— Она не сама. — Сама, — убеждённо говорит Хубава. — Каждый сам выбирает путь. Она своё искусство, высокое искусство, благородный, посланный Богами дар, призванный служить Добру, Жизни, поставила на службу аду, Смерти, убивая в себе самой то, что не её — свою душу. Смерть остановит её. Как чуму. — Рангхильду, мою мать тоже хочешь убить? Но Хубава качнула седоватой головой: — Оправданий Рангхильде нет. Но… Но судить её не можем ни ты, ни я, — сказала Хубава. — А те, кто может, встретят её за чертой, посмотрят в глаза и спросят, во что она превратила себя, такую умную, красивую, сильную линьялен? Я обнял Хубаву и отпустил, пусть делает, что решила. С брандстанцами моё войско выросло сразу почти на треть. Мы спешили к Сонборгу как могли, но метель задержала нас… …А теперь, выходя из исчезнувшего навеки прекраснейшего из городов, из столицы моей Свеи, из города, где росла, где царила Сигню, я не могу не испытывать печали по нему. Но моё сердце переполнено тревогой о тех, кто должен был уйти на север тайным ходом. Ушли они? Ушла ли Сигню? Не попалась ли Ньорду? Его плотоядная фантазия о ней напугала меня. Если он так вожделеет к моей жене… От одной мысли об этом меня мутит. Но эти мысли глубоко внутри меня, а на поверхности понимание, что мы должны сойтись с войском Ньорда в открытом бою. Пока же мы не знаем, где его рать, куда он отошёл от Сонборга, мы пойдём на север, как предполагали, когда думали о том, что придётся воспользоваться тайным ходом. …Я приоткрыл дверь из подземного хода в подклеть терема. Терем пуст, гулко пуст, даже подклеть. Где Ньорд? Где Сигню?… Но вот я слышу с улицы говор. Не наш, не свейский. Здесь они, урманы. В терем их не пустили, по периметру стоят. Значит Сигню здесь… Я бежал налегке. Тёплую одежду снял ещё там, у входа. Со мной только кинжал, подаренный Сигню. Я иду наверх, к покоям йофуров. Я могу не бояться, эта лестница не скрипит… …Я сделал шаг к Сигню, приподнявшейся на полу, прижимающей ладонь лицу, кровь капает из-под этой ладони, разбил я ей лицо всё же… А как ты хотела… Я протянул уже руку, чтобы схватить её за волосы и притащить на кровать, как вдруг… Я не понял откуда он появился будто сгустился из воздуха… Колдуют они тут все, что ли?!.. Но передо мной стоял Боян. Я растерялся только на миг, а потом, шагнув в сторону, где лежали грудой мои вещи, выхватил меч и, вытянув руку, положил лезвие ему на плечо касаясь шеи. — Прекрасно, скальд! — засмеялся я. А я вижу только Сигню, лицо в крови, поднимается с пола… платье порвано… кровь накапала на грудь… Чего ж я ждал… огонь пробегает от моего сердца к пальцам… — Посмотри, кого занесло к нам, Сигню!.. А если я сейчас двину лезвием чуть-чуть… — Ньорд смотрит на Сигню. — И его сладкоголосое горло зальёт смерть? Вот!.. Вот, когда я увидел ужас в её глазах! Вот вам и скальд! Она его так любит, что за себя боится меньше, чем за него?! — Не трогай его! — тихо проговорила она. Помертвела, бледнея в зелень. — Вон что?!.. — я поражён своим открытием. — Этого даже Рангхильда не разгадала. Есть любовник всё же… — я засмеялся, что так легко раскрыл их. — Он так тебе дорог? — я очень доволен, что нашёл уязвимую точку в ней. — Пусть живёт. Снимай всё и ложись. Обещаешь не драться, и я позволю ему посмотреть… Может, и споёшь ещё, а, скальд? Ты им с Сигурдом не поёшь, держа светильник у изголовья? Я воспользовался тем, что Ньорд не смотрит на меня… Меч всё выше, у самого моего горла… Я сквозь туман будто вижу всё: Ньорд поднял меч, но вдруг осел, охнув, и упал лицом вперёд, выронив оружие, отлетевшее со звоном. А из спины у него торчит рукоятка красиво украшенного кинжала с бирюзой на навершии. — Быстрей! — закричал Боян, протягивая мне руку. Мне нужна его рука. Потому что последние силы вот-вот оставят меня… Но его горячая ладонь вливает силу в меня. Он схватил мою шубу с пола и тянет меня к тайной двери: — Быстрее, Сигню, он живой! Он сейчас встанет! И правда, я вижу как Ньорд приподнимается с утробным рёвом, но поздно. Стена закрылась за нами… Вот когда пригодилось мне знание этих лестниц и пролётов. Мгновение — и мы уже возле тайного хода. — Дай мне факел! — крикнула я Бояну, открывшему дверь туда. Фитиль был приготовлен с расчётом поджечь и юркнуть в подземелье. Я так и сделала, то есть я подожгла фитиль, но замерла, глядя как бежит огонёк по промасленным верёвкам, сейчас доберётся до первой бочки и… И всё, не будет больше волшебного сонборгского терема… Дома моих предков. Дома моего детства… — Сигню! — отчаянный вопль Бояна почти поглощён грохотом взрывающихся одна за другой ёмкостей с горючим маслом… Глава 5. Хаос и тлен Мы выходим из Сонборга утром. Из гигантского костра, бывшего когда-то городом, казавшимся людям воплощённым Асгардом. Нет больше столицы единой Свеи. Но есть ли ещё наша Свея? Есть наш конунг и есть войско, значит, мы ещё отвоюем Свею. Так и Сигурд сказал этим утром… Все оставшиеся в живых, мирные сонборгцы, тянутся за нами в обоз. Везут детей, тюки из того, что осталось от имущества, кое-какую скотину. Мы идём по заснеженной, освещённой солнцем равнине, скрывается за горизонтом чёрный дым погибшего Сонборга. До вечера мы встанем лагерем. Наш путь на север, потому что туда ушли наши семьи. Но Гуннар посылает разведку во всех направлениях, искать Ньорда и его рать. Мы должны сразиться с ним в решающем бою. Вечером мы встаём лагерем и собираем Совет. Бледные сосредоточенные лица. Мы все стали старше за последние недели на несколько лет. Теперь видно, что здесь нет уже юношей. Пора созидания, безоблачного счастья, в котором мы пребывали столько лет, позади, пришло время испытаний. — Алаи! Мы должны изгнать норвеев и асбинцев из Свеи. Мы найдём наших и станем возрождать Свею. Мы умеем воевать и умеем строить, — говорит Сигурд уверенным голосом, холодным и твёрдым как гранитные скалы. Его глаза темны, с тёмно-серой поволокой, будто пепел Сонборга осел в них. Гуннар сообщает о раненых, об убитых, о том, сколько в обоз влилось мирных людей и насколько этим отяжелело, но и воодушевилось войско. Теперь мы можем только побеждать. Но мы никогда и не проигрывали битв. Искать Ньордову рать нам долго не пришлось. Утром следующего дня к нашему лагерю приблизились пятеро всадников с флагом Асбина и остановились в ожидании на некотором отдалении. Гуннар и Ярни в сопровождении трёх всадников выдвинулись навстречу им. Сигурд издали следил за ними, сосредоточенный, сложив руки на груди. Они разговаривали недолго, предводитель переговорщиков передал Гуннару ларец и поднял руку в прощальном приветствии. Асбинцы отъезжают поспешно и мы видим, войско стоит на горизонте, за лесом, виднеющимся тёмной полосой. Гуннар уже возле Сигурда, предаёт ему ларец. Я не мог видеть, что внутри, но я вижу лицо Сигурда, когда он открыл его. Пепел Сонборга, что был в его глазах, теперь укрыл всё его лицо… Он поднимает серые глаза на Гуннара и спрашивает: — Сказали что? — Через час ждут тебя с алаями, Бьорнхардом, Легостаем и Гагаром в палатке для переговоров. Вон ставят. Мы все видим эту палатку, быстро устанавливаемую посреди заснеженного поля… — Что там, Сигурд? Вместо ответа Сигурд вынул из ларца и показал нам кусок белёного льна с вышивками на углах, сделанными рунами «Эйнар». Все мы замерли, будто покрываясь инеем. Гуннар побледнел так, что шрам на его лбу стал сизым. Часа ждать оставалось так долго… К палатке подъехал незначительный отряд, остальное войско выстраивается вдоль кромки леса, потом показались … Мелкие фигурки. Издали не разглядеть, но очевидно, что не воины. А значит и пелёнка Эйнара не обманка, они захватили тех, кто ушёл из Сонборга… Взволнован я? Это не волнение. В мою грудь не просто направлен клинок, он уже упирается мне в сердце, но не проткнул его ещё… И я и все, кто скачет за мной к палатке в белом поле рады, наконец, покончить с проклятым ожиданием. И мы несёмся, взрывая копытами коней свежий снег. Я вхожу в палатку, Ньорд уже сидит в середине длинного стола, бледный, укрытый плащом с правого плеча, но в целом, уверенный и, кажется более, чем когда врал мне о Сигню в Охотничьем хусе. Но это понятно, как и то, что он скажет сейчас. Он ухмыльнулся: — А легко ты из плена выбрался. Или Рангхильда опять предала? Не может не предавать. Я не стал отвечать, не мою мать мы собрались обсуждать. Его алаи по одну сторону стола, мы — по другую, напротив. И Ньорд не стал тянуть время пустым разговором. Едва все расселись, он сказал: — У меня то, что, думаю дорого вам всем. Дороже сожжённого Сонборга. Даже ваших собственных жизней. Верно, хаканы?