Старатель Тимоша показал многое. Кроме всего прочего, он выпил стакан водки, стоя на голове, чем совершенно пленил свидетельницу со свадьбы, которая гуляла рядом. Тимофей босиком отплясывал рядом с мистером Литлвудом (танец у него получался замысловатым, но русским), свистел в два пальца и от всей души кричал: — Е-е-е!!! Когда песня, исполненная дважды, наконец закончилась, старатель подошел к родителям жениха и зачем-то шлепнул перед ними на стол пачку денег: — Даешь кожаный реглан! Очнувшийся Ося между тем начал уговаривать какую-то девицу со все той же свадьбы: — Леха, щас мы поедем на конспиративную квартиру… Ты знаешь, кто мы такие? Мы — особо летучий секретный отряд УГРО! Вон, видишь парня? Иди спроси у него ксиву, если мне не веришь… Наутро Штукин очнулся все в той же квартире — на полу в ванной, в обнимку с мистером Литлвудом. В раковине лежала практически допитая бутылка какого-то дорогого виски. Крендель валялся в коридоре, накрытый газетой «Советская Россия». Сибиряк спал в глубоком кресле, прижимая к себе нераспечатанную бутылку шампанского. Тимофей и свидетельница, оба одетые, посапывали на широком диване. Оси не было — видимо, «Леха» так и не решилась ехать на конспиративную квартиру… Когда Крендель потом рассказывал Денису Волкову, то Патагонию за такой набой даже бить не стали при встрече. Денис, слушая, хохотал как сумасшедший. Единственное, чего так и не смог понять Крендель — это то, куда же в итоге делись палехские шкатулки, — а они исчезли из квартиры бесследно. Что же касается Штукина, то он никому из коллег не рассказывал о своем внедрении, полагая (совершенно справедливо), что, если эта история дойдет до ушей начальства, — оно не оценит юмора… …Шло время, дни складывались в недели, недели в месяцы, а месяцы в годы. Постепенно из волчонка-одиночки Штукин превращался в волка, но не менее одинокого. Он стал очень хорошим опером, причем, что называется — широкой специализации. Он раскрывал разбои и убийства, квартирные кражи, мошенничества и серийные развратные действия. Его уважали коллеги и блатные, начальство ценило и прощало ему всякие выкрутасы, поскольку Штукин давал показатель. Он старался много читать, а еще больше любил беседовать с интересными людьми, с которыми его время от времени сталкивала оперская планида. Штукин казался удачливым и уверенным в себе, он нравился женщинам, правда, ни одна из его многочисленных интрижек так и не переросла в роман. И никто не замечал, что, несмотря на все удачи и успехи, парня что-то грызет изнутри, не давая покоя. Валера и сам не мог понять, что же его гложет, но все чаще и чаще ощущал какую-то тоску, иногда переходящую в злость и ярость, которые, собственно говоря, и прорывались наружу его странными авантюрными выходками. Он словно иногда в рулетку с судьбой начинал играть — впутывался в рисковые истории, которые могли стоить ему не только карьеры. Но ему везло, а победителей, как известно, не судят, даже таких, которые будто специально нарываются на проигрыш… …Природу собственной тоски Штукину помог осознать случай. Хотя, наверное, не в этом случае и дело было — Валера сам дозрел до понимания, а все остальное стало лишь толчком… …Все началось со случившегося на территории 16-го отдела убийства, а произошло оно, по странному стечению обстоятельств, ровно за три дня до того, как полковнику Ильюхину было поручено подыскать кандидатуру на внедрение в «империю» Юнкерса… …Большинство криминальных убийств, совершенных не только в России, но и по всему миру, страшны своей скучной и предсказуемой неинтересностью, отличаясь друг от друга лишь марками дешевых спиртных напитков, употребленных злодеями. Расположенный на Васильевском острове (то есть фактически в центре Петербурга — многомиллионного европейского города) 16-й отдел милиции сталкивался со случаями, подтверждавшими эту догму, не реже трех-четырех раз в неделю. Штукин в свое время очень быстро привык к команде «У нас убой!» и ко всему, что за этой командой следовало. Профессиональный цинизм вырабатывается быстро. В подавляющем большинстве убоев не было никакой тайны, и для их раскрытия не требовались шерлок-холмсовские методы. Типичная картина убоя — это труп, которому раз пятнадцать дали по голове утюгом или засадили в живот столовый нож, и находящийся где-нибудь неподалеку в состоянии даже не тяжелого, а тяжкого алкогольного опьянения «киллер». Последний, как правило, валялся либо где-нибудь на кухне или же успевал отползти до ближайшего притона. Орелика брали за шиворот и тащили в отдел, где он практически сразу писал явку с повинной. Штукин часто издевался над этой профанацией: «Ишь ты! Молодец какой! Сам явился и отписал не что-нибудь, а явку!» Убийцы его сарказма не понимали, поскольку думали больше о стакане портвейна, который за правильное поведение обещал налить оперсостав. Явка отписывалась, стакан наливался, и, как говорится, с Богом, православные, — на лесоповал! «Настоящие» убийства случались намного реже, но все-таки встречались… Этот день, 8 ноября, был днем особенным — послепраздничным и предпраздничным одновременно… Валера Штукин запомнил его навсегда, потому что именно в этот день могла коренным образом повернуться его судьба. Могла. …Преступление произошло еще до утреннего «сходняка» у заместителя по уголовному розыску. Когда к 9.20 к нему в кабинет стали подтягиваться хмурые после отмечания 82-й годовщины Октябрьской революции опера, зам уже ругался о чем-то с дежурным и практически «запинал» по телефону ответственного от руководства РУВД — начальника соседнего 30-го отдела. Тот решил «тряхнуть стариной», сам к восьми утра выехал на труп (находившийся на территории 16-го отдела) и так топорно организовал работу, что, как выразился заместитель по УР: «…лучше б ты меня дождался и ничего своими граблями не трогал». А суть дела сводилась к следующему: в 7.15 из службы «02» раздался звонок дежурному РУВД с информацией об убийстве на Кожевенном заводе. Выехали, убедились, то-се — выяснилось, что убийство произошло не на самом заводе, а в арендуемом в его помещениях офисе некой юридической фирмы «Алиби». В кабинете директора этой фирмы лежал труп практически без головы, поскольку в эту голову попало два заряда картечи из ружья или обреза двенадцатого калибра. Пока вызывали хозяев и работников офиса, пока эксперт скандалил на тот предмет, что у него заканчивается дежурство, — начальник 30-го отдела поруководил: согнал всех, кого не нужно, и разрешил всем, кому нужно, дожидаться утренних пересменок. В результате заместитель по УР шестнадцатого отдела вместе с операми выехали лишь к десяти на уже прокуренное и затоптанное место происшествия. Первое, что увидел Штукин, еще даже не войдя в офис, — это как оставленные бдить у входа милиционеры ППСМ тайком курят сигару, сладострастно отплевываясь. Зам это тоже увидел, потемнел лицом и, отвернувшись, чтобы не видеть их рожи, рыкнул: — Если спиздили еще и мобильник — на этот раз посажу! Надо сказать, что мелкие кражи с мест происшествий — дело, к сожалению, обычное. И это не поклеп на нашу родную милицию, поскольку об этом знают абсолютно все, посвященные в рутину ОРМ, — и знают, к сожалению, не понаслышке… Следователь прокуратуры прибыл на удивление быстро. Штукина бросили на установление личности трупа, а Потемкину поручили заняться руководством «Алиби». Руководство пребывало в прострации, стонало, мычало и на позывные не откликалось. — Ты не тукань! — озлился наконец Потемкин. — Этот «всадник без головы» в чьем кабинете — в твоем или моем?! Я тебе не мисс Марпл, у меня шестисот страниц для расследования нету — мигом на киче окажешься! Создашь потом в колонии-поселении ООО «Чистосердечное признание»! Генеральный директор «Алиби» упал в кожаное кресло и, совсем не театрально, вдруг взрыднул: — Это Гриша! Поскольку лицо директора было закрыто его же ладонями, Потемкин улыбнулся и подмигнул всем, кто слышал, — мол, развалили дядю, а остальное — дело техники. Потом опер снова построжал лицом и подналег на директора: — Гриша — это который тут отдохнуть прилег или Гриша — который по городу бегает и людям головы сшибает?! Генеральный бессильно поник головой: — Гриша — это «крыша»! Потемкин кивнул понимающе и нехорошо улыбнулся: — А «крыша» — это, очевидно, Гриша?! Э, папаша! Как там тебя… юридическое сопровождение грузо-разгрузочных работ… сконцентрируйся! Гриша — убийца? — Уму! — всхлипнул себе в рукав юрист. — Уму или угу?! — Угу. — Угу или убийца? — Он убил. — Отлично! — Потемкин потер руки и кивнул Боре Уринсону. — Давай его на базу — пусть там ваяет подробно про Гришу и «крышу». Слабины не давай! Начнет петлять — оформляй в камеру! Последнее Потемкин добавил, конечно же, для острастки и от собственного куража, но Уринсон подыграл ему, серьезно кивнув, как начальнику, отдавшему однозначный приказ подчиненному. — У безголового документы на гражданина Швеции, вот только фамилия советская — Романов, — переписывая паспорт и еще какие-то бумаги, сказал Штукин. — Не гражданина, а подданного, — поправил Валеру следователь прокуратуры, заглянув ему через плечо и вынув документы из руки опера. — Установите-ка, где он остановился… Что-то гостиничной карточки я не вижу… Как установите — я выпишу обыск. Штукин пожал плечами: — Поздно уже его обыскивать, это у Гриши нужен обыск. Следователь нахмурился и четко повторил: — Товарищ из органа дознания, установите место фактического проживания покойного, а я выпишу обыск! Валера внимательно посмотрел на представителя надзирающего органа и, вглядевшись, понял, что перед ним опытный сотрудник с ярко выраженным прокурорским комплексом старшинства. — Понял, — тут же согласился Штукин. Следователь сжал губы в линию и обернулся к Потемкину: — А вы… Будьте любезны — выведите свидетеля, я вам хочу кое-что сказать… Уринсон шустро вывел директора за дверь, и следователь громко заявил: — Я в ваши дела не лезу, а вы при мне больше так ни с кем не разговаривайте! — А я и не начинал еще… — хмыкнул Потемкин. — Еще раз повторяю: при мне так больше с гражданами не разговаривайте! А то получается, что я, молчаливо, — в доле! — начал раздражаться следователь. Наверное, он в чем-то был прав, но Штукин и Потемкин, переглянувшись, без слов, одними глазами, охарактеризовали следака «тем еще фруктом». …Где-то часа через два, уже сидя в своем кабинете, Валера установил, что убитый остановился в дорогой съемной однокомнатной квартире на улице Кораблестроителей. Ключи, найденные в брюках Романова, скорее всего, были именно от этого адреса. Но ехать туда на обыск Штукин не захотел из духа противоречия — не понравился Валере следак с его вежливо-командирскими интонациями. Чтобы его не погнали на обыск, Штукин начал еще раз подробнейшим образом опрашивать директора и некоторых его подчиненных. Таким образом Валера создал в своем кабинете деловую атмосферу вопросов и перепроверок — он все рассчитал правильно: зам по УР, заглянув к нему, удовлетворенно кивнул и послал на обыск других. Поехали Уринсон и Потемкин, а к ним еще примкнул недавно нарисовавшийся старый опер из главка по фамилии Костылев. Этот товарищ давно курировал Василеостровский район и всегда знал, когда надо быстро возглавить что-то уже заведомо раскрытое или почти раскрытое. Вообще-то Костылев работал в главке по грабежам от сберкасс, а к убойной теме давно внутренне остыл, так как его не очень принимали в коллективе. Ну уехали сотрудники на обыск — и уехали. Чай не подвиг совершать отправились. А в отделе между тем установили Гришу и начали искать его во времени и пространстве. Штукин сделал много правильных и профессиональных движений, которые, к сожалению, оказались лишними: в 10.16 Гриша убыл поездом в Ярославль, о чем сообщила информационная система СЗУВДТ[70] «Экспресс-2». К пяти часам вечера Валера был уже вымотанным и злым, — а как не злиться, если не хватило совсем чуть-чуть… Одно дело, если бы это «вечный глухарь» был — тут что же, такова жизнь, пусть в главке думают, у лошади голова большая! Но в этом-то случае — могли быстро и по горячим следам… Одурев от сигаретного дыма в собственном кабинете, Штукин выскочил в коридор и столкнулся с троицей, вернувшейся с обыска. — Быстро обернулись! — усмехнулся Валера и обратил внимание на то, что от всех троих пахло спиртным, и притом не обычным водочным перегаром. Штукин с удивлением почуял, что от них пахло не чем-нибудь, а абсентом, напитком, который сам Валерка совсем недавно попробовал в дорогущей кофейне в центре. — О как! — еще раз хмыкнул Штукин, а про себя отметил, что на Васильевском острове абсент совершенно точно нигде в розлив не продают. Все трое были чем-то очень возбуждены и при этом покорно кивали заму по УР, который, натолкнувшись на них сразу после Валеры, начал что-то сердито им выговаривать. «И куда это гонор Костылева подевался? — удивился еще раз Штукин, заходя обратно в свой кабинет. Точно что-то на квартире покойника умыкнули и пропили!» Валерка закурил, поразмышлял и переменил вывод: «А ведь не пропили! У этого шведскоподданного на хате около штучки „зеленых“ точно могло быть припрятано!» Штукин вздохнул и про себя решил, что, отказавшись ехать на обыск, он «попал» на неплохой телевизор типа «Сони» — Валерка как раз собирался покупать новый телевизор взамен старого, уже окончательно сдохшего. Впрочем, досада быстро улеглась, и Валерка даже пошутил, когда Боря Уринсон с Потемкиным собрались сваливать с работы: — Пока, любители абсента[71]! Обиды на коллег за то, что они не «проставились» с добычи, у Штукина не было: в таких деликатных вопросах лучше лишний раз не светиться даже среди своих… …Валера дописывал кое-какие бумаги, в отделе он остался один, все остальные уже разошлись, когда к нему в кабинет неожиданно зашел генеральный директор «Алиби». Юриста отпустили несколько часов назад, опросив вдоль и поперек, и Штукин никак не рассчитывал увидеть его снова: — Давно не виделись! За Гришу переживаете? Генеральный директор выглядел каким-то нервным, что, впрочем, было вполне естественно для такого веселого денька, за который он узнал много нового о жизни. — Бог ему судья, Грише, — хрипло сказал юрист, как-то воровато оглянулся и понизил голос: — Я бы хотел поговорить с вами тет-а-тет…