Я заметил, что Гуннар прекратил свои пьянки, и вообще стал весел и бодр и даже воодушевлён как-то. Это не могло не радовать меня, наконец-то воевода снова обрёл радость жизни и желание сделать то, что мы должны сделать все вместе. И я знаю, что произошло это преображение после того как Сигню как обещала, поговорила с ним. Когда именно был у них этот разговор, я не знаю, но очевидно, что подействовало. И я спросил однажды Сигню, что же она такое сказала ему, что он опомнился. Она смутилась немного почему-то. А потом сказала: — Да не получилось особенного разговора, я много чего хотела сказать, но… Что скажешь разбитому сердцу? Только… Думаю, сердце его не было разбито, вся эта история с Агнетой сердца не тронула, скорее самолюбие его уязвила, вот он и страдал. Воевода как-никак, ухаживал, все знали об этом, а выбирает девушка вашего бабника, как ты говоришь. — Не любил, значит? — удивился я, — зачем тогда жениться хотел? — А чтобы от конунга не отстать. И потом, все вы на возрасте уже, самое время. Это мои ещё пару лет погулять могут. Я рассмеялся. Мне радостно было слушать её, как она поняла Гуннара. Неужели, правда, из одного уязвлённого самолюбия так страдал? — Но что ты сказала ему, что он опомнился? — всё же хотел допытаться я. — Да то, что ты намерен был сказать, из моих уст подействовало вернее, потому что он меня знает мало, ты всё же хоть и конунг, но тот, с кем они росли. А я чужая и дроттнинг как-никак. Дроттнинг моя. Она пропадала днями в лекарне, иногда задерживалась и на ночь. Лекарня была устроена на первом этаже одного из домов на площади напротив терема. Её мы выкупили у одного лавочника. Я там бывал и не раз. Просторное помещение, куда приходили больные, смотровая, где осматривали больных, специальное помещение для серьёзных манипуляций, для рожениц, палата для больных, разделённая не отдельные помещения холщовыми занавесями. И ещё одна — для тех, кто мог оказаться заразным. Мыльня и лекарская, где могли отдохнуть или поговорить сами лекари. В мыльню и в лекарскую по два входа, чтобы можно было и с улицы войти тоже. На заднем дворе сушили бинты и бельё. Помощников хватало, а вот лекарей было всего трое: Хубава, Ганна и Сигню. Боян тоже помогал там. Но в последнее время, я знал, Сигню заставила Хубаву с Ганной набрать учеников, будущих лекарей. А ещё заработал Детский двор, и сразу освободилось на несколько часов в день много десятков женских рук, так необходимых для того, чтобы кормить, обшивать, обстирывать наше растущее войско. Словом, к теплу Сонборг прирос людьми раз в пять, строилась новая стена вокруг прежней. В окрестных деревнях появились тоже новые дома. К тому же пришлось построить и новую конюшню для боевых наших коней. Бывало, что Сигню с Хубавой или Ганной, всегда с Бояном и в сопровождении нескольких ратников, иногда кто-нибудь из алаев отправлялась в места, где появлялись заразные больные. Они запирали такой хутор или деревню на несколько недель, не выпуская никого, пока там достаточно долгое время не появлялось вновь заболевших. Они это делали уже не первый год, с тех пор как Сигню прочла о таких мерах в трудах одного из врачевателей из Рима или Греции. Для меня это было новым, для них — обычным делом. — Не жаль вам тех, кого вы запираете там, может быть, обрекая на смерть? — спросил я. — Не спрашивай, — сурово отозвалась Сигню, не глядя на меня. — Если этого не делать, любая привезённая мореходами зараза опустошит всю Свею. Я не стал спорить, очевидно, ей было виднее. И вообще сейчас меня больше всего остального занимала предстоящая война. Как и саму Сигню и весь Самманланд. Иногда она приходила на галерею на западной стене терема, откуда открывался вид на ратный двор, и смотрела, как воины совершенствуются в рукопашной, с тренажёрами, изображающими противника, крутящиеся на специальных платформах и машущие без разбору булавами и мечами, ратнику и увернуться надо и самому поразить цель. Лучники стреляли всё более метко по мишеням, всё ловчее делались пехотинцы со своими тяжелыми мечами и топорами. Тренировались, разумеется, на тупых деревянных, но нарочно утяжелённых с помощью железных «жил» орудиях. Я люблю, когда Сигню приходит сюда. Вдохновение овладевает не только мной, но всеми воинами и всё ладится в такие дни у каждого лучше, чем в те, когда никто не смотрит с галереи на нас. Я не смотрел на галерею, и никто из ратников не смел пялить глаза на дроттнинг, но мы все знали, что она смотрит, чувствовали её присутствие. Если она пойдёт с нами в поход, мы просто не сможем не победить. Да, я нередко приходила на галерею, когда не было работы в лекарне. И я могла уверенно утверждать, как изменились парни за прошедшие месяцы. Все поджарые стали, мускулистые, гибкие, ясноглазые. Пьянство под запретом, женщины не чаще раза в неделю. Буквально по расписанию. На последнем, признаться, настояла я. Проституток в городе было немного, хотя и прибавилось в последнее время, прибыли из окрестных земель, из Брандстана в том числе. Но ратников было столько, что, если позволить им каждый день таскаться к женщинам, от последних через неделю ничего не осталось бы. Тратить или не тратить своё время и деньги на продажную любовь каждый был волен решать. Но благодаря своеобразному расписанию мы предотвратили возможные драки между воинами, соперничающими из-за женщин. Кое-кто и женился, между прочим, на местных девушках и вдовах, даже на старых девах. Прибавилось беременных в йорде. Сейчас закончат с утренней разминкой, побегут к озеру за возводимой вкруг города двойной стеной, а после купания вернутся завтракать. После тренировки и учения продолжатся до обеда. Всадники поскачут в поле, пехотинцы останутся в городе, выйдут за стены на учения. А после обеда всё продолжится. Только после ужина свободное время. Этот распорядок знал весь город, весь терем жил по нему, да и большая часть жителей, полагаю. Сегодня на галерее я застала дядю Бьорнхарда. Он тоже время от времени принимал участие в учениях, чтобы не «заржаветь окончательно», как он выражался, но в поход не собирался, Сольвейг категорично запретила, сказав, что не хочет овдоветь из-за выдумок щенка-задиры — молодого конунга. Я не обижалась на неё за эти слова, произносились они с добродушной улыбкой, и я видела, что «щенок-задира» самой тёте Сольвейг по душе. — Я вот который день смотрю на это всё и каждый раз думаю: счастье, что у Сонборга была ты, чтобы Сигурд женился, а не завоевал нас. Я усмехнулась, подошла поближе к нему: — Счастье для Сонборга и Брандстана, что теперь они стали Самманландом. — Да, — согласился Бьорнхард, — я думал этот поход чистейшая блажь дорвавшегося до власти мальчишки, но теперь вижу, что Сигурд не мальчишка отнюдь. Он всё продумал и может быть уже давно. Похоже, ему удастся объединить Свею. — У меня сомнения только насчёт Асбина, — сказала я. Бьорнхард опирается на деревянные перила: — Почему? Почему Асбин вызывает у тебя сомнения? — спросил он. — Ньорд не уступит Асбин. Тем более теперь, когда он почти десять лет воюет по два, а то и четыре раза в год и половина Гёттланда подчинена ему. — Ну, не половина… — возразил дядя Бьорнхард. — И войско у него — закалённые головорезы. Нашим такими стать… Это столько же воевать надо… — продолжила я. — Так для этого и идём на Норборн. — Думаешь, Норборн окажет сколько-нибудь мощное сопротивление? — отмахнулась я. Я стояла, выпрямившись, женщине неприлично так наклоняться, как стоял Бьорнхард, поэтому ему приходилось сильно поворачивать голову, чтобы смотреть на меня. — Боюсь, они вовсе сдадутся без боя. А глядя на них, то же сделают и Грёнавар, Бергстоп, Эйстан. Бьорнхард тоже выпрямился, наверное, шея устала за спину на меня оглядываться. — Так и хорошо, если так-то, меньше крови. Не пойму я тебя, Сигню. — Да хорошо, конечно, и я рада как женщина, как дроттнинг, я рада, если не прольётся лишней крови. Но… как без боя научишься воевать? Не будь Ньорда, я была бы только рада мирному объединению. А так… Нас, обременённых ещё четырьмя не самыми богатыми и развитыми йордами, при этом так и не воевавших ни разу взять будет… — Неужели ты думаешь, Ньорд пойдёт на вас? — Не пойдёт, может быть… — сказала я. — Но он сильный. У него растут уже шесть сыновей и будут ещё. Рано или поздно он ударит. И не окажется тогда наш Самманланд, а к тому времени Свея, колоссом на глиняных ногах? Бьорнхард покачал головой: — Я не знаю таких слов, Сигню, я этих твоих книг заумных не читал. Но я не думаю, что Ньорд пойдёт на племянника, с которым он рос. Против сестры. Думаю, ты зря опасаешься. Ему и Гёттланда хватает. Я мотнула головой: — Опасно так думать. Опасно недооценивать… — Кого? Врагов?! — усмехнулся Бьорнхард. — Ньорд не враг, он теперь твой родич. Я не стала больше спорить. То ли дядя так наивен, то ли ему проще так думать, тогда ведь не надо ничего делать. Потому войско и пришло в упадок, что они думали, что так сильны и врагов у них нет. Ведь и до меня не доходило войском заняться. Я считала: есть воеводы, Бьорнхард — это мужское дело. И Сольвейг так думала, наверняка. Что было бы с Сонборгом, не приди сюда конунгом Сигурд. Хорошо, что мне достало ума, всё же выйти за него… За пошедшие месяцы уже успели выстроить несколько фортов, а ещё целая система сигнальных башен начала возводиться с запада от Западных гор, за которыми жили полудикие норвеи, набегавшие иногда на западные йорды и разорявшие деревни и сёла, уводившие женщин. И с севера на юг, от границ Норборна до, пресловутого Асбина. Эти башни должны будут возвестить о нападении, если такое произойдёт, зажигая огни на верхушках. Так весть дойдёт до Сонборга в считанные часы. Вместе со всем этим росли и дороги, соединяя разные концы нашего большого йорда. Благодаря тёплой и сухой весне дело спорилось. В чрезвычайной тайне было построено несколько осадных машин. Их описание и принцип действия Сигурд прочёл в римских хрониках, обсудил с мастерами, которые тут же и нашлись. Из алаев о них знали только Гуннар и Стирборн. Участвовал также Гагар. Эти приспособления были собраны и испытаны в величайшей тайне за пределами северных границ на землях саамов, где кроме этих кочевников и их оленей в приполярной лесостепи никто их увидеть не мог. Да и они не видели, к лету они уходят дальше на север. Я знала тоже и ездила с ними смотреть на это чудо — катапульты. Эти штуки, настоящий гений человеческой мысли и рук мог создать их, могут бросать огромные камни и, кроме того, бочки, заполненные огнём… Поистине революционное оружие, против которого не устоит ни одна крепость. Сигурд с восторгом наблюдал за удачными испытаниями. Он обернулся ко мне, когда всё удалось, когда одну, за одной снаряды разрушили несколько специально возведённых учебных стен. Я улыбнулась мужу. Я была счастлива, как и он. Подготовка подходила к концу. Гуннар вернулся с нами в Сонборг, а Гагар и Стирборн остались при катапультах с большим отрядом ратников. Все они присоединятся к нам, когда войско приблизится к границам Норборна. Пока же мы возвращались в Сонборг, чтобы через пару недель уже выступить в поход. Мы ехали верхом, мы с Сигурдом рядом, Гуннар поотстал с ратниками. — Мне не очень нравится, как стал смотреть на тебя Гуннар в последнее время, — вдруг сказал Сигурд. Да, я это сказал, хотя думал уже давно, и это мучило меня. Мой товарищ, ближний алай, бросает на мою жену влюблённые взгляды. Она же или не замечала правда или не придавала значения, все ратники были восторженно влюблены в дроттнинг. Я хотел увидеть, что она скажет на это. Именно увидеть, по её лицу понять, что она чувствует к Гуннару. Сигню улыбнулась легко и сказала: — Это чепуха. Все должны быть влюблены в свою дроттнинг, иначе за кого они в бой-то пойдут? Мы ведь не обороняться собрались, а завоёвывать. Я пойду с вами, чтобы ни у кого не было искушения струсить. При дроттнинг все захотят победителями быть. Я смотрю внимательно на неё. Всё верно. И всё же, она наедине говорила с Гуннаром и вот вам, он каждую свободную минуту смотрит на неё. Влюблён? Какого чёрта в мою жену?! Всё-таки что-то произошло… — Меня больше беспокоило, что ты Стирборна с собой на эти испытания взял. Думала, ревнуешь к старым сплетням о нас, — она посмотрела на меня. Да я слышал эти россказни о том, что Сигню и Стирборн были сильно влюблены несколько лет назад. Но ничто не указывало на то, что от тех чувств осталось в обоих что-либо. С ним она была как со всеми своими алаями и он с ней как все они, а вот Гуннар… явно во сне её видит… Надо поговорить с ним при случае, пусть придержит свои грёзы. В Сигню я не сомневался, но всё же воеводе не к лицу позволять себе так глазеть на дроттнинг. Заметил я, заметят и другие. Глава 13. Цветущие лилии Когда я вошла к Эрику Фроде, он улыбнулся, встречая меня, щуря хитрые рыжие ресницы: — Видел, как через двор идёшь, думал, ко мне или нет? Как там воины наши? — Купаться побежали, — ответила я, закрывая дверь. — Знаешь, я говорил Сольвейг о войске и не раз. Но она только отмахивалась. Они с Бьорнхардом настоящие временщики, только что не грабили Сонборг. Но ничего не делать иногда так же гибельно. — Ты чересчур. Ничего они не погубили, — сказала я.