Он поранился о стекло, но не обратил на это внимания, швырнул футболку на пол, оставшись полуобнаженным, прислонил оба клинка к стене. Теперь он стоял спиной к Кате. Сумка-чехол на колесах – в таких фехтовальщики возят свою экипировку. Она появилась здесь, в этой душной оружейной. Он что-то искал в ней. И нашел. Пистолет. Положил на пол рядом с сумкой. В этой комнате не было никакой мебели – лишь стены и витрины. Стоя по-прежнему спиной к Кате, он снова взял оба клинка. Скрестил руки на уровне груди, словно пробуя острые тяжелые сабли. А Катя впилась взглядом в пистолет, что так доверчиво, так наивно лежал рядом с сумкой всего в каких-то пяти шагах от нее. Все искали старую «беретту», а это не она. Даже смутных Катиных познаний хватило на то, чтобы определить, что это травматический пистолет, переделанный для стрельбы боевыми патронами. А эксперт-баллистик ведь предупреждал их о возможности такого варианта. И вот она – травматика-самодел… Катя раздумывала лишь секунду, а потом она буквально распласталась на полу, наклоняясь, бросая всю себя в этот дикий рывок, она тянулась к пистолету, намереваясь схватить его и… Снова движение-молния. Он обернулся, и сабельный клинок сверкнул у самого ее лица. А второй у пальцев правой вытянутой руки. – Отрублю руку. Сядь. Катя отшатнулась назад. Вжалась в свой угол. Ее колотила дрожь. Еще пять миллиметров, и она бы лишилась пальцев. Черный Лебедь повернулся к ней. В руках – клинки. Секунду он смотрел на нее, снова словно оценивая. А потом ногой отшвырнул пистолет прямо к ней в угол. – Бери. Ну, давай. Она представила себе, как она наклоняется сейчас за пистолетом, а он сверху наносит ей удар саблей, рассекая ее пополам. Она выпрямилась в своем углу. – Там нет патронов. Он не заряжен. – А ты проверь. Катя медлила. Сирены полицейские все выли… Кто-то хрипло кричал за дверью. Она представила их всех там – по ту сторону. И Гущин там. Захват заложника в клубе «Аркадия»… Вот мы все и собрались здесь, в «Аркадии», на наш последний… Вальс! Она не коснулась пистолета. Отвернулась. – Ты какой-то не такой полицейский, – сказал Черный Лебедь. – Я… криминальный обозреватель пресс-службы. – Журналистка? Он приблизился, наклонился и забрал пистолет. Положил его на сумку-чехол. Оставил там и один клинок. Но вторая сабля была в его руке. – ЛЕБЕДЕВ, ОТКРОЙТЕ ДВЕРЬ! ОТПУСТИТЕ ЗАЛОЖНИЦУ И ВЫХОДИТЕ! СОПРОТИВЛЕНИЕ БЕССМЫСЛЕННО! Это прогремело в мегафон за дверью так, что они оба разом оглохли. – ОТПУСТИТЕ ЗАЛОЖНИЦУ! СОПРОТИВЛЕНИЕ БЕССМЫСЛЕННО! – Еще раз заорете, я отрублю ей палец! – бросил Черный Лебедь двери. – И буду отрубать, пока вы не перестанете орать! И не советую палить через дверь! Она – моя заложница. Она сидит напротив двери. Первой пострадает она. Катя сидела в углу рядом с дверью. При стрельбе через дверь это было самое безопасное место в комнате. И он сам водворил ее туда, когда она была без сознания. А вот он стоял напротив двери – с открытой грудью, с клинком, словно ждал, когда они вышибут ее снаружи и ворвутся для последней битвы. За дверью все затихло. Катя думала – как быстро они приехали в «Аркадию»? Сколько она находилась в отключке? И как они узнали? Кто им сообщил? Нелли? Как Гущин узнал? Ей хотелось выть, реветь, так ей было стыдно перед ним. И страшно. И одновременно она испытывала странное чувство нереальности происходящего. Словно не с ней все это происходило. Словно она видела все это со стороны… – Мы все выключили. Я один к вам обращаюсь, Лебедев. Гущин… его голос… Катя закрыла глаза. Полковник Гущин в бронежилете стоял напротив железной двери оружейной комнаты. Все остальные отошли назад, в начало коридора. А собралось много народа. Собрали всех по сигналу «Вулкан», только помогло это мало. Когда они приехали в «Аркадию» на полицейских машинах, охрана клуба беспомощно металась в холле главного здания. От охранников Гущин узнал, что Герман Лебедев отключил сработавшую сигнализацию, камеры и заперся вместе с приехавшей сотрудницей полиции в оружейной комнате зала исторического фехтования, где полно холодного оружия. Целый арсенал. Коллекция клуба, его гордость. У него, как у любовника хозяйки «Аркадии» Аллы Ксаветис, имелись ключи от оружейной, он вообще имел доступ ко всему – и к системе охраны, и к кодам камер. Какой-то бессмысленный поступок… легко мог бы сбежать… Или уже просто некуда бежать? Или он не хочет бежать? – Моя фамилии Гущин. Я обращаюсь к вам, Лебедев. Отпустите заложницу. Выходите оттуда. Довольно. Вы и так уже… Катя, ты там?! Катя услышала, как голос Гущина сорвался. – Катя, он убил своих родителей, отца и мать, в ту ночь двадцать пятого июля на даче! Убил в шестнадцать лет! А потом изобразил из себя жертву нападения! Ударил сам себя топором в бок! И они, те двое – Виктория и Горгона – видели все! – Она мне не мать! – крикнул Лебедев. – Слышишь, ты? Она никогда ею не была! – Он не покончить с собой хотел в ту ночь, нанося себе рану! – Гущин повысил голос. – Если бы хотел умереть, не избавился бы от топора! А ты его выбросил, помнишь куда? Мы его поднимем из воды! Ты тогда просто не рассчитал силу удара, поэтому чуть не умер! – Да я подох там! – заорал Черный Лебедь. Катя зажала себе рот рукой, чтобы тоже не закричать. – Отпусти ее, – сказал Гущин уже тише. – Возьми меня заложником. Отпусти ее. – Какой смысл? – Ставки сразу поднимутся. Будешь торговаться, требовать. Возьми заложником меня! Я начальник управления криминальной полиции области! Ставки, Лебедев! – Ставки? Вертолет и чемоданы с золотом? А куда лететь? Может, и маршрут мне подскажешь? – Подскажу! Вертолет обещаю! Я даю твердые гарантии! – А я у тебя их прошу? – Отпустите ее! Пожалуйста! – Гущин действительно просил, почти умолял. – Она тебе дорога? – Да. – Не слышу. Там у вас шумно. – Да! Она мне дорога! – Тогда тебе будет больно. Принимаю тебя в свой клуб мазохистов. – Отпусти ее! Возьми меня! – Я тебя видел, ты здоровый кирпич. Решительный. С тобой будут проблемы. А с ней – какие проблемы? – Черный Лебедь покосился на Катю, сжавшуюся в углу в комок. – Причинишь ей вред – я тебя убью. Живым не выйдешь.