— А если ты выиграешь, что будет с Лирикой? — Они не оставят то, что ты сделал, безнаказанным. Боль пронзила мою грудь, когда я подумал о ее улыбке, о ее смехе, об этом чертовом взгляде широко раскрытых глаз и о лицах, которые она делала, когда кончала. Необходимость защитить ее превратилась в собственного демона, и я собирался дать ему коробок спичек и посмотреть, как он сожжет их мир. Я сделал шаг к нему. — Ответь на гребаный вопрос, Грей. Что будет с Лирикой? Он встретил мой взгляд, его уверенность была непоколебима. — Мы оба позаботимся о том, чтобы ты победил. Я провел двумя руками по волосам, не веря в то, что услышал. Он никак не мог сказать то, о чем я подумал. — Ты собираешься проиграть бой? — Я сказал тебе, что я здесь, чтобы спасти ее, и я серьезно. Его слова не должны были скрутить мое сердце в груди. Я ненавидел его. Мне не составило труда убить его после того, что он сделал. Две минуты назад я хотел выколоть ему глаза за то, что он смотрел на Лирику. Но вот он принес себя в жертву. Ради нее. Ради нас. Кто, блядь, был этот человек? Зачем он это сделал? Что это было для него? Что ты скрываешь, Грей? — Грей, — Лирика судорожно замотала головой. — Нет. — Она вскинула руки вверх и зарычала. Чертово рычание. — Это безумие. Я не позволю ни одному из вас сделать это. — Милая птичка, — я схватил ее за руку и притянул к своей груди. — Похоже, у тебя нет выбора. Я заставил себя дышать. Второй раз в жизни я собиралась уйти с кровью другого человека на руках. Глава 38 Лирика Если бы вы знали, что это может быть ваш последний день на Земле с любимым человеком, как бы вы его провели? Мы с Линкольном провели его голыми — почти, за исключением приготовления пищи. Он сделал целый заказ на Instacart, и мы устроили тако-бар на его кухонном острове, с автоматом для маргариты для меня и шестью упаковками Corona для него. Когда пришло время десерта, все ставки были сделаны. Он обмакнул палец в мороженое со вкусом банана и провел им по всему моему телу — вокруг твердых сосков, вниз к пупку, внутри пупка и между бедер. А затем он полакомился мной, как будто я была его последней едой. Я сделала то же самое с ним, а потом мы не спеша смыли все это в душе. Эти моменты с Линкольном были всем, о чем я когда-либо мечтала. Это было гораздо больше, чем украденные поцелуи в шкафах или поздние ночные визиты в мой пентхаус после того, как Татум ушла домой. Мы наконец-то смогли просто… быть. И благодаря жестокому чувству юмора судьбы, эти моменты могут быть всем, что мы когда-либо получим. После душа он вытер меня полотенцем, а затем повел в свою спальню. — Закрой глаза и подними руки над головой. Есть кое-что, что я хочу тебе дать. — Что? — Лучше бы это не было каким-то дерьмом вроде БДСМ-фиксации тела. Если я что-то и знала о Линкольне, так это то, что нужно ожидать неожиданного. — Ты слышала меня. — Он поднял мои руки над головой, а затем наклонился, чтобы укусить мой открытый сосок. — Какого хрена, Линк? Он изогнул бровь. — Ты не слушала. Я закатила глаза, а затем плотно закрыла их. Прохладный воздух заставил мою кожу задрожать, затем я почувствовала мягкую ткань на своих руках, затем вниз по рукам и по телу. — Теперь ты можешь посмотреть. Я посмотрела вниз на белую футболку, которая теперь прикрывала мою грудь, и мое сердце упало в желудок. — Линкольн… Он стоял передо мной, молча, его глаза были чудесно-зелеными с оттенками коричневого, как лес. Тлеющие и в то же время игривые. Его взгляд опустился на мой рот, затем медленно, лениво поднялся к моим глазам, когда он облизнул губы. — Ты мне нравишься в этой рубашке, птичка. — Его голос был жестким и грубым, как будто словам пришлось пробивать себе путь сквозь эмоции, чтобы вырваться наружу. В ту ночь в своей комнате, с которой все началось, он разорвал мою любимую футболку пополам. Папа купил ее мне, потому что, когда я была маленькой, я смотрела Грязные танцы на повторе, потому что… Джонни. Видимо, я всегда была неравнодушна к плохим парням. Однажды папа принес домой белую футболку с надписью Nobody puts Baby in a corner. Я носила ее везде, даже когда она стала мне мала — это объясняет, почему мои соски проступали сквозь ткань в тот вечер. Я делала это не для того, чтобы дразнить его, но я была рада, что это произошло. А Линкольн только что надел точно такую же через голову. Как? Когда? Он не отходил от меня с тех пор, как мы вернулись от Татум. Что означало… О Боже. Мое дыхание перехватило от комка в горле. Сердце колотилось и болело, каждый глоток обжигал, а слезы застилали глаза. Он превратил свои воспоминания в физическое напоминание обо мне, так же как я сделала это с его фотографиями в моем телефоне. Мы переплели нашу душевную боль в нити надежды, что-то осязаемое, что-то реальное. Он впускал меня внутрь, давая мне крошечный проблеск своего горя, говоря мне, что он никогда не отпускал меня. — Как ты думаешь, ты сможешь пережить эту ночь, не разорвав ее в клочья? — спросила я, потому что не хотела терять ни секунды на грусть. Мы не могли пройти через это снова — ни один из нас этого не переживет. Боль уничтожила бы нас обоих. Он схватил меня за задницу и приподнял. — Единственное, что я буду рвать сегодня вечером, это твоя киска. Думаешь, ты сможешь это выдержать? Я обхватила ногами его талию. — Почему бы тебе не попробовать меня и не узнать? — Затем я наклонилась и взяла его губы между зубами. Он зарылся лицом в мои волосы и вдыхал их, пока вел меня к кровати, а затем уложил на нее. Линкольн стоял на краю кровати, возвышаясь надо мной, его темный взгляд был устремлен на меня. — Покажи мне, что я делаю с тобой. — Он наклонился и взял мои колени в свои руки, медленно и мучительно медленно раздвигая их. — Покажи мне, что я делаю с этой сладкой маленькой киской. Чистый голод свернулся вокруг его слов. Осознание того, что я сделала это с ним, сделала его таким, и того, что он сделает с моим телом из-за этого, воспламенило меня. Я хотела большего. Больше этого взгляда. Больше этих слов. Больше его одобрения. Моя рука скользнула между бедер, и пальцы раздвинули мои губы, оставляя меня открытой и полностью обнаженной перед ним. Его руки двинулись вниз по моим бедрам, раздвигая меня все шире. Что-то дикое эхом отдавалось в его груди, низкое и глубокое. Его глаза не отрывались от моей киски, пока он забирался между моих ног. Он поднес руки к моей заднице, крепко сжимая горсть плоти. Его твердый как сталь и толстый член дразнил мой вход. Я прогнула спину и выгнулась дугой, бесстыдно потираясь об его эрекцию так же, как в ту ночь в его комнате. Пожалуйста. Тепло расцвело по всей моей коже, распространяясь по венам, как лесной пожар. Еще. Мне нужно было больше. — Так чертовски сексуально, — сказал он, покачивая бедрами вперед-назад, скользя членом по моей щели. Я уже была там, на грани наслаждения. Оно горело, нарастало и бурлило, пока я почти не могла больше терпеть. — Линкольн, пожалуйста. Он заключил меня в объятия. А потом он был там. Внутри меня. Растягивая меня. Заполняя меня. Владея мной с каждым порочным толчком. Он наклонился и провел языком по моей шее к уху. — Ты создана для меня. — Его зубы прикусили край моей челюсти. Затем мои губы. И горло. С каждым толчком его бедер он отмечал меня. — Кончай на мой член, детка. Накрой меня собой. — Он прижал тазовую кость к моему клитору, и я разбилась. Я разлетелась на осколки. Волны наслаждения, ослепительные и интенсивные, прокатились по мне. — Закричи для меня, птичка. И я закричала. Затем он потянулся к моим рукам, сцепил наши пальцы вместе и с рычанием кончил. Линкольн перекатился на спину, положив одну руку за голову, а другой притянул меня к своей груди. Мы оба смотрели в потолок, казалось, часами, когда наконец он нарушил тишину. — Я люблю тебя. — Он не отрывал взгляда от потолка, но его сердце бешено билось о мою голову на его груди. — Я должен был сказать это тогда. — Он сглотнул. — Мне просто нужно было, чтобы ты знала это сейчас. Я сделала вдох, так как слезы затуманили мое зрение. Он любил меня. Я всегда это чувствовала — или, по крайней мере, думала, что чувствовала, — но он никогда не произносил этих слов вслух. Меня захлестнула волна эмоций. Радость. Я много лет ждала, чтобы услышать эти слова из его уст. Печаль. Могло ли все быть иначе, если бы я знала? Отчаяние. Потому что это было похоже на извинение и немного на прощание. Скажи это снова. Повторить тысячу раз. Но я знала, что он этого не сделает. Я должна была быть вне себя от счастья, но вместо этого мое сердце разрывалось на части. Я подняла голову с его груди и посмотрела в его горящие глаза. — Я тоже тебя люблю. Он тяжело сглотнул. — Ложись на спину. — Он наклонился надо мной, открыл верхний ящик своей тумбочки и достал черный маркер «шарпи». Он снял колпачок и поднес кончик к моему плечу. — Ты когда-нибудь задумывалась, как бы ты выглядела с татуировками? Не совсем. Но мне нравилось, как они выглядят на нем. — Ты рисуешь татуировки на моем теле? Он пожал плечами и продолжил проводить кончиком пальца по моей коже.