— Мне пришлось из-за тебя сделать аборт, и теперь еще неизвестно, смогу ли я иметь детей или нет! — Тамара… Тамара, остановись, — попросил он, закатывая глаза под лоб. — Или я напомню тебе, что аборт ты делала не от меня. И делала его задолго до нашего с тобой знакомства. Это раз. Она помолчала, а потом спросила сердито: — А что два? — А два, это то, что я не виноват в крушении твоих мечт и желаний. Это я о твоей загубленной карьере. Вишняков встал и пошел в кухню. Достал из холодильника начатую бутылку красного вина, вытащил зубами пробку, налил себе в бокал почти до края. Глотнул раз, другой. — А кто виноват, кто, Вишняков? Ты же не помогал мне ни в чем. — Не был обязан, — огрызнулся он. — Знаешь, Тамара, кто виноват в твоих неудачах? — Кто? — буркнула она. — Ты. Нет у тебя таланта, дорогая, нет. Признай это. И займись чем-нибудь другим. — Ах ты, сволочь! — выдохнула она с ненавистью. И прежде, чем она продолжит, Вишняков отключил телефон. Он знал, какие слова она скажет в его адрес. Они почти всегда повторялись. Он выключил телефон совсем. Убрал бутылку в холодильник. Вернулся с бокалом вина в гостиную. Сел в любимое громадное кресло, казавшееся Тамаре уродливым, положил ноги на низкий столик и блаженно зажмурился. Какое же это все-таки счастье: сидеть так вот, в одиночестве, в тишине, которую никто не нарушает. Можно потягивать вино, без боязни, что у тебя выхватят бокал и выльют в раковину или за окно. Можно беспричинно улыбаться или хмуриться. И не отвечать потом на вопросы: а почему, а с чего это, а каким мыслям он скалится… Можно не переодеваться в домашнюю одежду и продолжать ходить по дому в брюках, в которых пришел с работы. И даже пересоленные магазинные пельмени не способны были испортить ощущения блаженного покоя. От звонка в дверь — продолжительного, настырного — он дернулся и пролил вино себе на рубашку. — Черт! — едва слышно выругался Вишняков, затирая пятно. — Тамара, да что же ты никак не угомонишься-то! Открывая дверь, он был уверен, что за ней пританцовывает от нетерпения его жена, с которой они решили развестись уже почти десять дней назад. И именно по этой причине спрятал бокал с вином в платяной шкаф в прихожей. Чтобы не давать ей лишний повод для визга. — Добрый вечер. За дверью не было Тамары, там стояла Королёва. Ольга Королёва, о которой он сегодня утром думал, что она не такая, как все. — Можно войти? — Ее нога, обутая в легкие летние туфли, ступила на его порог. — А если я не один? Вишняков сцепил на груди руки, чтобы закрыть пятно от вина на рубашке. Но она все равно заметила. — Пьете, товарищ майор? — глумливо ухмыльнулась Ольга. — Жена с чемоданами за порог, а вы за бутылку? Теперь за окно вино лить некому, так? Она потеснила его от входа, вошла. Скинула с плеч легкую куртку болотного цвета, оставшись в джинсах и футболке без рукавов. Летние туфли оставила у порога. И пошла в комнату. — Откуда знаете? — Про вино? — отозвалась она с дивана, куда тут же забралась с ногами. — Так у меня под окном весь клен обледенел от вашего винного фонтана. — Про чемоданы, — буркнул Вишняков, на ходу доставая бокал с вином из шкафа. — Что жена с чемоданами уехала? — А-а-а, это. Так соседка Виктория из квартиры напротив просветила. Сказала, совсем теперь сопьется без жены. Жена не выдержала, бросила его. Он теперь совсем того… — Она выразительно глянула на бокал в его руке. — Я не особо ей поверила. А вы и правда пьете. — Зачем пришли, Ольга? — Он демонстративно поднес бокал ко рту, сделал глубокий глоток. — Лекции мне читать? О вреде алкоголизма? — Нет. Я не считаю вас алкоголиком. Вы же майор полиции. Стали бы вас там держать, если бы вы были алкоголиком, — произнесла она так, словно заучила заранее. — Логично, — удивленно вскинул брови Вишняков. Такие доводы Тамаре казались смехотворными. Она считала, что все его коллеги — алкаши со стажем. Иначе в их профессии нельзя. Нервы не справятся. — Так зачем пришли? — Он сел в любимое кресло, снова положив ноги на столик. — Поговорить. — А больше не с кем? — Он глянул на нее поверх бокала. — Кстати! А чего это вы не на машине? Стоит, бедняжка, скучает. Снегом замело. Парковку стережете или как? Пару дней уже не трогаете? Так? — Так. — На такси передвигаетесь? — Нет. Никак не передвигаюсь. Дома сижу. — Заболели? — Нет, не заболели, — передразнила она его язвительно. — Отпуск взяли. Бессрочный. — Ай, ай, ай. — Вишняков приложил кончики пальцев ко рту, делано перепугался. — Как же теперь ваша фирма без креативного директора? Разорятся! Как пить дать разорятся! Они же без вас шагу ступить не могут. Какой у них там слоган в сложных ситуациях? Дай бог памяти… Ах, да! Боже, храни Королёву. — И об этом уже натрещали. — Ольга вжалась в спинку кресла, уставилась на Вишнякова темными подозрительными глазами. — А вам на кой черт, майор, надо было туда соваться? Что хотели узнать? В каких я отношениях состояла с погибшей Новиковой? Так о ней там даже никто не слышал. Думали, обо мне там вам расскажут какие-нибудь страшилки? Тоже нет. — Нет, — покивал он согласно, медленно цедя вино. — Никто не слышал ни о какой Новиковой. Никто не сказал о вас дурного слова. Кроме мужчин, разумеется. — А что мужчины? — поинтересовалась Оля равнодушно. — А мужчины вас кличут не просто Королёвой, а Снежной Королёвой. Говорят, дотронуться страшно. Можно обморозиться или о льдинку уколоться. — А вам, майор? И она очень опасно усмехнулась, рассматривая его рубашку с пятном от вина, расстегнутую почти до пупка. И замороженной она ему в тот момент совсем даже не показалась. От того, каким тайным жаром полыхнуло на него из ее темных глаз, Вишнякову сделалось невыносимо душно. Бокал ли вина тому был виной, или то, что он без жены прожил больше недели, но он увидел в ее вопросе и взгляде некий посыл. И разволновался. И снова подумал, что эта Ольга Королёва не такая, как все. — А что я? — А вы тоже боитесь обморозиться? Ее глаза как заговоренные ерзали по его расстегнутой рубашке, которая давно прилипла к его спине от пота. — Я ничего не боюсь, Ольга, — нашелся он через минуту, сочтя паузу неприлично затянувшейся. Влил в себя остатки вина и нехотя полез из кресла. И спросил, проходя мимо дивана, на котором она сидела с ногами: — Так зачем вы пришли, я не понял? Спросить, зачем я был у вас на работе? Так это моя работа — посещать места работы возможных фигурантов дела. — А я фигурант? Она не слезла, спрыгнула с дивана. И зашлепала босыми ступнями о его не очень чистый пол за ним следом в кухню. — А почему я фигурант, майор? Только потому, что приехала на опознание и не грохнулась в обморок? Тот дядечка, который пытался оказать мне первую психологическую помощь, кажется, был шокирован, не так ли? Вишняков еле успел спрятать довольную улыбку. Знал бы Рябов, что его кличут дядечкой, все губы искусал бы с досады. Он-то считает, что пользуется успехом у женщин. Хотя пара его «успехов», с которыми был лично знаком Вишняков, были весьма сомнительного свойства и качества. — Я что, под подозрением? — не унималась Королёва, пританцовывая за его спиной, он видел в окне ее отражение. — Почему? Только потому, что я была с ней знакома? — Ольга, уймитесь, — попросил Вишняков и со вздохом полез в холодильник за бутылкой вина. — Выпьете со мной? — Нет, — категорично мотнула она головой. — И вам не советую. — А что так? — Мне нужна ваша трезвая голова. У меня к вам есть вопросы. И возможно, некая информация. Не знаю, способна ли она помочь. Она на первый взгляд кажется бредом, но ведь у вас наверняка ничего нет по убийству. Раз вы пустили в разработку ближнее окружение погибших. — Ольга! — вытаращился на нее Вишняков, с сомнением помотал в руке бутылкой и все же убрал ее обратно в холодильник. — Да вы меня поражаете! Откуда такая осведомленность о ходе следственных мероприятий? — Не важно. — Она выглянула из-за его плеча, ткнула пальчиком в кофейную машину. — А давайте кофе выпьем. Кофе у вас есть? Кофе был. Много! Разных сортов! Он обожал экспериментировать, смешивая, подсаливая, перча. Пытался добиться того самого неповторимого вкуса, который остался в памяти после посещения старенькой забытой богом кофейни в одном из пригородов Риги. Было это очень давно, но вкус в памяти до сих пор хранился. — Вы любите кофе? — удивилась Ольга, наблюдая за его манипуляциями с кофейными зернами. — Обожаю! Я без него жить не могу! — И еще без вина? — Вино — это так, баловство. А кофе — страсть. — А моя соседка Вика утверждает, что вы алкоголик, — поддразнила его улыбкой Ольга. — И что ваша бедная жена замучилась вино лить за окно вам в назидание.