IV. Юнгеров Сентябрь 2000 г. — прошлое …После безобразной сцены с зуботычиной, когда Егор ушел, Юнгеров настолько осерчал, что велел сгрузить водный мотоцикл обратно в озеро и минут сорок гонял на нем как сумасшедший, закладывая немыслимые виражи. И только когда сил уже не осталось даже на то, чтобы взобраться на мотоцикл после падения снова, — только тогда Юнкерс на холостом ходу медленно подошел к пристани. На мостках тихо стояли Денис и Штукин. Как только водный мотоцикл причалил, они с усердием стали затаскивать его на сушу по специальным полозьям. Подошедший Ермилов подал Александру Сергеевичу полотенце. Юнгеров снял мокрую футболку, вытерся насухо, замотал полотенце вокруг бедер и пригладил волосы. Все молчали. — Валерий! — окликнул Штукина Александр Сергеевич. — Я! — отозвался Валера, пытаясь втянуть мотоцикл фирмы «Барбандье» на тележку. — Головка от… снаряда! — рявкнул Юнгеров. — Как управитесь — зайдешь ко мне! — Есть, — понимающе вздохнул бывший опер. Александр Сергеевич мотнул головой Ермилову, тот кивнул и поспешил за шефом. Юнкерс шел к дому тяжелыми широкими шагами. Юрий Петрович пристроился рядом и зашагал в ногу. Когда они уже подходили к дому, Ермилов оглянулся на все еще возившегося с водным мотоциклом Штукина и сострил: — Если вам сразу понравился ваш новый подчиненный, значит, вы его плохо разглядели. Юнгеров на шутку даже не улыбнулся. Он вздохнул, думая о чем-то своем, и пробормотал — опять же, будто сам с собой разговаривал: — А Егора, получается, выгнали… — Если кому-то что-то запретили — значит, кому-то что-то разрешили, — выдал еще один афоризм Ермилов. Юнгеров покосился на него и зашагал еще быстрее, несмотря на то что шел босиком и не по тропинке, а рядом с ней. — Ничего, пробьемся, — продолжил он разговор с самим собой. — В конце туннеля должен быть свет, если, конечно, кто-нибудь не вывернул лампочку, — ответил на это Юрий Петрович. Юнгеров резко остановился: — Да брось ты эти свои флотские прибаутки! Ермилов широко улыбнулся, но униматься явно не собирался: — Если вы думаете, что за вашей спиной говорят только плохое — у вас паранойя, а если только хорошее — мания величия! Александр Сергеевич катнул желваками по скулам: — Слушай, а ты в своей жизни переживаешь хоть за что-нибудь? Юрий Петрович покачал головой: — Не-а… Мне противопоказано, да и некогда. Наше дело — молотьба и хлебосдача. Ермилов аккуратно обошел Юнгерова и зашел в дом. Александр Сергеевич беззвучно выругался, понимая, что Ермилов его злит специально. Юнкерс с начальником «контрразведки» расположились на кухне и успели разлить чай, когда явился Штукин. — Проходи, друг ситный, и рассказывай-ка правду. Всю и, желательно, с подробностями, — такими словами встретил бывшего опера Юнгеров, немного нервно перебирая посуду на столе. Валера шагнул к столу — уверенно, но учтиво, и замер стоя. — Ты садись, — махнул рукой Александр Сергеевич. — Чаю наливай себе… Думаю, что разговор у нас не пятиминутным выйдет. Когда Штукин начал устраиваться на тяжелом деревянном стуле, сзади к нему подошел Ермилов и, чуть надавив сверху на плечи, очень тихо, почти шепотом сказал парню в ухо: — Это в Америке убеждают по нескольку раз: «Правду, одну только правду и ничего, кроме правды» — а у нас и одного раза достаточно. У нас, паря, зубы в шесть рядов отросли. Так что — если мы тебя даже шутейно прикусим — рваные раны на всю жизнь останутся… Юнгеров промолчал. Он не любил эту вот ермиловскую манеру, но считал, что иногда она бывает очень даже к месту. В конце концов, случилось маленькое, но ЧП — на глазах у Александра Сергеевича произошел серьезный конфликт между членами его коллектива. И кто сорвался — Егор, за которым таких привычек отродясь не водилось. Следовательно, необходимо было детально разобраться в этой ситуации. Да, Ермилов уже предварительно докладывал ему, что беседовал и со Штукиным, и с Егором. Но — предварительные беседы — это всего лишь предварительные беседы. В некоторых ситуациях необходимы бывают и беседы более обстоятельные… Юнгеров вдруг невольно поежился, вспомнив, как однажды, еще в те, бандитские, времена, попали они в ситуацию — конкурирующий коллектив выкрал их товарища. Тогда Денис под руководством Ермилова выкрал парня из враждебной группировки и отвез в укромное место для производства «дознания». Когда туда подъехали Юнгеров и Ермилов, Денис уже отвесил пленнику несколько плюх, но тот и не собирался пугаться и выдавать место, где удерживали заложника. Тогда Ермилов тихо-тихо так сказал Юнкерсу и Денису: «Вы бы вышли, я сам с ним поговорю. Не следует вам на это смотреть». Юнгеров даже ошалел тогда от неожиданности: отставной офицер говорит это ЕМУ! Кто из них больше криминала в жизни видел?! Но спорить не стал, взял Дениса под руку и вышел. А уже через двадцать минут они всем коллективом мчались выручать товарища. Позже Юнгеров спросил Юрия Петровича: «Как?!» Ермилов спокойно похлопал его по плечу и заметил: «И ты бы все сказал, и я бы все сказал. — А потом добавил: — Вас жизнь учила разбираться? А вот некоторые подразделения учили воевать…» Юнгеров недовольно тряхнул головой, словно отогнал неприятные воспоминания, и сделал приглашающий жест: — Ну, Валера, мы ждем. Рассказывай. Штукин поудобнее устроился на стуле. Он совершенно не казался нервным или испуганным — вел себя естественно и спокойно, только время от времени поглаживал треснувшую от удара губу. — Так, а с чего начать-то? — Начинай с самого начала… Здесь никто никуда не торопится. Бывший опер вздохнул: — Ну, сначала так сначала… …В тот день Валера оказался рядом с Академией художеств достаточно случайно. Выполняя поручения Дениса, он должен был встретиться с одним человеком — у сфинксов, что напротив академии. Но человек не приехал, а Штукин не стал ему названивать по мобильному. Иногда надо специально создавать такие ситуации, чтобы можно было сказать: «А теперь это надо тебе». Валера решил прогуляться рядом с бывшей работой и пошел пешком по 5-й линии. Пройдя метров пятьдесят, он заметил в садике академии знакомые лица — Якушева и помощника прокурора Николенко. Они сидели на лавочке и бурно разговаривали — как не просто знакомые, а как знакомые близкие. Штукин хмыкнул про себя, поскольку он сам за все время своей службы в шестнадцатом всего несколько раз разговаривал с Николенко, а молодой оперок — смотри-ка ты, каким шустрым оказался… Рука Николенко ложилась Якушеву на грудь, он хватал ее за руку, пытался обнять… В общем, на лавочке происходила самая настоящая «сцена у фонтана». Штукин, вспомнив былые навыки разведчика, растворился на фоне дома, зашел в парадную и оттуда стал внимательно наблюдать за развитием событий. Зачем? Трудно сказать. Стало просто любопытно, да и время свободное было… Да и любил, честно говоря, Валерка наблюдать за людьми. Разговор между Николенко и Якушевым больше всего напоминал некое выяснение отношений между любовниками. Якушев иногда вскакивал, отбегал от скамейки, потом возвращался и садился вновь. Николенко хваталась то за голову, то за сердце… И вдруг Штукину показалось, что в этой сцене участвуют и еще кое-какие лица, неприглашенные, как и он. Валере показалось, что он увидел сотрудника НН. Нет, он, конечно, не знал его в лицо, но раскусил по повадкам, одежде, по фотомодели, висящей через плечо. Парень в делано безразличной позе сидел на скамейке, соседней с той, на которой происходило выяснение отношений. Штукин очень удивился и стал на всякий случай искать глазами других сотрудников «наружки». Долго искать их не пришлось. Выйдя из подъезда, Валерий чуть ли не налетел на «восьмерку», в которой сразу распознал конторскую машину. В ней находились механик и грузчик. Вторую машину Штукин нашел не сразу, а лишь когда прошелся по переулку к Андреевскому рынку, — Валера ведь хорошо помнил, как обычно автомобили дислоцируются вокруг объекта. Вот и в этот раз бывшие коллеги работали по стандартной схеме. Таким образом, Штукин убедился, что сотрудники «наружки» действительно работают, что они ему не мерещатся и не кажутся. Оставалось лишь удостовериться, за каким объектом они следят, — может, их совсем не Якушев с Николенко интересуют. Но в садике никого больше не было, только две мамы гуляли с колясочками, однако они медленно уходили по направлению к Румянцевскому садику, а за ними никто не пошел. Других потенциальных объектов в садике просто не было. — Интересно девки пляшут, по четыре жопы в ряд! — прошептал сам себе Штукин и снова нырнул в укрытие. Теперь его задачей было пойти за Якушевым и Николенко так, чтобы его не срубили опушники. Задача предстояла не из легких, но ведь и Валера обладал не только оперским опытом… Однако Якушев и Николенко простились и разошлись в разные стороны — причем Николенко пыталась поцеловать Егора, но он достаточно резко отстранил ее рукой. Пошли они в разные стороны и совсем не теми маршрутами, которые спрогнозировал Штукин. Николенко пошла в противоположную от своей работы сторону — по 6-й линии к Большому проспекту, а вот Якушев — как раз по переулку по направлению к прокуратуре. Правда, и шестнадцатый отдел находился в той же стороне. Идти сразу за двумя Валера, естественно, не мог и потому выстроился за Николенко. Почему за ней, а не за Егором? Да просто так! Это ведь было что-то вроде игры, не по делу, не для чего-то, а в игре, конечно, интереснее за симпатичной бабой понаблюдать… Валера заметил, что «восьмерка» развернулась и пошла в сторону набережной — все правильно, эти за Якушевым, чтобы «сделать адрес»[118]. А за Николенко потопал грузчик из садика. Остальных видно не было, но Штукин знал, что они передвигаются параллельно — по 7-й линии к Большому проспекту. Валера, соответственно, рванул через садик, затем по 4-й линии, обогнал Николенко и успел встретить ее, когда она переходила Большой. Штукин прошел мимо Зои Николаевны, когда она говорила в мобильный телефон: — …Вера, я через пять минут в нашем кафе… Да, на 7-й… А на 7-й линии приличное кафе было только одно. Валера развернулся и по дуге пошел прямо туда — ни один грузчик его срисовать уже не смог бы. Все время, пока Штукин шел к кафе, он ломал голову: кто и почему выписал «ноги»? И за кем? За Николенко или за Якушевым? Валера, наверное, очень удивился бы, если бы узнал, что на самом-то деле «наружка» работала по нему самому. Просто те, кто давал задание опушникам, не знали, что в шестнадцатом отделе опер Штукин уволился, а на его месте уже работает оперуполномоченный Якушев… А казус сей объяснялся-то достаточно просто: незадолго перед своим увольнением из милиции Валера «хапнул» случайно одного парня. Собственно говоря, он брал двух ухарей, которые недавно взломали ночью ресторан, а третьего задержал просто до кучи. И уже в отделе выяснилось, что этот третий находится в федеральном розыске за Амурским краем. В ИЦ[119] было все: и инициатор розыска, и номер циркуляра, и от какого числа — не было только статьи заочно предъявленного обвинения. Сам парень утверждал, что ищут его за неуплату алиментов, и слезно просился на волю. Штукин в тему с алиментами не поверил и хлопца не отпустил. Перед тем как парня забрали в ИВС, он попросил Валеру сохранить его рисунки и акварели — на момент задержания с ним была аккуратная папка. — На этапе все исчезнет, ты же знаешь! — убеждал задержанный опера. — А дело, в общем, не хлопотное. Штукин взял широченную папку и положил на пыльный шкаф. — Хорошо. Если тебя и впрямь за алименты ищут, то через пару месяцев заберешь. Но дело в том, что парня этого, в определенных кругах имевшего за тягу к живописи прозвище Рублев, разыскивали действительно не за алименты, а за ограбление церкви. Так что вернуться через два месяца за своей папкой он не смог. Но смог сообщить на волю, что его «наследство» находится у такого-то опера в таком-то отделе. Штукин и думать уже забыл про эту папку, когда однажды ему позвонил некий «черт» и, по-блатному растягивая слова, заявил: — Слышь, начальник, там у тебя человек вещь оставил, отдать бы надо… — Надо, а то что?! — враз осатанел от такой наглости Валера. Он бы, в принципе, мог и отдать эту папку, но его покоробил тон звонившего, в котором чуть ли не скрытая угроза таилась. — Ну-у… А то по-всякому может обернуться, когда поступают не по-божески. Штукин взорвался: