— Джил, — Гений прервал ее пламенную речь, — почему ты пришла выступать в таком виде? «Он не слышал, — послышались удивленные комментарии из зала. — Не слышал». Джил улыбнулась, поправив пиджак, который был ей велик. — Дорогой мой, ты сам лучше моего знаешь, что мой отец был редким козлом. Ногти Гения вонзились в ладонь. Он сделал над собой усилие и вытянул руку в зал, призывая всех успокоиться. Кажется, это не помогло. — Само собой, мой отец знал, что я вступила в организацию освобождения сектора, как и про то, что после его смерти я продам все до одного его активы и поделю деньги поровну между всеми нашими людьми: от корпорации до Третьего сектора. После того, как я объявила ему о своих планах, он внёс в завещание кое-какие изменения. Но кому ещё мог он оставить компанию? Он идиот, если думал, что выступление в обнажённом виде меня остановит. Он же ничего не написал про то, что люди должны смотреть на меня. Джил зло засмеялась. — Теперь ты понял? — спросила она и, не дожидаясь ответа, хлопнула в ладоши, желая перейти к следующему слайду. И тут на экране появился Мелджен. «В ваших интересах не отключать это видео, поскольку оно уже отправлено каждому сотруднику в этом и прочих офисах MJ». Зал забурлил, люди с автоматами тоже начали переговариваться. «Если вы его видите, значит я действительно мёртв. Я сделал слишком много дерьма, чтобы воскреснуть, так что можете воспринимать это заявление со всей серьёзностью». V Он смотрел на экран, на котором Мелджен толстым пальцем бесконечно медленно вдавливал окурок в огромную металлическую пепельницу. Гения невольно посетила неуместная мысль о стоимости размещения рекламы в завещании. Смерть казалась жутким розыгрышем, который всё же был вполне в духе главы… бывшего главы, бывшего безраздельного владельца MJ, единственного полного и безоговорочного владельца корпорации такого масштаба, корпорации, под контролем которой находился один из крупнейших секторов мира. Последствия этой смерти пока не представлял себе даже Гений, несмотря на то, что он успел просчитать в уме уже с десяток сценариев. Впрочем… Он не знал, как принято вести себя в таких ситуациях, это ему было даже всё равно. Хуже того: он не знал, что он испытывает. Он должен был бы волноваться за себя, взятого в заложники, за Эмри, возможность присматривать за которой он, вероятно, потерял с захватом сектора и которая, он был в этом уверен, сектор так и не покинула. Но он не мог. Он не мог даже как следует осознать, что погиб человек, который был всей его семьёй. Гений стоял как парализованный. Но вовсе не от растерянности, не от медлительности, с которой одна мысль следовала за другой — причина была прямо противоположной: он видел по крайней мере пару вариантов развития событий, грозивших войной всех против всех с применением чего угодно… всего оружейного арсенала человечества в ближайшие двадцать четыре часа. Он также видел три сценария, в целом куда более радужных, правда, конечно, подразумевающих его смерть. Были среди путей развития и ещё более оптимистичные, но все они требовали либо чуда, либо активных действий с его стороны. И второе, это самое второе, казалось ему менее вероятным, чем чудо. И вместе с тем он переживал давно забытое и даже несколько упоительное чувство: он ощутил себя в ничем не ограниченной опасности неведения. Но, будучи человеком, биологически идентичным всем прочим, он ощущал эту опасность как полную безмятежность, ему казалось, что сама судьба, бог, автор сценария или программа, управляющая событиями, бережёт его. Он понимал, что это ошибка выжившего, что он только потому ощущает эту безопасность, что всё ещё жив. И он так же прекрасно понимал, почему эта мысль о том, что мир крутится без его ведома, его успокаивает. Ни одно человеческое существо не предназначено для того, чтобы управлять системой такого масштаба. Вся психическая организация, вся биохимическая начинка предназначали человека для другого: для возни с себе подобными, для продолжения рода, для спасения собственной жизни, наконец. Предвидеть — значит мочь изменить. Мочь изменить — значит распоряжаться будущим. Не слишком ли тяжёлая ноша для самую чуточку облагородившейся обезьяны? Он настолько привык видеть один сценарий, а не десяток с ответвлениями, что теперь даже в ситуации смертельной опасности чувствовал расслабленность: он не мог ничего изменить, не знал, как что-либо изменить, он был бессилен. И это бессилие, эта вера в судьбу, записанная в генах систематически выживавших до него и переданная ему, заставляли его радоваться упавшему с плеч грузу. И да, это было абсолютно нелогично: тяжёлый и полезный груз точного предвидения наверняка мог бы теперь спасти ему жизнь. Но он не видел будущего. Впервые за многие годы он словно находился в темноте. Его место было в техническом отделе, а не здесь. Здесь он был бессилен что-либо изменить. Единственный сценарий будущего превратился в бесконечное множество, разросшись, как огромное дерево. И хотя базовые варианты всё ещё прекрасно усматривались, выбор наиболее вероятного из них стал совершенно невозможным. Гений испытывал страх, и это было неожиданно приятно. Будущее прекратило своё существование, а значит, где-то в бесконечности вариантов, настолько далеко, что даже его ум не мог дотянуться до этого сценария, Эмри любила его. Погибший Мелджен выглядел очень даже живым. Вероятно, он и был жив. Лишённый способности к прогнозированию, Гений не мог сказать точнее. Он вообще ни о чём больше не мог судить. «Надеюсь, что вы все порядком повеселились, друзья мои. А сейчас будет ещё веселее, я обещаю вам. Потому что у меня остались идеи интереснее, чем мстить всем этим жадным претендентам на мои деньги. Ладно, я не буду вас мучить слишком долго. Соль, друзья мои, в том, что формально я жив». Гению полегчало: на этот раз он был единственным, не впавшим в недоумение от сказанного. Он прекрасно знал, что его бывший… нынешний начальник имеет в виду. «И сегодня я расскажу вам самую последнюю мотивирующую историю в моей жизни». «Он же не мог в самом деле умереть, всё это — всего лишь очередная безумная выходка», — в который раз подумал Гений. Да, выглядел Мелджен так себе, но это можно было списать на возраст и пристрастие к бесконечному курению. К тому же уж слишком счастливое лицо у него было для умирающего. «Все вы знаете наш слоган, друзья мои: Мелджен любит вас. И это не какая-то там шутка. Вот только у тех, кого я люблю, я забираю всё. Да, я разрушил жизни каждого, кто был мне важен: моя жена застрелилась, моя дочь связалась с предателями, но моей истории они не достойны. Моя история не о них, но о каждом из вас. О том, что каждый, каким бы неполноценным кретином он ни были, может однажды встать во главе компании. Так вот же. Однажды, почти уже тридцать лет назад, когда наша компания не достигла ещё и десятой части того положения, которое имеет сейчас; когда в круглом кабинете заседал совет директоров, а система неформального деления на сектора была только создана и существовала разве что в тайных договорах с нашими дорогими партнёрами; когда я руководил отделом маркетинга, располагавшимся на территории почти достроенного внешнего города, мне сообщили, что уже вторую неделю ко мне пытается попасть посетитель. Я попросил впустить его. Это был мужчина лет на десять старше меня в старом коричневом костюме. Представившись, он сказал, что работает каким-то начальником строителей, что-то вроде того. «Ну и чего это тебе, строитель, нужно от меня?» — спросил его я. Он сказал, что умирает. «Ну и что с того?» — подумал я, посочувствовал и предложил ему оплачиваемый выходной. Конечно, он пришел не за выходным, за этим вообще надо было не ко мне, но его просьба меня, м… несколько удивила, потому что он притащил с собой мальчика лет восьми, который во время нашего разговора вошёл и без всяких церемоний сел на стул для посетителей, но не так, как садятся нормальные люди, а спиной к нам. «Что, друг, у тебя нет жены?» — спросил я своего строителя. Но мужчина помотал головой. «Есть, — ответил он. — В том-то и дело. У моего сына проблемы в общении и вообще… Зато у него отличная память на числа». «Чёрт тебя дери, мужик, — подумал я, — отстойное умение какое-то в наше время». Он рассказал мне о том, что его сын третий раз не сдал экзамен на бытовое ориентирование и не был допущен до учёбы во внешнем городе. Но я так и не мог понять, к чему он клонит. «Ты хороший человек, я видел тебя в новостях», — сказал он мне, а я подумал тогда, что он, э-э-э… не в себе, короче. Институт информации собирается ставить на нём опыты, а его матери предложили за это хорошую пенсию, — объяснил он наконец. — После моей смерти я едва ли смогу этому помешать. У тебя же нет детей. Я хочу, чтобы ты взял моего сына себе». Это был первый раз, когда со мной говорили так нагло, что я не нашел сразу, что ответить. Но ситуация пробудила во мне любопытство. «А что будет, если я откажусь?» — спросил я и на этот раз не удержался от смешка. Я так и не мог понять, на кой мне его чокнутый сын. «Я заминирую и взорву корпорацию», — ответил он совершенно спокойно. Ну да, очередной псих. Этот строитель явно был не в себе. Я знал, что он в жизни не сможет этого сделать. И всё же… я подумал, что это будет отличным имиджевым ходом. Я возьму себе мальчика и сразу же стану известен как человек, в самом деле заботящийся о своих сотрудниках. Так и появился слоган о любви. Такого рода хернёй я и занимался в рабочее время, да. И я тоже был почти никем. Ну, кроме того, конечно, что я был братом Виктора Меженова, держателя контрольного пакета тогда ещё даже не крупнейшей в, гм… стране компании. Одной очень амбициозной технологической компании». Мелджен улыбался настолько нагло и говорил настолько неприемлемые вещи, что не было сомнения: он и сам верит в собственную смерть. Иначе как бы он, абсолютно прагматичный в своей одиозности, объяснял потом Комитету по этике, форуму секторов, ООН и правительствам стран-партнёров свои симпатии к дореформенной корпорации. Ни один нормальный человек не смог бы его за это простить. «Но не торопитесь, друзья мои: история была вовсе не такой умилительной, как вам кажется. У меня, само собой, не было ни детей, ни жены, и жизнь моя была легка и полна бухла, наркотиков и женщин. Поэтому от парня я сразу же избавился, сделав несколько фотографий для прессы и сплавив его в технический отдел. В общем, честно: я даже не интересовался тем, как у него дела; и эту историю можно было бы уже закончить, если б её продолжение не было куда интереснее, чем начало. Итак, по нелепому стечению обстоятельств, отец мальчика не только не умер, но и объявился через несколько лет, желая его забрать. Тогда я уже работал в корпорации и просителя ко мне не допустили, но, прочитав его просьбу, я рассмеялся и решил её удовлетворить. Что ж, впервые за эти годы я пришел в технический отдел, который был вне моей компетенции, и попросил отдать мне мальчика, в ответ на что получил бурю негодования со стороны персонала. Мне стало интересно, в чём дело, и я решил посмотреть на этого гения еще раз. Когда я вошел в кабинет, где кроме мальчика было ещё человек пятьдесят, он чертил какие-то схемы на электронной доске, а все остальные стояли вокруг него. Я подошел поближе и присмотрелся: сомнений быть не могло, это была схема рационального распределения трафика в корпорации, за которую в прошлом месяце был премирован весь отдел. Только представлена она была с кучей расчетов и уравнений, о которых я и понятия не имел, воображая себе распределение трафика, о котором мельком упоминали на совете директоров, как красивый концепт возможного будущего. Но будущее было ближе, чем казалось. Мальчик не заметил меня. Я вышел, а когда вернулся к себе, достал прошение и написал на нём: «Отказать». Отец пытался поднять шум в СМИ, но по случайному стечению обстоятельств все они принадлежали корпорации или моим дорогим друзьям из других секторов. Сначала я думал забрать мальчика из отдела и отправить его учиться, но, с другой стороны, формально он никогда и не был моим. К тому же я, можно сказать, в первый и последний раз столкнулся с ситуацией незаменимости сотрудника. Итак, друзья мои, перед вами, возможно, последний в мире человек без начального образования. Время от времени я стал наблюдать за ним. Жил он всё там же, в маленькой комнате за отделом. Вопреки моим опасениям, с людьми он общался вполне адекватно и к восемнадцати годам имел даже некое подобие авторитета. Я уже думал о его возможном повышении, но вот однажды наш маугли, воспитанный технарями, исчез. Потом я узнал, что с помощью одного из сотрудников, которого я тут же и уволил, он сбежал в сектор и нашёл там своих родителей. Точнее говоря, его мнительный отец к тому времени всё-таки умер, а чокнутая мать не узнала сына». Мелджен сделал паузу, чтобы достать из пачки с огромной надписью «Курение убивает» новую сигарету. Гений равнодушно наблюдал за процессом. «Чтобы вы могли понять мои дальнейшие действия, необходимо дать вам представление о процессах, происходящих в компании и за её пределами. В предыдущее десятилетие крупнейшие мировые корпорации начали сливаться, причём на непонятных для меня основаниях. Я никогда не был специалистом в этом и наивно считал, что целью любого слияния является, кхм… синергия, но мой любимый брат, которому принадлежал к тому моменту контрольный пакет, объяснил мне, что эта идея устарела и теперь, грубо говоря, нужно скупать всё, что не является убыточным, всё, до чего можешь дотянуться, и главное, всё, с помощью чего можно оказывать реальное влияние на правительства подконтрольного сектора. В те годы Комитет по этике, этот второсортный клуб для фриков со всего мира, вдруг стал всем интересен, ну а я по настоянию брата женился, и у меня родилась дочь. И уж так тогда сложились обстоятельства, что моего брата расстреляли за преступления против человечества. Нелепая смерть для главы транснациональной корпорации, не так ли? Само собой, его подставили, но отчасти он был в этом виноват: тогда я не понимал, что заставило его купить долю в злополучной «Трансграничной корпорации баланса», тайно занимавшейся обогащением урана. Теперь я понимаю, что ему просто не повезло, у него было-то всего семь процентов! Да и вообще на его месте я голосовал бы за бомбёжку Комитета по этике». Мелджен рассмеялся. Пусть и после смерти, но он смог сказать то, что действительно об этом думал. Раз и навсегда припечатал лицемеров, отрицавших преемственность корпораций до и после инцидента. Но лучше б он этого не говорил. «Наши бумаги», — с ужасом подумал Гений, представляя себе тот момент, когда эта видеозапись просочится за пределы сектора. «К несчастью для моего брата, тогда международное сообщество было достаточно сильным для того, чтобы расстрелять десяток высокопоставленных террористов, интересным способом избавившихся сразу от пула конкурентов. Но к счастью для меня. В моих руках оказалось девяносто процентов акций компании, остальные десять я убедил передать мне… на безвозмездной основе. Уж так вышло, что человек, владевший ими, погиб, а его наследники отказались от акций в мою пользу. То есть, конечно, его убили, но это совсем другая история, к которой я не имел прямого отношения. Итак, я стал единственным в мире безраздельным собственником компании такого калибра. И тогда я понял, что я должен себя защитить. Что было дальше, вы все прекрасно знаете. Кроме одной существенной детали. В тот же год, что я получил компанию, мой гений пришел ко мне, объявив, что хочет жениться на девушке из сектора. Ох и посмеялся я тогда. Нет, ну я, конечно, знал, чем всё это закончится. Я вообще, кхм… знал много девушек из сектора и что им нужно от таких, как он. Да честно говоря, это им нужно от всех, что уж там. Суть в том, что взамен надо брать максимум, только и всего. Но он выбрал самый паршивый вариант. Хочешь жениться — женись, чёрт с тобой. Ну да ладно, все эти истории всегда заканчиваются одинаково, так и на этот раз чуда не случилось. Случилось даже кое-что похуже, чем обычно. Что ж, мы заключили сделку: я выдал ему квартиру и вообще обеспечил всем необходимым, а он в обмен на это согласился стать мной. Согласитесь, круто я придумал? Я достал для него новые документы. И это была не какая-то подделка. Я мог всё, и я этим пользовался. Итак, с того момента у нас был один ID в базе данных, одно имя, один счёт. Юридически всегда существовал только один из нас. Надо ли говорить, что главной целью этого всего было создание ширмы — для сектора и мира за его пределами. Разумеется, слухи остановить было невозможно, но я потратил миллиарды на защиту себя и своей анонимности. Надеюсь, хотя бы до шестидесяти я дожил?» «Не дожил», — мрачно подумал Гений. «Ну, убил меня кто-то из своих. Так вот, спустя несколько месяцев я стал замечать пропажу огромных сумм с моего счёта. Я позвал моего друга к себе. «Амиго, на что ты столько тратишь?» — спросил я его. И я уже знал ответ. Эмри. Воплощение всего того, что я ненавидел в нищих бабах Третьего сектора. Выдающийся образец жадности, глупости и наглости. Он никогда прежде не имел дела с деньгами, и я решил, что это будет ему хорошим уроком. Я оставил открытым для него только один счёт, на который перечислял оклад, соответствующий занимаемой им должности. Он пришел ко мне через три дня. «Мне нужны деньги», — сказал мне он. «Но ты и так получаешь свою зарплату», — возразил я. Мне было интересно, чем закончится противостояние его жены со мной. «Но я делаю больше, чем весь отдел», — возразил мне он. «Да, — согласился я, — но это не значит, что ты должен больше получать. Может быть, смысл капитализма в этом и заключался когда-то, но смысл моей монополии в том, что это я буду решать, сколько тебе платить». «О, пожалуйста», — сказал мне он. Я ждал; думал, он будет угрожать мне своим уходом к конкурентам, мне было не то чтобы денег жалко, просто интересно, но ничего не произошло: он просто вышел из кабинета. Он не умел ни угрожать, ни убеждать. На следующий день ко мне пришла его жена». Мелджен снова засмеялся. Гений обернулся: Джил, скрестив руки, стояла лицом к экрану и наблюдала за происходящим на экране. Знает ли она, что её отец лжёт? Едва ли. «Эмри. Вот кто точно думал, что умеет убеждать. До тех пор, пока ее головой об тумбочку не приложили. Говорит, значит, знает мои секреты, владеет фотками, схемами корпорации, знает, где живу и прочая бесполезная чушь. Я напомнил ей, кто она и откуда. Ну, она, само собой, говорит: «Заберу у тебя всё», — я её и вышвырнул. Тогда она собрала свои вещи и переехала ко мне домой. Ход был оригинальный: позвала полицию, показывает им документы, говорит: «Я жена Мелджена, в моём доме любовница с ребенком». Так себе был ход, на самом деле. И для нее тоже. Охране я после дал указания и на километр её к моему дому не подпускать, кое-кого из полиции о тонкостях моей личной жизни тоже пришлось уведомить. Но в тот вечер я сильно разозлился. Гению позвонил, говорю, чтоб немедленно забрал её. Он приехал тут же, зашёл, а она спит в моей кровати. Вот тогда, ха-ха, он её избил и выгнал. Думаете, я шучу? Нет, серьёзно. Она даже Гения достала. Это, друзья мои, редкий талант. Впрочем, выгнать её заставил я». Гений очень надеялся на то, что Эмри этого не слышала, что её не было среди присутствующих. Не потому что эта версия выставляла её в совершенно искажённом свете, а потому что… Потому что правда была хуже. Это была бы правда пострашнее всех этих признаний в симпатиях Мелджена массовым убийствам его брата. О последнем и так с самого инцидента сплетничали все злые языки мира, о первом, весьма вероятно, не знал никто. Гений закрыл глаза и на минуту словно отключился: ему было бесконечно стыдно слушать всё это. Да, его начальник пытался в точности передать свои впечатления от Эмри, исказив при этом все эпизоды с её участием до неузнаваемости. Но всё же всё это было неправдой. «А в заключение я расскажу вам о том, как моя дочь лишилась наследства».