Такие женские житейские мыслишки… Но это и спасает в аду… – Я просто хотела узнать у Александра Шапиро про Лидию Гобзеву. Кто мог предположить, что она и есть наша хостес – сливной бачок? – Ты ее спасла, Катя. – Я так испугалась, Федор Матвеевич. Я даже не пыталась убийцу задержать. Гущин хмыкнул. Уж такие из вас «задержатели». – Ты ее спасла, а сама жизнью рискнула. – Убийца, кем бы он ни был, в меня не стрелял. Я там орала, как в фильмах: «Давай, выходи, вот она я!» Он не повелся на мою истерику. – Он или она. Катя глянула на Гущина. О чем ты думаешь сейчас, светлая твоя голова? Опять о ней? Той, кто разбирает литературный архив своей хозяйки всего в трех улицах от дачи Арнольда-Дачника, про которого сама же нам и рассказала? – Ты мне сразу должна была сообщить, – твердо объявил Гущин. – Ну, ругайте меня, увольте. Убейте. Он крепко обнял ее за плечи. И притянул к себе. Катя так устала, так измоталась, что… хотелось положить голову на его могучее плечо, и пусть все к черту… к черту… Но тут в коридор вышли врачи, и Гущин сразу поднялся. Они совещались негромко. Катя напрягла слух. – …Никаких гарантий пока… состояние тяжелое. Да, операция прошла, пулю достали. У нее ранение левого легкого. К счастью, вторая рана – это ссадина, пуля прошла по черепу по касательной… Но в результате сильная контузия… Нет, пока динамика нехорошая… Она без сознания… И что будет дальше, неизвестно. Мы и так делаем все возможное. – Целились Гобзевой в сердце и в голову. Четыре выстрела было, да? Два мимо, и в результате – ранение легкого и касательное ранение головы. Не профессионал наш стрелок, – констатировал Гущин, когда они с Катей остались в коридоре одни. – Не профи-киллер. Сделал много выстрелов и не сумел убить. В доме Первомайских стрелял почти в упор, но тоже сделал много выстрелов. Однако знает, что такое глушитель. И как его использовать. – Мы с Гобзевой не слышали выстрелов. И она не слышала, когда в нее стреляли, а попали в машину. – В первый раз не сумел убить, во второй тоже, хотя… пока неизвестно. А вдруг она умрет? Ранение легкого – это дрянь дело. Катя вспоминала «Скорую», как сидела там, возле нее – сестры Изиды. Как кровь пузырилась у той на губах, как она кашляла… Убийцы детей получают свое наказание… Все… И при этом страдают и те, кто… однако… – Убийца, кем бы он ни был, в меня не стрелял, – повторила Катя уже в машине. – А мог легко. И в Арнольда-Дачника тоже не стрелял. Лишь в Гобзеву. А у Первомайских в доме убили всех. Почему? – Мог слышать ваш разговор с Гобзевой. Она же тебе ничего сказать не успела. А Арнольда-Дачника убивать незачем. Если он что-то и знает, он уже никому ничего не расскажет. Никакой угрозы от него. Три часа ночи… Где можно найти крепкий кофе в такой час? Гущин где-то нашел. Протянул ей большой картонный стакан кофе. Черный деготь… двойной эспрессо… А как только рассвело, они снова вернулись в «Московский писатель». На даче Арнольда-Дачника хозяйничала Петровка, московские опера. Полковник Гущин имел долгую приватную беседу с московским начальством. И после этого на дачу прибыли эксперты-криминалисты и оперативники областного Главка. Кате было дико видеть это ведомственное «размежевание», а что сделаешь, если одна часть дач в юрисдикции Москвы, а другая – через «канаву» – в юрисдикции области? Судьбу Арнольда-Дачника, к счастью, решали московские полицейские – обрывали телефоны больниц, куда можно на время пристроить безумного старика-инсультника, пока не найдутся хоть какие-то родственники или знакомые, готовые за ним ухаживать. Вот тебе и криминальный авторитет, барыга, богач, владелец исторической дачи в фешенебельном поселке и бара на Петровке… Все как пыль, как песок между пальцев… Катю на участке интересовала лишь кошка. Та, трехцветная… Она бродила по участку, зовя ее – кис-кис… Эксперты-криминалисты и опера глядели на нее как на ненормальную. Юродивую. Не тронулась ли умом коллега со страха? Но Кате было плевать. Она собиралась забрать кошку себе, если только найдет ее. Но кошка так и не нашлась. Канула в Лету… А вот пули и гильзы отыскались весьма быстро. Полковник Гущин вместе с экспертами – своими и московскими – осмотрел машину Гобзевой. Две пули застряли в обшивке двери и крыла – это с первого покушения. Еще одна пуля застряла в металлическом корпусе бокового разбитого зеркала. Это уже попытка номер два. – Криминалист сказал, что первая попытка убийства Гобзевой могла произойти прямо на дороге, – сообщил Гущин Кате. – Судя по пулевым отверстиям. Она ехала, и ее мог кто-то обогнать на машине на темном шоссе – она не обратила внимания и выстрелов не слышала, раз глушитель использовался. А стрелок тогда на ходу промазал – один след выстрела очень близко к стеклу со стороны водителя. Чуть-чуть ему не хватило достать Гобзеву. Была бы крупная авария даже в случае ее ранения. А исход аварии – кто предскажет. – Эсфирь – старуха и не умеет водить машину, Федор Матвеевич. – Откуда ты знаешь? У них всю жизнь машины, у Первомайских. Когда Эсфирь была молодой, у Клавдии имелась собственная «Волга» – помнишь, что дед нам сказал? Разве она не могла выучиться водить? И сейчас у них в гараже «Шевроле». К ним в «Светлый путь» на автобусе не очень-то доедешь. – Гонки на дороге со стрельбой в восемьдесят лет. Цирк. – Если водишь машину смолоду – отрепетированный цирковой аттракцион. Катя закрыла уши руками. – Ладно, а то опять поругаемся. – Гущин тяжко вздохнул. – Знаешь, где гильзы нашли? – Там? – Катя махнула рукой в сторону леса за гнилой беседкой. – Нет. Он повел ее мимо стола, скамейки, мимо места, где траву усыпало стеклами от расстрелянной машины, – за дом. – Здесь. Катя огляделась. Значит, отсюда стреляли. Из-за угла… Она смерила глазами расстояние. – Не больше двенадцати метров, – прикинул Гущин. – От того места, где вы были с сестрой Изидой. Четыре выстрела – и два мимо. Точно не профи. Не стрелок. И отсюда все было слышно, весь ваш разговор. Катя ощутила снова волну холода. Пока она расспрашивала сестру Изиду, кто-то уже был здесь, совсем рядом. Стоял у этой старой кирпичной стены. Ждал момента. Как попал на участок, за закрытые на замок ворота? Возможно, Лидия Гобзева что-то услышала, что-то ее насторожило, испугало еще до появления Кати. Она же пошла в сарай и схватила там культиватор! – Там, в лесу, лаз в заборе. Гвоздей нет в досках, Федор Матвеевич. – Не один лаз, мы три лаза обнаружили в заборе, – к ним подошел эксперт с металлоискателем. – Там, там и там, – он показывал в разные концы участка. – Везде вытащены гвозди. Кто-то хорошо подготовился к нападению, с умом. Предусмотрел несколько путей отхода. Как из лисьей норы, где всегда много выходов. – Что с гильзами? – спросил Гущин. – Те же самые, калибра 9,7. – Все та же наша старинная «беретта»? – На гильзах отметины, как и на тех, что мы изъяли в доме Первомайских. Я вам говорил, это бывает со старым оружием, однако это случается и когда травматику переделывают под какой-то определенный калибр. Гущин слушал хмуро, а затем собрал своих сотрудников. Следующие два часа с металлоискателями обследовали не только участок Арнольда-Дачника, но и прилегающую территорию. А потом явились и на участок Первомайских. Металлоискатели то и дело пищали, из земли, с лужайки, из заросших клумб полицейские лопатами выкапывали ржавые гвозди, консервные банки, какой-то старый металлолом. Эсфирь Кленова и Светлана Титова безмолвно взирали на все это новое разорение из окна. Катя думала, что все это ни к чему. Это лишь демонстрация намерений со стороны Гущина. Ее радовало лишь одно – в ходе нового обыска полицейские изымут с кухни тот чертов поварской тесак и все прочие кухонные ножи. Не конфискуют лишь столовые, десертные. Но она бы и их в этом доме не оставляла. И вилки тоже. Глава 27 Бред