– Что же ты, Катя… там, в доме, защищать меня бросилась безоружная. А сейчас в грязь меня втаптываешь? – Федор Матвеевич, я… – ВТАПТЫВАЕШЬ МЕНЯ В ГРЯЗЬ. – Я вас пытаюсь оградить, спасти от самого себя. От еще одной ужасной роковой ошибки. – Все эти мои ошибки можно очень легко и быстро закончить, – он обернулся к ней. – Знаешь, есть способ. Чего уж проще, а? Ты этого хочешь? Она ощутила, как ее сердце… Запомнил, что меня испугало… Там, над обрывом… О чем я его умоляла… И теперь шантажирует меня! Этим! Сердце глухо билось, трепетало… И одновременно с ужасом она ощутила гнев. – Только попробуйте, – процедила сквозь зубы. – Только посмейте, Федор Матвеевич. Я с того света вас достану. Верну. Он снова, как и тогда на улице Петровке, когда она предложила ему поехать к ней домой, как-то уж слишком мягко, растерянно… потерянно усмехнулся… криво, словно у него все внутри тоже болело. – У нас дело нераскрытое и пять трупов! – Катя поднесла растопыренную ладонь к самому его лицу. – Пять! Он поймал ее руку и смял, стиснул до боли. Он никогда раньше не обращался с ней так. И несмотря на свой гнев и решимость, Катя тут же дала волю слезам. Пусть и притворным… хорошо, когда глаза всегда на мокром месте, как у актрисы погорелого театра… Она рыдала и всхлипывала. А Гущин моментально ослабил свою хватку, но все равно крепко удерживал ее руку, вел машину, превышая скорость, обгоняя всех, как черт, как дьявол безбашенный на дороге! – Вот и поговорили. Выяснили, – он отпустил ее наконец. Она украдкой растирала свою онемевшую кисть – лапы у него, как клещи! Так и въехали в Москву. Она уповала лишь на то, что затмения не длятся долго. Глава 25 Сестра Изида Лед сердечный растаял, гнев утих. Катя ощущала лишь безмерную печаль. Он и так не в себе. Ходит по краю… А я наехала на него. Хотела уберечь, а вместо этого оскорбила… Гущин не сказал ей ни слова, когда они приехали в Главк. Поставил машину во внутреннем дворе и сразу же направился к себе в управление розыска. Катя осталась одна. Сказать, что в расстроенных чувствах, – это ничего не сказать. Больше всего на свете ей сейчас самой хотелось забиться в какую-нибудь дыру. И привести мысли в порядок. Ничего лучше «Кофемании» – кафе напротив Главка, расположенного во флигеле консерватории, не нашлось. Здесь еще не разобрали летнюю веранду, где собирались столичные модники, деляги, обсуждающие сделки, хипстеры – вымирающее московское племя и праздные девицы, глазеющие на памятник Чайковскому за чашкой капучино. И Катя тоже глазела на памятник Чайковскому, потягивая из высокого бокала кофе-раф с куркумой. Вкуса кофе она не чувствовала. Все было и так слишком горьким. Буквально заставила себя заказать бульон с фрикадельками – надо поесть горячее хоть когда-нибудь, а то загнешься. У бульона – вкус полыни… Она смяла салфетку. Вспомнила, как он смял ее пальцы в кулаке… Этот жест… Надо немедленно помириться с ним. Не тешить гордыню, а быть с ним сейчас рядом, потому что момент для него патовый. И если он в горячке что-то предпримет против Эсфири, это будет катастрофа, потому что… Потому что мы еще лишь в середине пути. Мы знаем так мало. Мы до сих пор не нашли эту чертову сестру Изиду. Катя встала, оставила деньги на столе официанту и почти бегом ринулась через Большую Никитскую улицу – в Главк. В приемной Гущина сидел его новый секретарь – молоденький, хрупкий, как тростинка, но с диким апломбом. – Федора Матвеевича вызвали в министерство, – сообщил он. – Только что уехал на Житную. Там после обеда коллегия назначена. Катя глянула на часы в приемной. Всего три часа пополудни, а ей показалось, что вечность прошла с тех пор, как там, в прихожей, Светлана Титова сжимала свой поварской жуткий тесак в руках… И как соскользнула черная кисея с мертвого зеркала, открывая вид на те нездешние зазеркальные долины… – Он запрашивал через вас банк данных на некоего Арнольда, криминального авторитета? – поинтересовалась она у секретаря. – Да, сразу, как вернулся. Я отправил срочный запрос. Конечно, это он сразу сделал, потому что сейчас это наша единственная реальная ниточка. Даже в раздрае полном он о насущном не забывает. Это я по кафе, а он… – Федору Матвеевичу эти данные очень нужны, – Катя старалась говорить проникновенно. – Не могли бы вы сейчас же со мной пойти в отдел обработки данных и узнать, что там по этому авторитету. Пожалуйста. Секретарь пожал плечами. Он привык видеть Катю вместе с Гущиным и подчинился. Сотрудники, обслуживающие компьютерные базы данных, почти все еще не вернулись с обеда, кроме одного – самого молодого, ровесника секретаря. Тот печатал что-то в своем ноутбуке. – А, запрос от шефа? Данные есть, вот, – он вывел на большой экран панели монитора справку. – Арнольд… Это Александр Шапиро. Криминальный авторитет, неоднократно судим. Вот список мест, где отбывал наказания, вот список уголовных дел. Здесь литера С. Это значит, выведен из активного оперативного списка фигурантов. – То есть? – спросила Катя. – Умер, что ли? – Жив. Но давно уже не у дел. Вот здесь данные – уже восемь лет как в состоянии так называемой «спячки». Никаких активных действий. По состоянию здоровья. Ну и возраст уже – ему восемьдесят один год. Катя вздохнула. Время и здесь все ставит с ног на голову. И криминальный авторитет, бывший любовник сестры Изиды, – уже древний старик. – Кличка Арнольд, – читал дальше оперативник. – Точнее, Арнольд-Дачник. – Дачник? – Здесь данные – пояснения по кличке. С конца девяностых он владелец дачи знаменитого поэта-песенника, соратника Дунаевского, Громыкина-Краснопятова. Это его и нынешний постоянный адрес. Он там живет на покое. – Какой адрес? – Катя внезапно почувствовала, как пол уходит у нее из-под ног. – Внуково, – оперативник вывел адрес на плазменную панель. – Поселок «Московский писатель», домовладение 147. Она вышла из кабинета, записала адрес в блокнот. Она закрыла глаза. Решала про себя – ждать Гущина, чтобы ехать вместе? Возвращаться снова туда. Опять. И опять. Соседи… Они соседи… Они все оттуда… Из этого места. Внуково. Не только Горгона-покойница с ее бывшей дипдачей поселка Внешторга, но и этот Арнольд-Дачник… Спустя минуту Катя уже неслась как вихрь по коридору. Она решилась. Коллегия в министерстве – это надолго. И оттуда не сбежишь, как от постылых бумаг, даже если очень захочешь. Ну и пусть он там… Это рутинная привычная атмосфера большого совещания, коллеги, приятели… Пусть он там придет в себя. А с авторитетом – старцем восьмидесятилетним – она и сама встретится! Сейчас же! Она поймала такси на Никитской и назвала адрес Внуково – «Московский писатель». Водитель сверился с навигатором и выбрал путь по Боровскому шоссе. Пробки… Надо быть терпеливой… Пробки… пробки… Тысячи машин… Если бы только она могла, она бы выскочила из такси и побежала бы в этот чертов «Московский писатель» пешком – до того ей не терпелось вернуться туда. Крысиное гнездо… как он назвал это место… Таксисту потребовалось почти полтора часа, чтобы доехать до КПП «Лукойла». Катя показала удостоверение и спросила – где бывшая дача поэта-песенника Громыкина, которой владеет теперь Александр Шапиро? Арнольд-Дачник… Охранник сказал, что прямо, направо, налево, минуя улицы, дачу Орловой, и снова направо, налево, к самому лесу. Они медленно ехали по «Московскому писателю», и на этот раз Катя зорко всматривалась не только в глухие заборы. Улица Маяковского, улица Лебедева-Кумача… Поворот, поворот… Какие замки, какие особняки, но все пустует. И – железные ворота с ржавой эмблемой «Мосфильма». Эсфирь говорила о них и об этой старой даче, что за забором, символе этих мест. Все, все расточилось в прах… У тех. И у этих новых тоже все между пальцев, как песок… Веселые ребята… Красный кумач… Темный лес, что стеной вокруг… Избушка – зимовье… – Вот домовладение сто сорок семь, – таксист указал на глухой аршинный забор.