— Работаю. Игнорирую звонки родителей. Переписываюсь с одним симпатичным агентом. В общем, сама знаешь. Я краснею и снова выбираю нейтральную тему. — Игнорируешь звонки родителей? — Они хотят, чтобы я прилагал больше усилий в отношениях с братом, но на самом деле так проявляется их нескончаемое недовольство моим переездом сюда. — Ох. Но он отмахивается. — Мама уверена, что я закончу свои дни бомжом, покупающим метамфетамин у парня, живущего в коробке на свалке где-нибудь в Скид Роу. Я пытался сказать, что в доме, где я живу, есть швейцар, а где находится Скид Роу даже понятия не имею, но ее не переубедить. Официант приносит нам напитки и хлеб и достает блокнот, чтобы записать заказ. — Мои родители сейчас живут в Бёрбанке, — как только мы снова остаемся одни, говорю я, — поэтому я вижусь с ними несколько раз в месяц, но вполне могу себе представить, как беспокоилась бы мама, живи я на другом конце страны. — Да, но мой брат переехал сюда в свои восемнадцать, и тогда никаких истерик не последовало. Я отламываю кусочек хлеба. — Кажется, я ничего про это не знаю. — Джона, — отхлебнув пива, говорит он, — просто взял камеру, немного одежды и уехал. В один из первых своих уик-эндов попал на вечеринку и сделал несколько фото, которые появились в Rolling Stone, — Да ладно. — Ага. Потом был Elle, потом People. Родители решили, что в одно генеалогическое дерево дважды молния не ударит, а значит я обречен на провал. Я хотела ответить, что все родители всегда будут беспокоиться за своих детей, и если есть место, где количество провалов зашкаливает, — то это как раз Голливуд, но тут до меня доходит, о ком именно он говорил. — Погоди-ка, твой брат — Джона Аарон? — Ну… да, — его глаза округляются, а рука с кусочком хлеба замирает на полпути ко рту. — Пожалуйста, только не говори, что ты с ним спала. Кашлянув, я смеюсь. — Нет. Но почему-то мне думается, что моя подруга Амелия — да, — сделав глоток вина, я начинаю вспоминать. — Кажется, они познакомились на вечеринке Vanity Fair или где-то еще. Картер отвечает мне печальной полуулыбкой. — Наверное, мне стоит найти ее и извиниться от имени всей своей семьи, — когда я снова смеюсь, он понимает, что сейчас сказал. — То есть нет, — поправляется он, нахмурив брови. — Секс с мужчинами из семьи Аарон первоклассный. Лучший в жизни любой женщины. Я просто не мог не пояснить… Теперь давай дальше. Как дела на работе? Когда из меня снова вырывается хохот, я прижимаю салфетку к губам. — Очень хорошо. Формирую пакет наших услуг — кажется, он довольно объемный, — в Картере есть что-то такое, отчего мое инстинктивное желание держать информацию о своих делах при себе тает, и я еле сдерживаю себя от того, чтобы не разболтать все детали. Но если он и заметил, что я чуть было не потеряла контроль, то вежливо не стал подавать виду, а только постучал по столу. — Ты суеверный? — интересуюсь я, но он воздерживается от ответа, когда к нам подходит официант с едой. Запив кусок стейка пивом, Картер ставит стакан на стол. — Отвечая на твой вопрос: я бы никогда не назвал себя суеверным, потому что это к неудаче. Поэтому скажу, что это просто одна из не самых привлекательных моих черт. Усмехнувшись, я накалываю на вилку брокколи. — В основном, я считаю это своим закидоном, — говорит он. — У меня есть счастливый галстук. Постучать по дереву — в числе любимых. Бросаю рассыпавшуюся соль через левое плечо. И все знают, что я часто желаю всем удачи и не беру трубку до второго звонка. — Такие очаровательные пунктики, — говорю я. — А ты чем можешь похвастаться? — Уверена, друзья про меня скажут, что закидонов у меня пруд пруди. Картер откидывается на спинку стула и жестом просит продолжить. — Свою способность запоминать сюжеты фильмов я уже успела продемонстрировать. — Не знаю, идет ли это в зачет — учитывая специфику твоей работы. Давай что-нибудь позакидонистей, Злючка. Я улыбаюсь. — Я не ем в буфетах — и это проблема, потому что на большинстве мероприятий шведский стол. Обычно смотрю на ни в чем не повинную ложку и все, о чем могу думать, — это как много немытых рук ее хватали. Всегда смотрю двадцатичетырехчасовой марафон Рождественских историй и помешана на кремах для рук. Люблю, когда хорошо смазано. Он замирает с вилкой у рта. — Ты же сейчас не о том, что пронеслось у меня в голове, да? Я легонько пинаю его под столом, но он ловит мою ногу и удерживает ее между своих ступней. — Когда я говорю по телефону или просто сижу за рабочим столом и что-нибудь обдумываю, то всегда, совершенно не задумываясь, хватаюсь за тюбик. И чем дольше длится звонок, тем больше крема я намазываю. А под конец даже трубку в руках не могу удержать. — Вот это уже годится, — потирая ладони, говорит Картер. — Давай я поделюсь с тобой еще одним фактом, чтобы ты не чувствовала себя в перевесе со своей боязнью микробов и кремами для рук. Без утреннего кофе я даже дышать не могу. Знаю, так многие говорят, но в моем случае это почти заболевание. Без него я не раз чистил зубы кремом для бритья, а однажды опорожнил мочевой пузырь в горшок с маминой любимой пальмой. — На твоем месте я бы не стала делиться последним эпизодом, — шепотом отвечаю я. Вытерев рот, Картер кладет салфетку перед собой. — У тебя очень хулиганистая улыбочка, Злючка. — У меня? — я показываю на себя. — Видел бы ты свою. Он подается вперед. — Это потому что мне нравится быть с тобой. Такое же будоражащее чувство меня охватывает, когда я вижу твит кого-нибудь из клиентов без единой грамматической ошибки. Это ужасно смешно, потому что я прекрасно понимаю, о чем он говорит. — Будоражит, согласна. Втянув нижнюю губу в рот, он внимательно смотрит на меня. Не могу припомнить, чтобы в нашу первую встречу Картер был так невероятно сексуален. Может, потому что тогда мои плечи были закрыты или мы оба были по-детски одеты, но сейчас он безмерно горяч. Попивая пиво, Картер смотрит на улицу. В этом районе всегда оживленно, но поскольку сегодня не так жарко, то улица полна людей, праздно шатающихся или идущих по делам. — Здесь так тепло осенью, — снова поднеся стакан к губам, замечает он. Глядя, как он сглатывает, я ощущаю тяжелое беспокойство, потому что — черт! — он мне нравится. — Не перестаю удивляться. Очень нравится. — Здешнее лето всегда позднее, — говорю я. — Июнь с июлем очень приятные. А настоящая жара начинается в августе и длится до октября. Картер поворачивается ко мне и улыбается. — Интересно, я когда-нибудь привыкну? — Трудно было принять решение уехать из Нью-Йорка? Он качает головой. — Не очень. Я думал об этом несколько лет, но все не решался, потому что казалось, будто это территория Джоны. — Понимаю. — Но когда карьера пошла в гору, Лос-Анджелес стал очевидным следующим шагом, — он крутит вилку, рассеянно глядя на нее. — В Нью-Йорке не так много агентов по поиску талантов — театральная сфера, конечно, огромна, но… не знаю… — Картер делает глубокий вдох и, кажется, о чем-то размышляет, но потом выдыхает и, повернувшись ко мне лицом, снова улыбается. — Мне нужно заняться чем-нибудь другим. Мне нравится TV-Lit, но хочется больше фильмов. Так что пока небольшими шагами. Степень его искренности поражает меня уже не в первый раз. Картер кажется прямодушным и открытым, но при этом сложным. Неудивительно, что он хорош в своей работе. — Ты когда-нибудь допускала мысль об отъезде из Калифорнии? — спрашивает он. — Вряд ли, — сморщив нос, отвечаю я. — Я слишком большой фанатик кино, чтобы уехать от него. — А где ты выросла? Я показываю куда-то себе за спину, словно ему отсюда видно городок. — Не в самом Лос-Анджелесе. В Сан-Димасе.