцеловал! Дважды. Это ведь не повод краснеть, как школьница, и замыкаться в себе, если он прикасается к ее руке или наклоняется при разговоре, нарушая личное пространство. В конце концов, они официально женаты! И у них, между прочим, до сих пор не было нормальной брачной ночи. Пора исправить это досадное недоразумение. Здесь и сейчас! Там же… Мне следовало размышлять о крестной, которую выпустили под залог. О поездке к папе, намеченной на завтра. Об Аметисте, если он действительно причастен к покушениям. О загадочной сирене, пытавшейся меня убить. О Василине, второй раз пострадавшей из-за меня. Мне много о чем стоило подумать, но в мыслях был только проклятый охотник и его признание в любви. Короткие, будто ненароком оброненные слова. Может, они ничего и не значили. Возможно, Ян просто так это сказал, желая меня успокоить, отвлечь, но… до чего же мило на сей раз прозвучало пресловутое «Маруся». Я даже прониклась симпатией к имени, которое раньше бесило. И когда Северьян снова называл меня так, забыв о моих прошлых возмущениях, молчала, пытаясь скрыть рвущуюся наружу улыбку. Да что же со мной все-таки происходит? Одно дело признать, что хочу этого мужчину — такого грех не захотеть, привлекательный же гад. Другое — понять, что по уши в него втрескалась. Причем, похоже, давно. Все-таки я ненормальная. Кто в здравом уме влюбляется в мерзавца, причастного к заточению родного отца? Конечно же, я! И не важно, что Вельский не внушал папе чувство вины. Увлеклась я им, когда об этом известно мне не было! — Кушать подано, жена! — заявил Северьян, подходя сзади. Я не обернулась, чтобы он не увидел, как дрогнули уголки моих губ. — Яблочко почистил? — полюбопытствовала ехидно, продолжая следить за оранжевой цепочкой волшебных светлячков, похожей на искрящуюся змейку. Они то сворачивались кольцом, то извивались волной, проплывая мимо. Следом за ними спешили желтые огоньки, затем зеленые, пока в конечном итоге не собиралась целая радуга. — И яблочко тоже, — усмехнулся муж. Он поставил на перила два бокала, наполненных белым вином, рядом опустилась корзинка с аппетитным содержимым, большую часть которого я, кстати, не заказывала. Щелчком пальцев ведьмак зажег свечи в стеклянных чашах, расставленных здесь повсюду. И у меня закрались невольные сомнения, что номер для молодоженов в этом жутко дорогом и популярном отеле был единственным свободным. Охотник сказал, что нам повезло, потому что какая-то пара отменила бронь. Но я-то знала, что на такую удачу нашлась бы сразу куча претендентов, однако счастливый билет отчего-то вытянули именно мы. «Лучшее место в городе, где можно спокойно выспаться, не опасаясь, что нас потревожат» — расхваливал «Радужный мост» супруг, когда я готова была пересидеть эту ночь в любой забегаловке, лишь бы ни одна. Думала, мы здесь не снимем даже кладовку без предварительной договоренности, ан нет — нам выдали электронный ключ от апартаментов, ещё и свадебных к тому же. Подозреваю, у охотника тут были какие-то личные связи, иначе бы ничего нам не обломилось. А так мы получили во временное пользование серебристо-белую студию с лепестками роз, рассыпанными по полу, огромной лоджией с восхитительным видом и кроватью. Тоже очень большой, но в единственном экземпляре! И хотя опыт совместных ночевок у нас с мужем был, я все равно нервничала. Боялась того, что могло произойти, и злилась, потому что очень хотела этого. Как там Вельский меня назвал? Противоречивой? Он, как всегда, оказался прав! Потому, наверное, я и расспрашивала его о чем угодно, кроме любовного признания, а могла бы расслабиться и насладиться чудесным вечером. Безумно красивым, удивительно теплым и сказочно романтичным. Но ведь я заслужила глоток счастья среди экстремального меню из неприятностей, верно? — А знаешь… — Я крутанулась на месте, разворачиваясь к нему лицом. И моментально забыла, что хотела сказать, когда Северьян легко подхватил меня за талию и усадил на перила. — Что? — спросил, будто ничего не произошло, а мое сердце зашлось в груди, и руки задрожали. Не от страха — от волнения, причиной которому был этот несносный блондин, с проказливой улыбкой подающий мне вино. — Элоиз сказала, это твое любимое. — Сыр тоже выбирал по ее рекомендации? — справившись с реакцией собственного тела, поинтересовалась я. Естественно, не без ехидства. Охотник кивнул, отчего на глаза его, мерцавшие в полумраке, упала длинная челка. — Значит, мы сегодня напиваемся и отсыпаемся… таков план? — спросила, чтобы хоть что-то сказать, спасаясь от неловкости. Давненько я так не робела. Просто детский сад какой-то! Нет чтобы притянуть его к себе и прильнуть к насмешливым губам, утоляя мой сексуальный голод. Мы ведь не зеленые юнцы, прячущиеся в подворотне от зоркого ока предков. Мы взрослые люди. Женатые к тому же! — Именно так, Мари. — Отпив немного, Северьян внимательно пронаблюдал, как я сделала то же самое. Прикрыв глаза, вдоволь насладилась фруктовыми оттенками ананаса и цитрусовых, смешанными с легкими тонами обжаренного миндаля и едва уловимым привкусом дыни. Немного подумала, глядя на мужа, на город, на тонкую вуаль, отделявшую лоджию от комнаты… и совершила ужасное — одним махом осушила весь бокал вместо того, чтобы потягивать вино, наслаждаясь божественным напитком. — Еще? — с некоторым сомнением поинтересовался Северьян. — Спасибо, хватит! — решила я, прислушиваясь к своему организму. Длительное послевкусие с оттенком сладких яблок, чарующий аромат свечей и ночь, пропитанная волшебством, — он точно неспроста устроил это свидание! Голова моя закружилась, но не уверена, что от вина. Глубоко вздохнув, я пробормотала: — Ян… — И запнулась. Ну что я ему скажу? Прости, что подозревала и отравляла жизнь, считая своим врагом? Так я и сейчас ее активно отравляю, учитывая проблемы, которые преследуют меня, словно табун диких лошадей. — Слушаю тебя, Марусь. — Он снова меня так назвал, а я опять улыбнулась. Но ничего путного на ум так и не пришло. Я просто смотрела на него и пыталась понять, что в нем нашла. Симпатичных мужчин хватало — вокруг леди «М» особенно. Оригинальных кадров тоже было пруд пруди — в блоге Медузы такие отмечались с завидным постоянством. Но мне нужен был только Вельский. И я, бес побери, его получила! — Да думаю вот … — О том, что мы идеальная пара? — спросил светловолосый искуситель, придерживая меня за спину и чуть наклоняя назад — туда, где далеко внизу кипела ночная жизнь расцвеченного огнями Айгрэма. Мимо проплывали радужные светлячки, кожу щекотал теплый летний ветер, а вторая ладонь Северьяна медленно скользила по моему животу вверх, собирая складками тонкую майку и вынуждая меня прогнуться ещё ниже. Ему хватило бы одного легкого движения, чтобы отправить в смертельный полет свою непутевую женушку. Понимание этого пугало и возбуждало не меньше, чем близость охотника и романтический антураж. Я снова играла с огнем, проверяя на прочность и свою жизнь, и намерения Вельского. Все сейчас было в его руках, включая меня. Обняв его бедра ногами, я притянула мужчину к себе и перилам, на которых сидела. Сердце бешено колотилось, грудь вздымалась под его пальцами, а губы кривились в вызывающей улыбке. Ну же, охотник… я больше ничего не боюсь, а ты? — Чокнутая моя ведьмочка! — усмехнулся муж, возвращая меня в прежнее положение, чтобы впиться в губы, лаская руками спину и плечи. А я зарылась пальцами в его жесткие волосы, отвечая на самый сумасшедший поцелуй, какой только можно придумать, и ловила от этого кайф, несравнимый ни с чем. Ночь, адреналин и сорвавшееся с катушек возбуждение — что может быть восхитительнее? Мы целовались долго и со вкусом, не замечая разбитые бокалы и рассыпанные по полу фрукты, которые я в порыве страсти смахнула рукой. А потом прилетела «птица обломинго», громким металлическим голосом сообщив об особой доставке в номер. — Какого… — Я не договорила, раздосадованная, что нас снова прервали. Дыхание мое сбилось, лицо раскраснелось, а губы сладко ныли от жадных и неистовых ласк. — Сюрприз, — шепнул Ян, подхватывая меня под ягодицы. Так и понес в комнату, удерживая в прежней позе. В принципе, ничего криминального — я по-прежнему была в джинсах и майке, хоть и спущенной с одного плеча. Но кататься на мужчине, обнимая его талию ногами, было… Адово пламя, я о чем-нибудь ещё думать могу, кроме секса?! Сюрпризом, к моему огромному удивлению, оказалось мороженое. Шоколадное, в апельсиновой глазури с вишневым ликером, входившим в состав сиропа, приготовленного кондитером. Было страшно, когда меня заставили снять пробу, накормив с ложечки. И неожиданно вкусно, потому что бредовый рецепт обыграл настоящий мастер. Про то, как мы ели мороженое на ложе для новобрачных, деликатно умолчу. Скажу только, что первая брачная ночь определенно удалась. Утром… Тюремный корпус Эвергрейс, серой махиной возвышавшийся посреди Янтарного озера, встретил нас мрачными взглядами охранников, с подозрением следивших за каждым нашим шагом. И вроде пропуск был в полном порядке, да и меня тут давно уже знали, но… я кожей ощущала напряжение, витавшее в воздухе, будто мы не проведать отца явились, а организовать ему побег. Наверное, причина такого отношения крылась в Вельском и его даре сирены — местные служащие опасались ментального внушения. С другой стороны, с чего бы законнику такое творить? Не из любви же ко мне, правда? Или все же из-за нее? Метки на наших руках с ночи не прекращали светиться, подтверждая консумацию брака. Наверное. Во всяком случае, именно так я предположила, но альвенги, которым мы написали письмо с вопросом, нас проигнорировали. Утро, не считая этих косых взглядов, сверливших спину, выдалось вполне благоприятным. Не то чтобы я выспалась… но уставшей точно себя не чувствовала. А вот полной сил — да. У меня будто крылья за спиной выросли. Энергия била ключом, и Аметист, личность которого мы до сих пор не выяснили, больше не пугал. Скорее, раззадоривал, пробуждая азарт охоты. Мне надоело чувствовать себя жертвой, и я была полна решимости изменить правила этой игры. Но прежде чем разбираться с проблемами настоящего, следовало прояснить кое-какие моменты из прошлого. Нас под конвоем проводили в папину мастерскую, которая была и его камерой тоже. Просторная комната в корпусе для элиты, как тут называли заключенных, получавших разные привилегии. Кто за сотрудничество с гвардами, а кто и за дружбу с начальником тюрьмы, как мой папа. Отношения эти зародились далеко не сразу. Сначала отец делил узенькую клетушку с соседом, и из удобств там была только уборная за ширмой. Папа делал наброски мягкими карандашами, изобретенными специально для заключенных и душевнобольных, чтобы предотвратить членовредительство. Даже деревянной палочкой, как показывала практика, люди умудрялись наносить себе смертельные раны. И вот однажды папка с рисунками попала на стол к начальнику тюрьмы, а не ко мне, как обычно. И господин Мак-Грэгор увидел в папином творчестве тему, которую начал активно раскручивать, поощряя художественный талант заключенного, осужденного за двойное убийство на почве страсти. Это стало отличным пиар-ходом, и вскоре работы моего отца начали пользоваться большим спросом. А он раздавал картины направо и налево, обогащая и своего высокопоставленного покровителя, который перевел его в одиночную камеру, откуда открывался чудесный вид на берег озера. Решеток там не было — на окнах в современных тюрьмах стояли прошитые магической сетью сплавы, внешне похожие на обычное стекло. Бело-золотое мерцание внутри него видели только маги. Такие, как мой отец. Но его и это вдохновляло. Краски, кисти, холсты… у него после переезда на новое место было все! И никто больше не опасался, что он воткнет себе в шею карандаш или вскроет вены пером. Папа за эти семь лет заслужил репутацию спокойного и очень вежливого заключенного, которого, если не любили, то точно уважали. А как иначе, если он под крылом у начальника тюрьмы? Мои попытки уговорить его подать апелляцию отец методично пресекал, продолжая настаивать, что отбывает наказание справедливо. Я приезжала к нему каждый месяц, и по распоряжению господина Мак-Грэгора меня пускали сюда: в уставленную холстами светлую мастерскую, совершенно непохожую на тюремную камеру. Папа никогда не покидал это помещение. Ему приносили еду, инструменты и прочие вещи, допустимые при мягком режиме содержания заключенного. Меня, будто одну из этих вещей, к нему тоже приводили. Но мы никогда не оставались наедине — один из охранников при наших свиданиях безмолвной тенью стоял у двери и, подозреваю, потом бежал докладывать каждое услышанное слово своему начальству. Папа для Мак-Грэгора был золотой жилой, упускать которую этот господин не желал. Хм… а не потому ли на нас тут волком смотрят? Если Вельский сможет убедить моего отца в его непричастности к смерти родителей Марка, дело могут заново открыть, и хозяин Эвергрейса потеряет альтернативный источник дохода, который открывает перед ним гораздо больше дверей, чем занимаемая должность. Какой аристократ захочет видеть на своем приеме главного тюремщика, а коллекционера и мецената, позволяющего великому мастеру творить даже в тюремных застенках, — очень даже. Имидж и репутация — как много значат эти слова! — Мариэлла? — Папа удивленно моргнул, будто выпадая из транса. С кисточкой в руках и следом от синей краски на лице он был таким забавным, милым… и таким родным. — Уже конец месяца? Я что-то совсем потерялся во времени, — рассеянно улыбнулся он, не обращая внимания ни на охотника, стоявшего рядом, ни на охранника в серой тюремной форме с бейджиком и нашивками, характерными для служащих тюрьмы Эвергрейс. — Пап, я так соскучилась, — подойдя к отцу, обняла его, рискуя испачкаться в масляной краске, которая была не только на щеке, но и на его одежде. — Вижу, ты весь в творчестве, — оглянулась, отмечая прибавление среди полотен. — Как всегда, Мари, как всегда, — покивал он, все так же улыбаясь. Немного растерянно, будто его насильно вырвали из привычного мира, и он никак не мог сориентироваться. Впрочем, так и было. — Хочешь посмотреть портрет мамы? — спросил он, оживая. Когда речь заходила о живописи, папа менялся. Его карие глаза начинали блестеть, плечи расправлялись, а на губах появлялась довольная улыбка. Отец заслуженно гордился своими шедеврами, не отдавая отчет тому, что в раскрутке его имени большую роль сыграли убийства, в которых он признался, и начальник тюрьмы, взявший над ним шефство. Хотя талант у папы действительно был. Еще какой! — Очередной? — притворно удивилась я, привычная к таким новостям. Хотя бы одна картина из двадцати всегда была посвящена маме. А то и две-три. Он меня так часто не рисовал, а ее — постоянно. Тосковал по ней или испытывал чувство вины — не знаю. — Этот особенный, — загадочно улыбнулся мастер, подводя меня к стене, вдоль которой стояли холсты. — Один из особенных, — исправился он. — Кто тот парень, что приехал с тобой? Муж? — как бы между делом полюбопытствовал отец. А я уж думала, он совсем в своем иллюзорном мире потерялся и ничего вокруг себя не видит. Ошиблась — очень даже видит, раз сразу понял, кем мне приходится Вельский. Впрочем, с брачными метками, пылающими серебром, другие выводы сделать было сложно. Да и доступ к мирлингу у отца имелся, а там… много всего интересного о его дочери в последнее время писали и говорили. В том числе и о нашей с охотником свадьбой. — Да, пап, это Ян — мой супруг, — сказала я, поглядывая то на мужа, то на отца. Оба выглядели абсолютно невозмутимыми, и только охранник настороженно зыркал на нас, будто мы тут секретную операцию разрабатывали, а не тесть с зятем знакомились. — Он профессиональный охотник за головами, а еще ведьмак с даром сирены. И ему официально разрешили допросить тебя с применением ментальных способностей, — решила не ходить вокруг да около я. — Я бы предпочел просто поговорить, — сказал Вельский. — Папа, сделай это, пожалуйста, для меня. Знаю, ты не хочешь ничего слышать о прошлом, но… меня уже трижды пытались убить. Возможно, причина кроется в гибели наших соседей, и только ты можешь пролить на все это свет. — Как? — Отец стоял с картиной в руках, которую так и не показал мне. Задумчивый, но не сердитый. Уже хорошо! — При содействии Яна ты, возможно, вспомнишь какие-то важные детали, которые выпали из памяти из-за эмоционального потрясения и… — Я согласен. Приступайте, молодой человек, — прервал поток моих убеждений он. Вручив мне полотно, отец направился к Северьяну, а я уставилась на лицо мамы в обрамлении белоснежных лилий. Она лежала в воде, наверняка, в нашем пруду. И по груди ее, часть которой тоже была изображена на картине, извиваясь, ползла змея. Кроваво-алые губы, зеленые прозрачные глаза, полные печали… Мама-мамочка, как же мне тебя не хватает! В груди защемило, глаза защипало, а из горла вырвался то ли всхлип, то ли вздох. Адово пламя. Не время для тоски. Что там папа сказал? Этот портрет особенный. Но что в нем такого важного? Змея, ползущая к шее, или цветы, похожие на траурный венок? Какой особый смысл творец вложил в свое детище, что хотел донести до меня, какую подсказку дать? — Слушайте меня внимательно и смотрите в глаза… — начал Северьян. Тихий уверенный голос обволакивал. Даже я невольно отвлеклась от полотна, сосредоточившись на их беседе, чего уж говорить о художнике с неуравновешенной психикой и не самым сильным характером. Хотя как сказать — ведь столько лет папа покрывал кого-то, если версия охотника верна. А для этого надо иметь железную волю. Охранник тоже слушал. И разве что не записывал. А потом начался диалог, каждый вопрос которого, как и каждый ответ, возвращали меня назад, в тот злополучный день, когда убили чету Ландау.