— Преступление? Какие доказательства? У этого мерзавца ничего нет, кроме слов. Как и у остальных. Кто эти люди? — Великий конунг… — начинает Фроде, но я не позволю ему говорить больше: — Молчать! Вон выйди отсюда, поганый лгун и предатель! На том свете блюют, глядя на тебя, твои конунги! Фроде побледнел и вышел за дверь, хотя от Рангхильды не было приказа. Но конунг здесь Сигурд. Как и по всей Свее. Пока. — Хорошо, сын. Ты не веришь Фроде, который был твоим Советником, но… — Мама! Ты всегда имела предубеждение против Сигню, ты и сейчас находишь то, что не доказывает ничего. Только унижает меня, но чего ради!? — вскричал я. — Чего ради?! Да раскрой глаза! Она все эти годы сожительствует тайно с твоими алаями, поэтому и не понесла от тебя. Тебя убьют со дня на день. На твой трон сядет Гуннар или Торвард, или как его теперь зовут — Ярни. Теперь, когда в её руках и Золотая Сотня и алаи, думаешь, войско не пойдёт за ней?.. Воеводы — её люди! Рангхильда, ты великолепна! Если этот раненый лев не ринется немедля, чтобы вышвырнуть паршивую дрянь из своей столицы, то я ничего не понимаю в людях, тем более в Сигурде. Если любил её, тем сильнее должен ненавидеть теперь! Я бы на его месте уже в седле был бы… — Прекрати, Рангхильда Орле! — воскликнул Сигурд, вставая. Огромный, страшный в своём гневе. — Прочь с трона йофура! Это моё место и председательствовать здесь буду я! Рангхильда отступает, изумлённо глядя на него, а Сигурд в несколько шагов достигает трона и садится на него. — Какие ДОКАЗАТЕЛЬСТВА есть, Рангхильда? Если такие же, как до сих пор, я немедля уезжаю и ты, мама, не увидишь меня больше! Рангхильда бледнеет… — Есть… Женщина, что сожительствовала с Гуннаром… Она… Сигурд, к счастью, позволяет позвать довольно красивую, но, по-моему, спивающуюся женщину. — Хакан Гуннар платил мне за молчание, конунг. Он просил говорить всем, что я его любовница, чтобы никто не догадался, что он в действительности постоянно, ещё со времён Битвы четырёх конунгов был любовником Свана Сигню. В Чумном походе Свана Сигню жила с хаканом Торвардом Ярни, это вам подтвердит любой. А когда все хаканы нашлись… Там у нас, знаете, очень свободные царили нравы и порядки. Каждый вечер были попойки и… Иначе… тех ужасов было не пережить, конечно… И дроттнинг Сигню тоже ведь не из железа выкована и она женщина… — Не сметь рассуждать о дроттнинг Сигню. Ты, падаль! — восклицает Сигурд. И смотрит на мать: — Кто из Золотой Сотни есть здесь в свидетелях твоих, мама? Кроме проститутки, которая мстит за что-то Гуннару, используя нас?!. Он платил тебе мало, шваль?! — он смотрит на женщину. — Нет-нет, конунг, я не лгу… — Кто ещё из Золотой Сотни, кроме Исольфа есть другие? Но Исольф не был свидетелем угодным Рангхильде и она пытается протестовать. Однако Сигурд приказывает позвать именно Исольфа. Признаться я очень удивлён и обескуражен, увидев тех, кто сидит здесь в этом парадном зале, который ниже и меньше нашего Сонборгского раз в пять. Но представительство такое и лица у всех такие, что мне становится не по себе. Рангхильда нарядная как для праздника, в тонкой короне даже, множестве украшений, но бледная и растерянная, какой я не видел её до сих пор. Мрачный Ингвар, бледный и будто испытывающий боль и неловкость. Ньорд, похоже, очень довольный происходящим, хотя и напускающий на себя деланную суровость. Но главное — Сигурд, таким я его не знаю… Растерянность и решимость, ненависть, недоумение, но больше всего — боль, вот, что почти ударило меня в его взгляде, когда я вошёл и когда он задал свой вопрос о Чумном походе. Я не могу понять, что они тут обсуждают, что хотят услышать от меня? — Что происходило по вечерам в палатке Свана Сигню, когда вы после ужина собирались у неё? — спрашивает Рангхильда. — Что? — удивился я. — Не вздумай лгать, хакан Хальвард Исольф! — взвизгнула Рангхильда совсем не своим, всегда низким и спокойным, как густой кисель, голосом. — Молчать! Здесь председательствует конунг! — рявкнул Сигурд. — Отвечай, Исольф. — Мы… ну, в шашки играли… Обсуждали день. Но недолго… уставали слишком. — А планы на завтра? — спрашивает Сигурд. — Это перед ужином и завтраком всегда, вместе с сотниками и всеми воинами. Чтобы и не повторять потом заново. Не было на это ни времени, ни сил. Решения принимала Сигню, оповещала нас, мы подчинялись. Спорили, уже когда оставались одни в её палатке. — А как же ночные оргии? — Это было, — вынужден был признать я. — Но иначе было не пережить этого, конунг, воины… словом, это помогало выстоять нашим людям. — Людям? А вы четверо? Сигню и вы, алаи? — напряжённо спросил Сигурд. Странно, что мы обсуждаем это. Мы никогда не вспоминали Чумной поход. Все, кто был в нём… И Сигурд тоже. — Сигню сказала, мы не можем того, что можно им. К проституткам, бывало, обращались… Нечасто. Но в этих… плясках, пьянстве и свальной любви — нет. Хаканам это не позволительно. Сигурд обвёл всех победоносным взглядом. Что, кто-то говорил иначе?.. — Хакан Исольф не выдаст Свана! Никто из Золотой Сотни её не выдаст! Все спали с дроттнинг! Слаще женщины не найти в Свее, и они все за неё стеной! «Свана — Богиня», говорили они, «ей можно всё»! — выкрикнула какая-то женщина. Я оборачиваюсь на голос. Так это Трюд, любовница Гуннара! Вот это да… Что здесь такое? — Конунг, эта женщина лжёт, — сказал я. — К тому же, я знаю, почему. Свана Сигню после Битвы четырёх конунгов поймала её на тяжком преступлении, за которое её и оправили из лекарш в шлюхи для казны. Но Гуннар выкупил её и содержал сам. Она мстит Свана Сигню. Сигурд поднялся: — Вот слова истины, — произнёс он. — Он лжёт! — визжит Трюд. Но её визг обрывает кинжал, брошенный Сигурдом со словами: — Умолкни, Хол (дыра)! — кинжал воткнулся точно в середину груди проститутки Трюд, убил мгновенно. Рангхильда вскрикнула, отскакивая от упавшего трупа, заливающего всё вокруг кровью: — Ты с ума сошёл, Сигурд!?.. Все вскочили с мест. — Сигурд, твоё право убить эту падшую женщину, — сказал Ньорд спокойно, — но выслушай непредвзятого свидетеля. Того, кто и не знаком с дроттнинг Сигню. Сигурд смотрит на него и не садится больше. Но молчанием соглашается. Зачем, Сигурд? Что здесь слушать? Безумное наваждение! Почему ты поддаёшься ему?! Привычка всё доводить до конца подводит Сигурда к тому, что нужно было нам с Рангхильдой. Другой бы не стал дослушивать… Удача иметь дело с теми, кого хорошо знаешь и можешь просчитать и использовать их лучшие качества себе на пользу. Ты свои фигуры бьёшь сейчас, Сигурд, и в ослеплении не замечаешь этого… То, что мне нужно: чем больше ты разъярён, тем ты слабее. Входит возчик из брандстанских обозов. — Что ты видел, честный человек? — спрашивает Ньорд, потому что Сигурд ничего не в силах уже спрашивать. Но смотрит внимательно на этого человека. Неужели всё же способен поверить всему этому? Но мне откуда знать, что у него в душе? Что в душе у человека, который сильнее и умнее меня в сотню раз, кто муж Сигню? — Я ничего не видел, хакан, мы встречались на кордонах. Но я слышал, как воины разговаривали между собой… я понял, что у них непотребство в лагере… Удивляюсь ещё и спрашиваю, что ж, дескать, и Свана Сигню… А они переглядываются, ещё зубоскалят, и говорят: «Свана — Богиня, ей можно всё»… Что-то лопнуло, взорвалось у меня в голове, в горле. В груди… пропасть образовалась и растёт, в неё проваливается всё… кажется я умер… Глава 5. «Отведи мне глаза…» Пришёл корабль с заморскими купцами. Мы всегда с Сигурдом вместе принимали таких гостей. На этот раз я была одна. С того дня как я узнала о том, что самые горячие мои мольбы услышаны, что я не каменная пустыня, а всё же живая женщина, которая осчастливит вскорости своего мужа так, как он перестал уже мечтать, прошло четыре дня. Я пока не сказала об этом никому. Я ему скажу первому. Он приедет со дня на день и узнает раньше всех… Даже Ганне и Хубаве не сказала. Хотя Боян говорил, что это неправильно. Ничего, скажу, скажу, милый мой Никтагёль!.. А пока я слушаю иноземцев, говорящих с нами через толмачей. Они привезли прекрасных тканей, жемчуга, золото. А ещё с ними приехал кудесник-волхователь. Во время последовавшего пира, он развлекал всех, рассказывая каждому наедине его судьбу. Кому по руке. Кому по глазам. Все алаи вызывались один за другим, Хубава и Ганна тоже. Даже Гагар и Легостай не отказали себе в удовольствии. Возвращались все удивлёнными, но по большей части воодушевлёнными. Когда Боян не пошёл, кудесник посмотрел на него и сказал по-славянски: — Ты не хочешь, знать своей судьбы, Соловей? Я вздрогнула от этих слов. Вздрогнул и Боян. — Моя судьба передо мной, — сказал Боян, впрочем, вполне бесстрашно. Кудесник прищурил чёрные глаза: — Так и есть. Хорошо, что ты можешь видеть её. Это счастье. Ты счастливый.