Она не услышала шагов, но почувствовала, что он рядом. – Тихо, тихо. Ну ты что… Ну-ка сядь. Катя… – Я хочу, чтобы вы опять стали собой. – Так я и есть я. – Вы тень. Вы на призрака похожи. Она робко взглянула на него. Гущин снова был взволнован и не мог это скрыть. Может, все же хоть что-то изменилось в результате этого разговора, сдвинулось там глубоко внутри с мертвой точки… с конечного пункта. – Даже не выпили ни грамма вчера в этом чертовом баре. – Сама же меня в прошлый раз отговаривала. – А, – Катя махнула рукой, – чего вы меня слушаете? – Но ты же мой друг, – он смотрел на нее серьезно. Потом он вернулся за свой стол, заваленный бумагами. – С поисками Лидии Гобзевой пока тупик. Мои сделали запрос в Плехановский, она ведь, по информации из ОРД, вроде как выпускница этого института была. Так она с третьего курса отчислена, это значит, ни через архивы института, ни через однокурсников ее не найти. – Почему вы не хотите расспросить Эсфирь Кленову о событиях в Истре? – Катя вновь задала свой старый вопрос. Полковник Гущин забрал сигарету из пепельницы, жадно затянулся и раздавил окурок. – Ладно, – сказал он. – Хочешь Эсфирь сейчас, будет тебе Эсфирь. Поедем снова в «Светлый путь». К ней, к литсекретарю. Только ты там ни во что не вмешивайся. Он равнодушно глянул на бумажное море на столе. И забрал ключи от машины. В следующую минуту Катя уже как на крыльях летела за ним по главковскому коридору. Она и представить не могла, что это будет за разговор. На «Трехгорке» и на Минском шоссе стояли в пробке. В лес, окружавший «Светлый путь» и «Московский писатель», словно добавили желтизны и багрянца в листву осенней палитры. И снова большие дачи встретили их замогильной тишиной. В саду Первомайских домработница Светлана собирала облепиху в эмалированный таз с оранжевых кустов, покрытых шипами. Калитка оказалась опять не заперта, и они вошли свободно. И она молча наблюдала, как они идут через лужайку мимо гаража, поднимаются на парадное крыльцо, открывают дверь дома, лишившегося хозяев. – Эсфирь Яковлевна! – громко окликнула старый дом Катя с порога холла. Эсфирь в черном платье, в черной шерстяной накидке – в глубоком трауре – появилась на пороге кабинета Клавдии Первомайской. – Снова вы. – Убийство двух малолетних детей на Истре. Утопление. Двадцать пятое июля двадцать шесть лет назад, – сказал полковник Гущин. – Виктория и ее подруги – сестра Горгона и сестра Изида. Ангелина Мокшина и Лидия Гобзева. Оккультный Орден Изумруда и Трех. Кровавая оргия в лесу. Уголовное дело, допросы… Виктория в Истринском УВД у следователя. Только не говорите, что вы ничего об этом не знаете или у вас плохая память. – Я пока не жалуюсь на свою память, полковник. – Почему вы сразу нам об этом не рассказали? – Это дело давно похоронено и забыто. – Убийство двух детей трех и пяти лет? – Вика к этому никакого отношения не имела. – А кто имел? Мокшина-Горгона? Лидия Гобзева? Они были там втроем в ту ночь двадцать пятого июля, когда утопили детей. – Вика никого не топила! – Откуда вы знаете, Эсфирь Яковлевна? То лето, июль… разве не в то самое время был взломан ящик письменного стола и пистолет – подарок албанского диктатора – готов был выстрелить? В кого целилась Виктория, когда вы сообща отняли у нее пистолет? И что ее подвело к этому – к угрозе убийства… ком? – Клавдия… она была потрясена всем этим… Действительно, их там в Истре задержали и… их не просто допрашивали. Ангелину даже посадили на несколько дней, а Вике… ей следователь угрожал и… Клавдия была потрясена. Она требовала от дочери объяснений. Она хотела знать правду. Но… Вика тогда вела себя неадекватно. Она принимала наркотики. Очень серьезно и не хотела лечиться. Она угрожала, когда взломала ящик и вытащила пистолет из коробки. Она кричала, что убьет сначала… – Кого? – голос Гущина звучал глухо. – Мать, Клавдию. Потому что та ей не верит, задает такие ужасные вопросы. Ругается, проклинает… А потом Вика хотела убить себя. – А вас, Эсфирь Яковлевна? Эсфирь молчала. – Значит, похоронено было дело? – спросил Гущин. – А как его похоронили – такое дело об убийстве двух малолетних детей? Кто помог, кто приказал похоронить? – Я не знаю – Неужели? Разве Клавдия Первомайская не обсуждала это с вами, не советовалась, как со своей наперсницей – кому позвонить, кого из старых связей, из влиятельных друзей подключить? – Она такие дела проворачивала сама и не нуждалась в моих советах, полковник. И не забывайте, какая пора тогда стояла на дворе – от нее все отвернулись, она была социальным изгоем. Половина ее бывших друзей и влиятельных знакомых делали вид, что вообще ее не знают, не отвечали на телефонные звонки. А другая половина делилась в телевизионных шоу и на страницах газет мемуарами о том, как Клавдия «стучала» на всех чекистам. – Но на кону было будущее ее дочери. Ее судьба, свобода. – Да, да, сто раз да! И Клавдия металась тогда, она была в отчаянии. Она хотела помочь Вике любым способом. Это же мать, она любила ее без памяти – пусть и грубую, и неблагодарную, и наркоманку! Она любила ее. Она выстрадала ее себе всей жизнью. – Так это Клавдия Первомайская приложила усилия, чтобы то истринское дело похоронили? – Его прекратили, полковник, потому что они… они были не виноваты! – Похоронили, – Гущин не повышал голоса. А вот Эсфирь снова почти кричала ему в лицо. – Так как было дело? Она подключила старые связи? Кого? Или заплатила? Дала взятку? Кому? Кому-то в Истре? – Она… я точно не знаю… она ездила к авторитету. – К кому? – К криминальному авторитету! – выкрикнула Эсфирь зло. – Тогда на дворе стояли девяностые. Тогда дела так решались, вот так, полковник! И не делайте вид, что вы и это забыли. Тогда вор в законе мог больше сделать одним звонком, чем вся эта старая камарилья бывших с наших дач! – Что за криминальный авторитет? – Его звали Арнольд. Вроде как он был покровителем этой лавочки – оккультного ордена. Помогал раскрутить фирму, крышевал этот бизнес. Тогда же бандиты все крышевали, черт возьми, даже колдунов и ведьм! – Он крышевал Мокшину-Горгону? – Да, но… у него в любовницах состояла не она. А та, другая. Лидка-оторва. – Лидия Гобзева? Сестра Изида? – Да, да! Когда Вику и их всех снова вызвали на допросы, а Мокшину забрали, Клавдия перепугалась и нашла контакты этого бандита. И связалась с ним. И он… возможно, это он помог тогда. – Он помог похоронить дело? – Он же не желал, чтобы его связи с оккультной фирмой вспыли, тем более в такой ситуации, когда дети погибли. И он не хотел тюрьмы для Лидки-оторвы. Возможно, это он тогда помог Клавдии и им всем. – Как Клавдия Первомайская с ним расплатилась за дочь? – Я не знаю. Денег у нас тогда точно не хватило бы. Ее тогда почти не печатали. – Позже она поддерживала контакты с этим авторитетом? – Нет. Мы вообще постарались забыть… вычеркнуть это все… этот ужас из нашей жизни. Вика… она одумалась. Она бросила наркотики. И от этой чертовой Горгоны она отстала. Клавдия ей поставила такое условие – или она рвет с этой компанией, с этой ведьмой, или пусть убирается вон. И Вика… она же… куда она пошла бы? Она всю жизнь сидела на горбу у матери, пользовалась всем. Золотая молодежь… они слабые в реальной жизни, они ведь такие паразиты. – Эсфирь на секунду умолкла. – Я ее не осуждаю. Мы ее сами вырастили такой. Но… это же правда. Паразитизм, инфантильность… Те события были сильнейшей эмоциональной встряской для всех нас. И Вика… она вняла тогда голосу разума. Она прекратила общаться с Мокшиной. А потом обстоятельства изменились. Жизнь внесла свои коррективы. Вика встретила будущего отца Анаис. Я говорила вам – он был их соседом по высотке. Сначала случилась свара, скандал, а потом вспыхнул бурный роман, и она быстро забеременела от него. Началась другая жизнь у нас у всех. Родилась Анаис. И весь тот истринский кошмар ушел в прошлое. Мы все, все постарались об этом больше не вспоминать. – Не вспоминать о двух утопленных детях? Эсфирь молчала. – Неужели и вы, Эсфирь Яковлевна, столь черствы сердцем, что… не вспоминали? – Чего вы от меня добиваетесь, полковник? Я сказала вам все, что знала. – То, что лежит на поверхности, – Гущин смотрел ей в глаза. – Я не понимаю. – Разве вас не вызывали тогда по этому делу? – Меня? – Вас. В таких делах, Эсфирь Яковлевна, допрашивают весь круг общения подозреваемых. Всех. Это общее правило работы. Разве следователь не разговаривал с Клавдией Первомайской? – С ней беседовали, она же мать и… она ездила в Истру. Да.