— Кого любила? Гения? — она всё так же стояла, вцепившись в спинку стула, не в силах пошевелиться. — Ты в своём уме? — Разумеется, я в своём уме, в отличие от тебя. Что за больная у тебя фантазия, как тебе вообще пришло в голову сказать мне, что он тебе изнасиловал? Или ты тогда рассчитывала на то, что я никогда с ним не встречусь? Так вот, Эмри, я не верю ни единому твоему слову. Ни про это, ни про всё остальное. Ты хоть раз говорила мне правду? — Я всегда говорила тебе только правду, — тихо сказала она, но он лишь рассмеялся в ответ. — Ну прекрати, я же тебя попросил. Я не понимаю только одного: что ты нашла в нём такого? Он ведь просто жалок, он самое настоящее ничтожество. У тебя дурной вкус, дорогая, очень дурной. — Пожалуйста, прекрати. Я понимаю, что тебе больно, плохо и страшно. Но перестань уже унижать меня, это правда… какая-то глупость. Всё это не так. Успокойся. Эс ещё раз рассмеялся. — Мне страшно? Мне страшно было сойти с ума, вот что страшно. Теперь я умру как честный человек. Я сделал всё, что должен. Я попрощался с дочерью. И я даже не сдам тебя и Роулса, Эмри. Я знаю, что вы сговорились, я знаю, что он тоже сдал меня. Но я не сдам вас, потому что мне это уже не поможет. Я пошёл на хитрость, чтобы вернуть себе память, но я ничего не расскажу. — В каком смысле он тебя сдал? — Эмри стало совсем не по себе. Ей начало казаться, что она сходит с ума. — Вы оба решили не спасать меня. И так бывает, да, я понимаю. Я выполнил своё задание, как мог. Моя совесть чиста. А вот что ты будешь делать со своей совестью, Эмри? — Какое задание, Эс? — Эмри почувствовала, что у неё подкашиваются ноги. Она обошла стул и села на него. — Перестань. Мне. Лгать. Ты ведь в курсе всего дела, и Роулс не случайно отправил тебя в Третий сектор, теперь я в этом уверен. Это ты спровоцировала применение оружия. И у меня была чёткая инструкция на этот счёт, на случай таких ситуаций. Не ври мне, что ты не знала. Вы намеренно подставили меня. — Но я и правда не знала, Эс. Я не могла об этом знать, — растерянно возразила она. — Ты будешь отличным председателем комитета, любимая. О, какой праведный гнев я вижу сейчас в твоих лживых глазах. Ты и Роулс друг друга стоите. Эмри начала выходить из себя. — Погоди-погоди, так с кем я сговорилась, я так и не поняла? С Роулсом или с Гением? Ты понимаешь, что ты бредишь, Эс? Зачем ты обвиняешь меня во всём возможном и невозможном? Знаешь, в день ядерного инцидента я как раз была в корпорации, можешь ещё в этом меня обвинить заодно. — Я бы, может, и поверил тебе, но, к сожалению для тебя, я давно уже убедился в своей правоте. Я понял, что ты любишь Гения, в тот момент, когда на границе ты предложила остаться. Но он же не идиот. Он мог не выпускать никого из нас, и он это и сделал. Я начал догадываться и раньше, когда ты нашла у меня его маркер и начала дёргаться. Но как я хотел верить, что ты переживала не за него, а за меня. И знаешь, Эмри, я долго старался думать о тебе хорошо, надеялся, что ты под контролем, когда слышал от Джил про то, как весело вы проводите время с ним вместе. Но ведь всё это было добровольно, не так ли? Он никогда не применял к тебе А-17. Знаешь, как я понял это, Эмри? А-17 имеет один существенный недостаток. Оно не может заставить человека сделать что-то, что совершенно противоречило бы его убеждениям. Именно поэтому я в тот день, когда мы пытались пересечь границу, попросил Анну приехать в сектор. Я надеялся, что ты любишь хотя бы её и ради неё поможешь мне. — Что?! Так это всё из-за тебя? В дверь постучали. — Всё в порядке, — громко ответила Эмри. — Как ты мог? — спросила она гораздо тише. — Как ты вообще додумался до такого? Ты правда готов был подвергнуть опасности жизнь нашей дочери, чтобы спасти жизнь себе? Я не верю в это, это не может быть правдой. Она уронила лицо в ладони. Эс непонятно ухмыльнулся. — С ней всё будет хорошо, Эмри. А вот с тобой — не уверен. Наша дочь увидит, как меня расстреляют, — как ты будешь с этим жить? Кем ты будешь для неё после этого? — А, я поняла, — сказала она холодно, вновь подняв на него глаза, — ты шантажируешь меня дочерью. Но как ты можешь? Как я могла быть настолько слепой и связать свою жизнь с таким человеком, как ты? — Я не устаю задавать себе тот же вопрос. Так скажи мне, Эмри, если я не прав, почему же ты не попыталась меня спасти? Я даю тебе последний шанс. Хотя не обещаю, что поверю. Зачем ты изменяла мне, если даже не думала меня отсюда вытащить? Эмри слегка пришла в себя от пережитого потрясения. Она поняла: что бы она теперь ни сказала, он всё равно её не услышит. Но она попыталась. — Во-первых, Эс, ты убил человека. Во-вторых, этот человек оказался главой сектора и единственным близким Гения. В-третьих, ты сам испортил с Гением отношения, и я даже не хочу знать, как именно. О вашем конфликте знали все. Как думаешь, что я должна была ему сказать, чтоб он выпустил тебя? Что я должна была ему предложить? Может, мне надо было сказать ему, что ты мой муж, вот бы он этому обрадовался, правда? И сразу выпустил бы, ты так себе это представляешь? Может, надо было сказать, что Анна — твоя дочь? Я боюсь, ужасно боюсь, что из этого выйдет, но я решилась уже и на это, поскольку других способов тебе помочь у меня просто нет. А ты только обвиняешь меня и ничего больше. — Чего ты боишься, Эмри? Что он не сделает этого ради тебя? Не смеши меня, ты ведь просто хочешь от меня избавиться. — Да ты не знаешь его, Эс. Ты и понятия не имеешь, что он за человек, — возразила она зло и отчаянно. Она несколько раз пыталась начать новую фразу, но язык её совершенно не слушался, ей как будто не хватало воздуха и она задыхалась на первом же слоге. Она вновь закрыла лицо руками, слегка качнулась назад вместе со стулом, после чего резко вернулась в прежнее положение. — Да мне плевать на твою жизнь, вот что. Катись ты ко всем чертям. Я не желаю иметь ничего общего с шантажистом и убийцей. Я боюсь за жизнь Анны, я боюсь за свою жизнь, в конце концов. А ты… ты больше для меня не существуешь. Это ты жалок, Эс, ты подставил свою дочь, которую ты не видел последние шесть лет. Это я вырастила наших детей, Эс, а ты не имеешь к ним никакого отношения. Они ничего не значат для тебя, и ты пользуешься тем, что причиняешь мне боль, манипулируя с их помощью. Ты не мог найти более больного места. Но ты знаешь… Она встала со стула и, кажется, даже не заметила, что он опрокинулся. — Нет такой лжи, которая со временем не раскроется. Вот и Анна когда-нибудь простит меня, узнав правду. И даже если не узнает, это не важно. Моя совесть будет перед ней чиста. — Да нет у тебя никакой совести, Эмри. А если она всё же есть, ты поможешь мне, несмотря на всё, что мы друг другу сказали. Эмри окончательно перестала себя контролировать. — Ты не смеешь ставить мне условия, — практически закричала она, — и ты не смеешь оскорблять меня! Я готова была на всё, чтобы вытащить тебя отсюда, а тут ты оказался по своей вине. Исключительно по своей. Я бы никогда не согласилась на убийство, ни в каких интересах, ни при каких условиях, слышишь, Эс? А ты согласился. Всё это втайне от меня. И ты ещё смеешь мне что-то говорить? Ты сам изменял мне с девочкой, которая едва ли старше нашей дочери. Чем ты оправдаешь это, Эс, я даже боюсь подумать. Как ты не отвратителен себе, я не могу этого понять. Ты единственный человек, которому я никогда не лгала, и ты обвиняешь меня во лжи? Ты единственный человек, которого я любила, и ты сказал мне такие ужасные слова? Да, Эс, ты всё правильно услышал, всё это в прошлом. Ты больше никто для меня. Я и глазом не моргну, когда тебя расстреляют. Я не буду вспоминать тебя и скучать по тебе. Ты этого не заслужил. Прощай, Эс. Оказавшись за дверью, она попыталась зарыдать, но слёз не было. Ей казалось, что закрыв эту дверь, она навсегда закрыла что-то такое в себе, что ей сложно было назвать одним словом. Она не предала его, но она чувствовала себя предательницей, она не обманула его, но чувствовала себя обманщицей. Она как будто перестала быть человеком, настолько тяжёлым оказалось для неё это потрясение. Гений смотрел на неё и не мог понять, что такого могло произойти в той комнате, почему она вернулась оттуда в таком состоянии. Эмри хотелось уйти, спрятаться, сидеть где-нибудь в одиночестве, но она не могла себе этого позволить. «Моя дочь снова в секторе, — думала она, — он ни за что не простит меня, и тогда Анна тоже окажется в опасности. Он просто уничтожит нас. Нас расстреляют вместе с Эс». Она побледнела, и он подхватил её за локоть, опасаясь, что иначе она упадёт. Гений заметно протрезвел с момента их расставания. К её облегчению, он не стал её тут же допрашивать, как будто почувствовав, насколько ей плохо. Эмри не помнила, как они добрались до дома. Не включая свет, он положил её на кровать в своей комнате и лёг рядом. — Я хочу, чтоб ты кое-что знала, — сказал он слегка заплетающимся языком. — Я знаю, что ты обманываешь меня. Я давно это понял. И я был неправ, когда заставлял тебя сказать. Ты можешь вообще ничего мне не рассказывать. Пожалуйста, делай всё, что тебе угодно, только не уходи больше, ты понимаешь меня? Пожалуйста, не оставляй меня больше одного. Эмри закрыла глаза, чувствуя, как медленно к ней возвращается способность ощущать. Она лежала, давясь слезами и задыхаясь, но стараясь делать это как можно тише. Она долго не могла восстановить дыхание. — Я обещала рассказать, и я расскажу, — она открыла глаза. Он спал. Мир за окнами перестал для них существовать. На следующее утро, когда Эс получил свою пулю в лоб, они всё ещё спали. Они не видели ни того, как Джил, хорошо спланировавшая это мрачное предупреждение, собрала в заранее намеченном ею зале весь задержанный персонал технического отдела, ни того, как она встретила и проводила к их местам Роулса и Анну, ни того, как Анна рыдала, ни даже того, как у границ с внешним городом начали гореть дома и кривые, жалкие деревья. Они безмятежно спали, и Эмри во сне обнимала Гения так, как будто несчастий, войн, смерти и корпораций вовсе не существовало на этом свете. Так, как будто всей их предыдущей печальной жизни тоже никогда не было. XXI — Именно по той самой причине, что у нас демократия, я и голосую против, — сказала молодая женщина из отдела непрофильных активов. — Это не тот формат, который мы могли бы поощрить. У нас есть вполне конкретные критерии оценки выступлений участников, и было бы нечестным по отношению к другим одобрять подобное отступление от правил. — Полностью согласен, — вмешался сидящий слева от неё представитель образовательного отдела, — мы, конечно, приветствуем кандидатов с любыми политическими взглядами, но как вы себе представляете эту девушку работающей в нашей компании? Она же считает всех, имеющих хоть какое-то отношение к корпорации, преступниками. Я предлагаю не соблазнять её карьерными перспективами, которые идут вразрез с её представлениями о добре и зле. Что скажете? — Можно я выскажусь? — робко вклинилась в разговор пожилая женщина, также представляющая образовательный отдел. — Я думаю, что всё, сказанное ею сегодня, нужно поделить на три. Мария очень молода, и думаю, что именно поэтому она ещё не вполне понимает, что и где уместным будет сказать. Но стоит ли её за это наказывать? Просто вспомните: кому из вас в семнадцать лет не хотелось свернуть горы и изменить мир? Кому он казался правильным и справедливым? За свою жизнь я столкнулась с таким количеством блестящих молодых людей, что я смело могу заявить: она — один из них. Решительность и убеждённость в том, что мир возможно и нужно изменить к лучшему, — разве этих качеств не должно быть у молодого специалиста? Так давайте поможем ей убедиться в том, что наша корпорация — вовсе не такое абсолютное зло, каким она себе нас воображает. Мы всеми способами укрепляем сотрудничество с государством, комитетом и другими корпорациями для решения проблем, которые являются для нас общими, — так почему же вы так хотите, чтоб она ещё больше укоренилась в своих убеждениях, что всё, что нас заботит, — жажда наживы? Я голосую за и призываю всех вас последовать моему примеру. — Следую вашему примеру, — улыбнулась ей темнокожая женщина средних лет из комитета. — Голосую за. — Но позвольте, — взял слово симпатичный молодой человек из технического отдела, — у меня есть только один вопрос в связи с этим: а что, так можно было? Чтобы попасть в корпорацию, мы ночами не спали, корпели над разработками, которые могут принести MJ реальную пользу, мы старались предложить что-то такое, что могло бы выделить нас среди других кандидатов. А она вышла, сказала «вы все уроды, спасибо за внимание» и ушла. Это, по-моему, просто очень наглый способ привлечь к себе внимание. Что меня удивляет гораздо больше, со всем уважением к более опытным членам комиссии: этот её способ, по всей видимости, действует. Но я голосую против. Меня это не впечатлило. Мелджен с любопытством смотрел на схватку, разворачивающуюся перед его глазами, время от времени поглядывая и на Роулса, который вовсе не спешил высказываться. — Три «за», три «против», — констатировал Мелджен, — вот это накал страстей. И три человека ещё не проголосовало. Любопытно. — Где мои вещи? — спросила Эмри, не обнаружив сумку на мраморном подоконнике, где она её оставила перед тем, как зайти в зал. — Её кто-то забрал, — равнодушно ответил один из бывших одноклассников. — В смысле «кто-то её забрал»? — Да не переживай ты так, это вроде та твоя подруга, Шэда, которая всё околачивалась тут. Она тебя внизу, наверно, ждёт. Эмри вздохнула и поспешила на её поиски. Шэда, как и предполагалось, тут же была обнаружена под куполом стеклянной курилки. Дым от её сигареты, вместо того чтобы, как положено, лениво подниматься вверх и рассеиваться в воздухе, втягивался потолочными вентиляторами с такой скоростью, что Шэда каждый раз, когда ей приходилось пользоваться курилками в корпорации, сокрушалась по поводу того, что её лишают одного из неотъемлемых, по её мнению, прав: курить по-человечески. Она, как, впрочем, и всегда, была увешана антиглобалистской символикой и одета в свою любимую металлического цвета косоворотку с не то оккультным, не то славянским узором. На её до дыр затёртом рюкзаке красовалась такая же потрескавшаяся, как и сам рюкзак, надпись «No to corporations», а на груди, само собой, была электронная карта, позволяющая издалека опознать в ней стажёра отдела маркетинга. — Ну, как всё прошло? — спросила она, в очередной раз затянувшись. — Ты не поверишь, — сказала Эмри, опустившись на хромированную поверхность скамьи, — один из экспертов комитета прислал мне контакты сразу после моего выступления. Думаю, он предложит мне с ним встретиться. Шэда присвистнула. — Да ты, я смотрю, пользуешься успехом у мужчин. Ты же, я надеюсь, не будешь с ним встречаться? — Почему бы и нет? Вдруг меня возьмут в комитет. — Какая же ты маленькая наивная дурочка, — Шэда рассмеялась и затушила окурок, после чего продолжила: — Да и что это ты будешь встречаться с каким-то непонятным экспертом, когда ты у нас скоро, оказывается, выходишь замуж. Эмри непонимающе уставилась на неё. У неё ушло несколько секунд на то, чтобы осознать очевидное. — Ты что, рылась в моей сумке?