— Вот и славно, — сказал Штукин, кладя пульт на журнальный столик и вытягиваясь на диване. — Вот и замечательно! Он взял со стола три толстых глянцевых журнала и сунул их себе под голову. Глянец приятно холодил затылок, и Валерка не заметил, как задремал. Ему приснился странный сон — будто он бежит в огромном пустом доме по каким-то коридорам, а ему вслед гулко топают чьи-то шаги, и голос Гамерника, отражаясь от каменных стен, бьет по ушам, заставляя сердце сбиваться с ритма: «Ты не заблудился… блудился… лился… Ты за кого себя принял… ринял… нял…» Эхо от шагов и голоса нагоняло жуть — как в фильмах ужасов. Валерка застонал и проснулся. Вытерев рукой испарину со лба, он усмехнулся, мол, привидится же такое. Закуривая сигарету, он обратил внимание, что пальцы слегка дрожат. Штукин покачал головой и снова усмехнулся, постепенно успокаиваясь, но тут до него донесся звук, заставивший его вздрогнуть, — очень он похож был на голос Гамерника из его сна. Звук доносился от той стены, на которой висел телевизор. Валера решил было, что электрическое чудо снова заработало, нахмурился, встал и подошел к телевизору. Он не подавал признаков жизни. Штукин пожал плечами и хотел вернуться к дивану, но вдруг снова отчетливо услышал какие-то голоса. Они звучали очень странно — гулко и сопровождались коротким эхом, будто люди разговаривали в огромном зале, облицованном мрамором. Валера не знал, что за стеной находился бассейн — в данный момент пустой, поскольку Юнгеров решил его очередной раз переделать, — ему приспичило соорудить еще и маленькую вышку для ныряния. В коробке пустого бассейна почему-то не работали мобильные телефоны, это открытие сделал однажды Ермилов, после чего стал требовать, чтобы особо интимные разговоры проходили именно в этом месте. Юнгеров этим мерам предосторожности не особенно противился, хотя и смеялся над ними, говоря, что, когда в бассейне снова будет вода — надо будет устраивать секретные подводные совещания. Штукин приложил ухо к стене, и голоса стали слышны более отчетливо. Разговаривали трое. Юнгерова и Ермилова Валерка опознал сразу, а вот третий голос — он тоже был знаком, но эхо его искажало… — Да, не учли малехо… Переделаем… Есть такое дело. Но мы все равно перевесим… Штукин пожал плечами, прикинул, а не вернуться ли ему на диван, чтобы никто не застукал его подслушивающим, но в этот момент голос Юнгерова заставил его напрячься и тщательно вслушиваться в каждое слово: — Итак, сколько переведено в нал? — Два миллиона ноль двадцать девять, — пробубнил в ответ Ермилов. — Бешеные деньги, — усмехнулся третий собеседник. — Послезавтра Вадик все упакует, чтобы было… — начал Ермилов, и его перебил Юнгеров: — Чтобы все было красиво: ровно два лимона, перевязанные ленточкой. А ноль двадцать девять пустим на подарки всем подряд — ручки, папки, сумки, парфюм и прочая лабуда. В Москве ведь теперь и секретарше духи за двести баксов не подаришь. — Дожили: тридцать тонн на туалетную бумагу! — засмеялся третий, и Штукин, окончательно прислушавшись, вдруг узнал этот голос — он принадлежал Крылову! — Да, отрастили жопы! — крякнул Ермилов. Потом Юнгеров сказал что-то тихо и неразборчиво, и ему ответил Крылов: — Так если бы мне с самого начала задачу поставили правильно! А то какие-то депутаты, ГУБОПы, ГУБЭПы… Сидят в дорогих гостиницах, кофеи распивают… Я часами могу говорить еще красивее их. У них одни тенденции, помноженные на нюансы. И все такие серьезные, только делать ничего не умеют. Но все готовы взять деньги за организацию непонятно чего. А организовывать — не надо! Надо, чтобы каждый день на свои рабочие места приходила пара трезвых сотрудников, умеющих заниматься сыском. Ну, технику им еще дать… И все! — Началось! — гулко вздохнул Юнгеров. Крылов забасил в ответ еще громче: — Ни хера не началось! Какого лешего перезваниваться, принюхиваться, причмокиваться? А?! Спросили бы у Крылова сразу: Петр, а можно ли выйти на самого большого начальника, дать ему на лапу, чтобы все завертелось и закрутилось в нужном нам направлении? Чтобы этого вашего злого гения с поэтической кликухой в центрифугу засосало? «С поэтической кликухой… Это же он про Гомера!» — сообразил Штукин, уже чуть ли не распластавшийся на стене. — …И Крылов бы вам… — Козлам? — вставил Юнгеров. — …Вам поведал бы, что еще в 1994 году был у меня в лагере Хозяин: Варков Иван Данилович — человек хваткий, умный, строгий. Так вот, потом его, говоря по-вашему, перевели начальником всех лагерей, потом дали генерала. А теперь он — министр юстиции. А я с ним дела еще в тайге обделывал. Да он своему заму не поверит, а мне поверит! Я — свой! От меня костром пахнет. — Петя! — взмолился Юнгеров. — Я уже наизусть эту тему знаю. Раз пятый слышу. Ну что надо, чтоб ты понял, — признаю. Надо было сразу к тебе. Только Министерство юстиции — не совсем… Министерство внутренних дел… — Правильно! — обрадовался Крылов. — Я ж тебе обещал, что нормально почву прозондирую и тогда скажу конкретно, с кем Данилыч обтяпывает делишки в нашем министерстве. — Прозондировал? — А как же! — Ну и с кем? — С ним! Штукин, естественно, не мог видеть, как Крылов поднес к глазам Юнгерова федеральную газету, половину первой полосы которой занимала фотография. — Знакомая личность? — А что между ними общего? — недоверчиво полюбопытствовал Ермилов. Крылов крякнул и зашуршал сминаемой газетой: — Надо не газеты читать и журнал «Деньги» с социологическими тенденциями, а смотреть в корень. А корень у кадровиков в анкетках. Так вот — этот парень работал когда-то в прокуратуре Свердловской области. А с Данилычем они познакомились крепко после бунта в тамошней крытке. Бунт был нехороший, гнилой, с жертвами. При проверке вскрылось многоe… ладно. Не об этом сейчас. Результаты все похерили. И прокурорский, чтоб вы понимали, тогда внакладе не остался. А иначе и быть не могло — чтоб от того говна по-тихому отряхнуться — все в доле должны были быть. Вот. С тех пор они друг другу и верят. — И слово держат? — после небольшой паузы поинтересовался Юнгеров. Крылов откашлялся и степенно продолжил: — Про слово. Как-то в БУРе[144] воры организовали движения. То-се — пошла канитель. Явился к ним на разговор Варков. А один вор спорол с бушлата пуговицы и пришил их себе на грудь — прям через кожу, — так и вышел к Варкову. Ну и началась у них беседа через «понял-понял». Варков ушел. Через полчаса вернулся, снимает китель, рубашку, а на плечах, через кожу, — звезды полковничьи вколоты. Угу! И орет: «Не закончится буза — в тундре комарам скормлю. Слово даю!» Вот. Воры присмирели. — Убедил, — выразил все в одном слове Ермилов. Юнгеров снова пробубнил что-то неразборчивое. Крылов, видимо, ответил на его вопрос: — А как? Да по-простому. Приеду к нему; закусим ваш коньяк дорогущий огурцом соленым, чтоб рассол на галстуки закапал, и скажу: «Иван Данилыч, выручай по старой дружбе!» И кину под ноги мешок с червонцами. С долларами то есть. А он так попинает его носком ботинка и ответит: «Я это передам в надежные руки. Ты мне лучше расскажи, как живешь, не скучаешь ли по нашим краям?» — Лагерям, — вставил Юнгеров. — А лагерь не за запреткой[145], а в душе, — огрызнулся Крылов. Юнгеров вздохнул так, что даже Штукин расслышал. — Ты, Петр, как расскажешь чего-нибудь… хорошо, что нас никто не слышит, а то подумали бы, что… — Что? — нервно переспросил Крылов. — Что мы людоеды! — Я только объяснил суть, о которой мы уже много говорили, но по-другому! — Ладно, ладно, — сказал Юнгеров с примирительной интонацией. — Что у нас, у русских, за манера такая — о серьезном деле говорим и тут же из-за моральных нюансов начинаем спорить?.. Достоевщина какая-то. — Именно-с. Достоевский, кстати, сидел. Поэтому и взгляд на мир имел соответствующий… — Все, Петр, хорош! Успеем еще о Достоевском… Значит, трогаетесь вы с Рахимовым послезавтра… То, что поездом, а не самолетом, — это правильно, от греха… Насчет машины… Может, мне все же вам какую-нибудь «бээмвуху» выделить? Крылов рассмеялся: — Саша, на нашей машине — номера, мигалка, спецсигнал — что еще нужно двум ментам на перегоне до Москвы? — Ну, хотя бы сопровождение… — Вот на хера? Лишнее внимание только привлекать. Сели, поехали — через девять часов в Москве. Дорога сейчас нормальная — чего ты переживаешь? — Ладно. Стало быть, послезавтра в четыре у Вадима в пушкинском офисе забираете сумку — и с мигалкой к московским боярам челом бить. А шелабушки я кому-нибудь поручу купить — подвезут. Лишь бы дело выгорело. — Не переживай, — уверенно одобрил друга Крылов. — Данилыч возьмет, только если сам себе гарантию даст. Здесь без кидков. Не тот случай. — И много вас таких на вершинах политического Олимпа? — язвительно поинтересовался Ермилов. — Мало, — сокрушенно ответил Крылов. Юнгеров засмеялся: — Ну, хоть какое-то спокойствие на какое-то время… Крылов ему что-то ответил, но Валерка уже не расслышал — он отлепился от стенки, пытаясь переварить услышанное. А понять-то было не так уж и трудно: вот, оказывается, что имел в виду Александр Сергеевич, когда говорил, что не только Гамерник умеет действовать «процессуально»! Bсe очень просто: империя Юнкерса аккумулирует наличными два миллиона долларов. Эти деньги Крылов везет в Москву, чтобы дать в лапу большим чинам правоприменительной системы. Задачи две — урыть товарища Гамерника на чем угодно и как можно быстрее и сделать так, чтобы органы отстали от Юнгерова и его структуры. Два миллиона долларов — это серьезная сумма, способная решить оба вопроса положительно. — Бывает же так, — сказал тихо сам себе Штукин, завалился на диван и закурил. Вдруг его словно дернуло: Валерка понял, что теперь располагает информацией не только ценнейшей, но и опаснейшей… Только как ею распорядиться? Сказать Ильюхину, что Крылов потащит в Москву черный нал? Ну, допустим, Ильюхин сумеет реализоваться, и что? Крылова с Рахимовым задерживают с мешком долларов — и? И ничего такого военного не будет — отбрешутся. Ну максимум — уволят. Деньги конфискуют. Это, конечно, нанесет серьезный экономический удар империи Юнгерова. А где в этом будет справедливость? Кто этому больше всего обрадуется? Гамерник! Но если Гамерник больше всего будет рад такому раскладу, то… Валерка настолько эмоционально вымотался, что не заметил, как снова начал задремывать, лежа на диване. Так бывает на нервной почве — на одних сонливость нападает, на других — бессонница… Разбудил Штукина Ермилов, заоравший чуть ли не в ухо парню: — На родных полях завыли ураганы, тучи пролегли над самою землей! Огневым дождем встречать гостей незваных пробил час, товарищ боевой! Валерка вскинулся, а Ермилов ухватил его за ухо. — Больно, дяденька! — подыграл и застонал по-мальчишечьи Штукин. Крылов посмотрел на него внимательно и непонятно поинтересовался: — Не тянул? — Кого и куда? — не понял Валерка, потирая ухо. Троица, вышедшая из пустого бассейна, расхохоталась, так как на воровском жаргоне «тянуть» означало подслушивать. Но всерьез такое на Штукина никто не подумал, даже Ермилов, поскольку на щеке у парня четко отпечатался след глянцевого журнала. Да и невдомек им было, как хорошо можно слушать через стенку разговаривающих в коробке пустого бассейна. Крылов быстро распрощался со всеми и уехал. Ермилов тоже куда-то ушел, ворча по своему обыкновению. Юнгеров и Валера остались одни. Штукин быстро рассказал, как прошла его встреча с Гамерником. Рассказал тезисно, поскольку Александр Сергеевич слушал хоть и доброжелательно, но несколько рассеянно, и Валерке теперь уже была вполне ясна природа этой рассеянности. Конечно, Юнгеров же задумал применить оружие стратегического назначения, и все его мысли сейчас были только об этом. Локальная тактическая операция как бы уходила на второй план.