— Ничего. Если это внешний фактор, ничего из того, что мы делаем, не будет иметь никакого эффекта. Если мы живем в мультивселенной, где любая попытка исправить нашу временную линию просто приводит к появлению другой временной линии, ничего в нашем прошлом не изменится. И если мы живем в предопределенной вселенной одновременного тотального существования, твое решение, каким бы оно ни было, не будет иметь никакого значения, потому что оно уже было принято и дало результат; нет такой вещи, как изменение. В каждом случае всё, что ты можешь делать, — это просто наслаждаться своим нынешним существованием. — Святые, уж поверь, я совсем не наслаждаюсь такой жизнью. — Да. И все же, судя по тому, что рассказал нам Энсли, и по тому, что видел я сам, у тебя есть Деллиан, и ты этому рада, не так ли? Она не нашла, что ответить. Просто печально кивнула. — Какие–то путешествия во времени возможны. Послание это доказывает, верно? Не думаю, что беспокойство о возможном прекращении моего существования — повод для бездействия. В конце концов, я жила здесь и сейчас, этого не отнять. Только вселенная забудет меня — но не я сама. И если задуматься о чудовищных масштабах происходящего… Я полагаю, решение бога отправить послание оликсам было первоначальным решением, и наши действия обусловлены им. Здесь у меня нет выбора. Следовательно… — Она перевела дыхание. — Я хочу доставить тахионный детектор к анклаву. Если мы сумеем выяснить, где были оликсы, когда было получено сообщение, тогда мы примем окончательное решение: отправимся ли мы за Богом у Конца Времен. — Твое первое решение — именно то, которого мы от тебя ожидали. Хорошо, создатель, мы возьмем с собой тахионный детектор. «ЕРЕТИК-МСТИТЕЛЬ» Год четвертый Вспоминая, какой была рубка «Еретика–мстителя» в День «S», Алик видел лишь пустую комнату с большой голографической проекцией в центре. Теперь же помещение выглядело так, словно его обставили для съемки какого–нибудь сериала, — впрочем, он догадывался, что многое тут именно из сериалов и утащено. Главным подозреваемым был Каллум, а его сообщницей — Кандара, хотя она только рассмеялась, когда он спросил ее об этом. Перепланировка претворялась в жизнь медленно. Однажды изменилась форма кресел. Они стали больше, массивнее, как будто их изъяли из каких–нибудь боевых машин начала двадцать первого века, и хотя выглядели кресла неуклюже, на деле они оказались весьма удобными, и никто ничего не сказал. Консоли увеличивались постепенно весь второй год, поверхности окрасились в армейский болотно–зеленый и приобрели черную окантовку, которая отрастила светящуюся — при уменьшении общего освещения — голубую кайму. Функции управления сделались интуитивно понятнее. Тактические дисплеи переросли в полусферические пузыри вокруг голов. Хромированные тумблеры появлялись, как осторожные грибы: сперва лишь несколько штук, потом к ним присоединились подковообразные щитки, потом они выстроились длинными рядами. Кресла опять выросли, обрели дополнительную защиту, и ремни безопасности, и противоударные сетки. Из потолка вылезли красные мигалки и аварийные сирены. — Да что за хрен, люди?! — взвыл Алик, когда Джессика впервые проверила их. В ушах виртуального аватара звенело, а когда он моргал, перед глазами плыли яркие пятна. — Что–то наша рубка превращается в фетиш бункера завзятого геймера. Мы здесь нейровиртуальны. — Обстановка прививает правильное отношение, — сказал Юрий. Алик стиснул зубы, чтобы не нахамить, — слишком уж насмешливо прозвучал голос Юрия. — Ага, — вмешалась Кандара. — Проживи этот опыт, чувак. Он сердито зыркнул на нее и увидел, что Каллум пытается подавить смех. Несмотря на пребывание на корабле с людьми, которые могли, когда хотели, быть по–настоящему чертовски раздражающими, Алик не мог не признать, что новая конструкция оказалась значительно лучше. Она каким–то образом облегчала связь разума с сетью «Еретика–мстителя». Симуляция, конечно, была показухой, но предназначалась для того, чтобы повысить скорость реакции во время тренировок. Поэтому он предположил — хотя и неохотно, — что она действительно сформировала нужный уровень боевого напряжения. Их миссия по сути тактическая; им нужны четкие команды и ясная информация о целях и угрозах. И все же светящаяся каемочка… Вдобавок ко всем точным данным, поступающим с дисплеев консоли, на заднем плане разума Алика проскальзывали более прозаичные мысли единого сознания «Спасения». Теперь он уже лучше понимал их; годы призрачного присутствия, подкрадывающегося злобным вторичным подсознанием каждый раз, когда он открывал нейронный интерфейс, научили его фокусироваться на отдельных процедурах. Это, а также бесценное попечительство Джессики облегчили попытки разобраться в каскадах чуждых импульсов, помогая отделять важные аспекты без ведома единого сознания. Прямо сейчас он испытывал нечто, чего единое сознание никогда раньше не проецировало: нетерпение. Конец червоточины близок. Они прибудут в анклав, где их встретят и радушно примут. Нет, не так. Обнимут? Поддержат? Окажут честь? У чувства не было человеческого эквивалента. — Не понимаю, — сказал Алик. — Какого приема оно ожидает? Он посмотрел на Джессику, почти утонувшую в пышной подушке безопасности — наружу торчали только голова да руки. — Речь идет о том, чтобы утвердиться в анклаве. Его цель будет достигнута; ковчег прилетел домой с миллиардом людей, чтобы доставить их Богу у Конца Времен. Так что теперь он отправится — кажется — на орбиту хранения или в какое–то место отдыха внутри анклава, к другим вернувшимся с успехом кораблям–ковчегам. И сможет занять там свое законное место. — Он считает, что это успех? — спросил Алик. — Ему же надрали задницу в День «S». — Зависит от точки зрения, — сказал Каллум. — Земля теперь непригодна для жизни. Будут эвакуированы десятки миллионов, но цифра эта просто смешная — с учетом того, что население планеты по–прежнему насчитывает около шести миллиардов человек. Значит, следующая волна оликсов соберет всех оставшихся. Они победили, ублюдки. В этом раунде. Потому что то, что мы здесь, тоже успех, только наш, не так ли? — Гос–споди, какой мрачный тон, чувак. — Я тоже это почувствовал, — сказал Юрий. — «Спасение»… не счастливо, нет, но удовлетворено. Его активное участие в крестовом походе оликсов закончено, и оно предвкушает следующую фазу своего существования. — Пока в двери не постучатся наши потомки. — Кандара ухмыльнулась из–за дисплея, в оформлении которого преобладал кроваво–красный. — Ясно, — хмыкнул в ответ Каллум. — Оптимизм. — Угу, верно, — буркнул Алик. — Интересно, сколько кораблей–ковчегов уже в анклаве? — задумчиво произнес Каллум. — Сколько других рас? — Скоро мы это узнаем, — сказала Джессика. — Действительно, будет интересно. Я не знаю, как долго длился крестовый поход оликсов. Нам не говорили. — Какого черта ваш кластер вообще это засекретил? — спросила Кандара. — Не знаю. Могу только предположить, что информация раскрыла бы о неанах что–то такое, что увеличило бы их уязвимость перед оликсами. — Когда они вообще успели побывать рядом с оликсами и проследить за ними? Руки Джессики раздвинули иконки на дисплее: это она пожала плечами. — Стоит ли вообще гадать, со сколькими расами они это сделали? — вздохнул Каллум. — Совершенно бессмысленно, — подтвердила Джессика. — Мы понятия не имеем, сколько разумных видов в галактике достигает высокого уровня научно–технического развития за, скажем, период в пять тысяч лет. — И сколько падает по собственному желанию, — добавил Юрий. — И сколько разумны, но не идут по пути технологического развития, — сказал Каллум. — Гос–споди, люди, можем мы сосредоточиться на чем–нибудь позитивном? — взмолился Алик. — Пожалуйста. Хотя бы сегодня, а? Он переключил внимание на данные сенсоров. Скопления датчиков, которые их дроны–ползунчики установили вокруг входа в ангар, как всегда, ничего не показывали. Алик просто не мог смотреть в пустоту червоточины. Так что для оценки прогресса полета ему приходилось полагаться на странное восприятие червоточины единым сознанием — тусклый серый туннель с колеблющимися стенами, пронизанными золотистыми нитями. Теперь в какой–то невообразимой дали эти светящиеся нити сплетались, создавая впечатление брезжащего у горизонта рассвета. «Спасение жизни» зафиксировало конец червоточины. — Уже недолго, — сказала Джессика. — Приготовьтесь. Алик и не знал, чего он ожидал. В конце концов, они уже выходили из червоточины раньше, возле сенсорной станции оликсов. И он не помнил, чтобы единое сознание из–за этого напрягалось. Он молча ждал, а корабль–ковчег продолжал свой стоический полет сквозь ничто. Очень трудно было осознать и принять то, что они наконец–то прибывают в анклав. Четыре года полета — по большей части проведенные в анабиозе — казалось бы, должны были его подготовить. Хотя, если честно, он как–то не ожидал, что дело зайдет так далеко. Конец полета в червоточине застал Алика врасплох. Визуальный дисплей в одно мгновение переключился с пустоты, которую он пытался игнорировать, на изображение нормального космоса — и столь резкая перемена стала ошеломительной. Поначалу половина пространства казалась Алику сияющей белой туманностью. На основных дисплеях, окружающих кресло, распустились данные — как листья на ветвях дерева после долгой зимы. Информационный поток хлестал не слабее визуального. Игнорируя фактическую сводку, предоставленную корабельным гендесом, Алик удивленно улыбнулся, медленно осмысливая сигналы сенсоров, показывающих на переднем плане огромную звезду. За ней в черноте космоса сверкало гигантским драгоценным камнем бело–золотое галактическое ядро. Он не мог поверить, что на свете и впрямь существует столько звезд, не говоря уже об одном скоплении. — Гос–сподь рыдающий. Где мы, черт побери? — Далеко–далеко от дома, — тихо ответил Юрий. Несмотря на грандиозность галактического ядра, Алика потрясла звезда, к которой они прибыли. Таблицы и ряды чисел, множащиеся вокруг него, подтверждали, насколько она необычна. — Ну и громадина, — пробормотал он. — Да, — согласилась Джессика. — Почти вдвое больше Сириуса. Сенсоры не обнаружили никаких планет — с этой стороны, по крайней мере. — Даже не газовый гигант? — спросил Алик, просматривая информацию. — Нет. Но это кольцо — нечто особенное. Алик сконцентрировался на тонком ободе, вращающемся в полутора а. е. от звезды. В отличие от обычного грязно–серого астероидного реголита, кольцо мерцало преломленным светом яркой звезды, как будто каждую гранулу пояса припорошила, точно снежком, кварцевая пыль. — Плотность частиц сумасшедшая, — сказал Каллум. — Это неестественно. — Это определенно не аккреционный диск, — кивнула Джессика. — Так что, полагаю, понятно, что случилось с планетами. — Но почему нужно было это делать? — недоуменно спросил Юрий. — Потому что они могли? — ответила Джессика. — Нет, — сказал Каллум. — Взгляните на эти узлы в кольце. Они же полны активности. Алик навел увеличение на указанную Каллумом область. Разрешение было невелико — чего ожидать от скопления датчиков размером с булавочную головку, — но каждый из объектов узла неторопливо вращался вокруг какого–то артефакта, создавая этакий замедленный ураган. — Индустриальные станции оликсов? — вслух удивился он. Предметы были в основном сферичные и щетинились десятками конических выступов. На поверхности под ними паутина четких пурпурных и янтарных светящихся линий бросала на вершины разноцветные тени. Неподалеку держали строй звездолеты — размерами куда больше кораблей Избавления. На глазах Алика еще один корабль поднялся со станции и присоединился к строю. Алик переключил внимание на следующий узел, где похожую станцию окружала флотилия кораблей Избавления. Уменьшив изображение, он разглядел целую серию подобных узлов, разбросанных по кольцу, — их, наверное, были тут тысячи. «Что означает десятки тысяч кораблей — а скорее, сотни тысяч. Гос–споди». Одна из дальних станций как будто прижималась к большому каменному объекту, придавая ему форму цилиндра. «Ковчег! Так вот почему в „Спасении" есть пещеры, какие бывают на планетах: раньше оно было частью твердого мира». — Видимо, они раскололи планеты на удобоваримые куски, — заметила Джессика. — Теперь у них есть целая солнечная система — в качестве сырья для производства боевых кораблей и ковчегов.