…Заместитель начальника Управления уголовного розыска ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской области полковник милиции Виталий Петрович Ильюхин был мужчиной жестким, обладал взрывным, но отходчивым характером, тело же его и мысли были стремительными, несмотря на то что возраст уже перевалил за сорок шесть. В работе он уважал надрыв и не переваривал словосочетания «не могу». При этом с подчиненными он общался, используя в основном иронично-вежливую интонацию, что придавало ему какую-то трудноописуемую старорежимность. Он очень уважал жизненную правду, любил пить холодную водку под горячую картошку и презирал пухленьких мужчинок. Однажды он увидел собачку породы левретка — долго не мог понять, что это такое, а потом его, привыкшего к трупам самой разной живописности, затошнило. Перед ним трепетали, хотя голос он повышал редко. Сотрудники его очень уважали и уважать не переставали даже тогда, когда с треском вылетали из его кабинета: упаси бог перед Ильюхиным надувать щеки, не владея ситуацией! Руки полковник, конечно, не распускал, но бумаги на пол мог швырнуть запросто. Вернее, даже не швырнуть, а брезгливо так из рук выпустить… При реализации информации по особо опасным группам он всегда заходил в адрес первым. И рявкал он при этом следующее: «По норам, суки!» — в чем совпадал, кстати, со своим коллегой Крыловым. (Сотрудники еще шушукались у них за спинами — кто же с кого слизал вот это «по норам». Практически никто не верил, что никакого плагиата не было. Просто никто особо не прислушивался, какую интонацию два полковника вкладывают в обращение «суки», — а она у них была принципиально разной. Трудно, конечно, копаться в таких нюансах, но для составления верного психологического портрета — полезно. Так вот, Ильюхин слово «суки» произносил с привычной матерно-ругательной интонацией. «Сука» же в исполнении Крылова имела явное отношение к понятию «ссученный вор», и это очень сильно меняло оттенок фразы.) Да, так вот Ильюхин был матерым пинчером, который никого не жалел, но и к себе относился столь же бесцеремонно. В управлении придумали про него пословицу: «Есть плохие менты, есть хорошие легавые, а еще есть Ильюхин». …Виталий Петрович очень хорошо помнил, когда именно завертелась вся эта история, — на следующий день после празднования Дня милиции… Хотя нет, на самом деле все, наверное, началось за день до 10 ноября… Ну да, конечно, это было накануне Дня милиции, 9 ноября. Именно в тот день с утра Ильюхин понял, что вокруг персоны Юнгерова идет какая-то нездоровая возня. А понял это Виталий Петрович, когда внимательно всмотрелся в бумаги, с которыми к нему на подпись пришел начальник «угонного» отдела майор Филин. В бумагах этих предлагалось ни много ни мало осуществить определенные технические оперативные мероприятия в отношении Александра Сергеевича Юнгерова, так как он, предположительно, мог иметь отношение к «каналам транспортировки в Россию автомобилей, угнанных в Европе». Прочитав обоснование, полковник вздохнул и посмотрел майору в глаза: — Вот читаю я бланки, заполненные тобой с большой любовью к делопроизводству, и восхищаюсь твоей щенячьей глупостью. — Не понял вас, — достаточно резко вскинулся Филин, но Виталий Петрович продолжал, будто не услышал его реплики: — Потрясающе! Кругом жопа — и ладно бы круглая. А то квадратная, неприятная… По твоей линии серия отъемов дорогих тачек — а результаты пока нулевые! Притом каждый второй терпила[23] — черт-те кто и с боку зонтик. Все со связями, поэтому звонки мне идут со всех уровней: найдите, помогите, пресеките! Причем уровни в основном намного выше нашего! А мне сказать пока нечего, я только крякаю, надеясь, майор, на тебя. А ты мне на подпись разработочку подкладываешь! Да какую! Оказывается, есть в нашем городе губернском мафиозный дон Юнгеров! Да что вы? Как? Откуда? Какая новость! Ильюхин сжал зубы и спросил через короткую паузу: — Ты мне скажи: ты эту вот информацию из газет навырезал или у тебя в отделе Интернет подключили? А?! Черт его знает что… «Следствие ведут колобки»… На щеках Филина проступили пятна нервного румянца: — А собственно, почему такой тон, Виталий Петрович? Вы полагаете, что Юнгерова не в чем заподозрить или эта фигура не по нашему, так сказать, рангу? Полковник покачал головой и очень невесело усмехнулся, прекрасно понимая, что Филин просто «включает дурака»: — Заподозрить Юнкерса, конечно, есть в чем. Последние годы его какие только службы не подозревали — понту мало оказалось. И ранг тут твой ни при чем. Я вообще не очень понимаю, какое касательство уголовный розыск имеет до Юнгерова. Мы что — РУБОП? Или господин Юнгеров от тоски да с перепою действительно начал угонами заниматься? Тебе самому-то не смешно? Пятна на щеках Филина расцвели еще ярче; но он забормотал, совершенно не желая сдаваться: — Зачем же так?.. Один из доходов его «империи», пусть и не основной… Левые борта с Европы… Когда-то давно Филин был штурманом, поэтому, особенно когда он волновался, в его речи проскакивали авиационные термины. — «Борта» — передразнил его Ильюхин. — Вэвээс! «Ассу» смотрел?.. Ты и мыслишь-то в рамках рапорта. Полковник хотел было кое-что объяснить майору, но передумал. Формально Филин обставился так, что за хвост его было не поймать. Виталий Петрович раздраженно схватил книгу, лежавшую на столе (написанную одним его знакомым из Крыма), и завертел ее в руках. Книга называлась «Дореволюционная периодическая печать Таврической губернии». Ильюхин внезапно разозлился на этого своего знакомого: полковник очень уважал чужой труд, но никак не мог понять — как можно писать такие книги, когда вокруг столько всякого интересного? (Ильюхину никогда не приходило в голову, что кто-то может задаваться почти таким же вопросом, но в его адрес: как можно таскать из подвалов куски расчлененных трупов, когда вокруг столько всякого интересного.) Пауза затягивалась. Наконец Виталий Петрович со злостью швырнул книгу на стол и снова посмотрел на Филина: — Ну так что: большие доходы у Юнкерса с угонов? А? А может, он тачки в Азию гонит через Калмыкию? — Если вы против… — сглотнул слюну Филин, но полковник снова не дал ему договорить: — Если через Калмыкию — против, потому что это беспредел! Другое дело, если бы он через Хакасию гнал… Филин засопел, но сдержался: — Я имел в виду… Вы принципиально против разработки? Тогда скажите почему. Начальник — вы… Вот тут уже не сдержался Ильюхин: — Я против знаешь чего? Против «левых» заказов со стороны, которые отвлекают силы от основной работы! Да, конечно, зарплаты у нас маленькие! Да, все кушать хотят! Но только халтура халтуре рознь! Ребятки, Юнгерова «вежливые люди» заебались разрабатывать! («Вежливыми людьми» полковник называл эфэсбэшников — давно, еще со времен КГБ.) Виталий Петрович кивнул на лежавшие перед ним бумаги: — Скажи, вот эта вся липа — это для того, чтобы Юнкерсу ПТП[24] поставить? — А почему нет?! — начал все же срываться на злость Филин. — А потому, что мы пилоты! А небо наш родимый дом! Твою мать, а? Да у тебя под двадцать терпил, которые самых-самых навороченных иномарок лишились! Ну почему вы не хотите нормально с ними договориться, потом нормально поработать в рамках своих непосредственных обязанностей, а потом получить свои честно заработанные «премиальные»? Не-ет… Тут въебывать надо, чтобы терпиле машину вернуть. А ПТП — тут и делать-то ничего не надо, правда? Хоп — и бабки на кармане, все довольны… Куды ты лезешь? Ты не понимаешь, что с огнем играешь? Хорошо еще, что ты ко мне пришел, а не к Крылову. Крылов бы с тобой разговаривать не стал — ты бы уже писал секретный рапорт о том, кто тебя и твоих орлов надоумил на это, откуда заказ поступил. И все бы ты, друг сердечный, написал! В том числе и про то, почем нынче ОД[25]! А потом Юнгеров бы вас перекусил, как в фильме ужасов! — Почему? — оторопел майор. — Потому, — устало ответил Виталий Петрович. — Я смотрю, тебе последнему неизвестно то, про что даже журналисты знают. Сходи к Обнорскому в Агентство журналистских расследований. Проконсультируйся. Может, он тебе расскажет про Крылова… Филин занервничал, не понимая, переступил с ноги на ногу и решился спросить: — А… а есть разница между вами и Крыловым? — Есть. Хочешь спросить, в чем именно она заключается? — Так точно. — Объясняю. Крылов — не человек Юнгерова. Юнгеров — не человек Крылова. Но! Они просто друзья, понимаешь? Еще с лагеря. А я им не друг, хотя врагом тоже не объявлялся. Понял теперь?! Майор настолько охренел и испугался, что тут же выдал перл: — С лагеря… Крылов что, сидел?! Ильюхин даже застонал: — Все! Иди на хуй, друг-разработчик! Боже ты мой! Филин резко развернулся к дверям, но полковник его задержал: — Постой-ка… Дай-ка я тебе еще дожую, а то, боюсь, ты до конца еще не понял… Заказец на Юнгерова, который кто-то из твоих оперков откуда-то приволок, — дело хорошее… Ну а прокатило бы у вас, подписал бы я, не вчитавшись… А вы подумали о том, что заказчик этот — он бы почитал добытые вами сводки, кое-что узнал бы про Юнгерова, потом то да се… А потом кто-то Юнкерса завалит… И?! — Вы считаете, что мы помогаем тому, кто собрался Юнгерова валить?! — Помолчи, пожалуйста! Я не к тому, что это ляжет на вас! Юнгерова и кто-то другой завалить может! И тогда Крылов начнет рыть! И наткнется на вашу липовую разработку, непонятно для кого сделанную. И вот тогда невежливые люди (а у Юнкерса есть такой Денис — ой, он невежливый бывает) будут вопросы задавать, и вам придется на них отвечать! А ответы они не в прокуратуру направят, что было бы для нас геморройно, но переживаемо. Куда? А туда! И еще потом пару трупов оформляй! Нравится такой расклад? Думаешь, такого быть не может? Очень даже может. Так что опомнитесь, господа разведчики. Иди. Филин потянулся было за своими бумагами, но Ильюхин властно прихлопнул их пятерней. Майор, весь в красных пятнах, вышел. Полковник закурил. Он злился на себя за то, что разметал бисер и предупредил Филина. Крылов-то бы над ним поизгалялся всласть… Виталий Петрович задумался. Крылов… В принципе, Ильюхин мог бы и без Филина выяснить, откуда пришел заказ. Скорее всего — от каких-то конкурентов Юнгерова… Выяснить точно, а потом случайно сказать Крылову… Коллега бы оценил это «случайно». Но… Но что-то мешало Виталию Петровичу так поступить. Крылов тянул Ильюхина в компанию Юнгерова, но Виталий Петрович тактично уклонился, хотя знал, что «империя» Юнкерса давно отошла от уголовщины… И тем не менее… Полковник брезгливо полистал оставленные майором бумаги: предлагаемая разработка имела условное наименование «Дьявол». «Идиоты… — скривился Ильюхин. — Они бы еще назвали „Диабл“. Какой же он… Демон он печальный (Ильюхин вспомнил стихотворение Лермонтова „Печальный демон, дух изгнанья, летал над грешною землей…“ и т. д.), Юнгеров…» Ильюхин помнил, как его сажали. Помнил, как после ареста Александра Сергеевича несколько старших офицеров уговаривали одного директора универмага: «Все, нету больше группировки Юнкерса! Они теперь — на долгие года! Так что смело можете давать правдивые и исчерпывающие показания». Директор осторожно поинтересовался: «А „долгие года“ — это примерно сколько?» «Да лет пятнадцать!» — в азарте пообещали сотрудники. «А вы полагаете, молодые люди, что я себе всего пятнадцать лет жизни отмерил?» — улыбнулся их молодости мудрый директор… Ильюхин лично с Юнгеровым знаком не был, но слышал о нем, конечно, много. И многое в этой фигуре импонировало полковнику. Виталий Петрович хорошо знал историю посадки Юнкерса, знал и подоплеку, достаточно мерзкую, сводившуюся все к той же войне кланов и имевшую не очень большое отношение к законности. Многие в той истории отличились, показали себя во всей красе. Ильюхин-то, слава богу, в том дерьме не замарался, он просто видел, как замарались другие… Наблюдал и молчал. А что ему — к журналистам надо было бежать? «Ой, у нас тут известного бандита сажают по заказу его врагов на надуманных основаниях…» Тогда многие считали, что, когда бандиты расправляются друг с дружкой руками милиции, — это хорошо. Воздух чище будет… Уже когда Юнгеров сидел, Ильюхину довелось впрямую столкнуться с его «оппонентом». Этот «оппонент» пересекся в одном бизнес-вопросе со школьным товарищем Виталия Петровича и проявил себя очень нехорошо. Правда нехорошо, но в рамках закона. Товарища своего Ильюхин защитил, а «оппоненту» не преминул показать в личном разговоре кое-какую свою осведомленность о совершенной некогда подлости: — Вы думаете, когда Юнкерс выйдет — он вас из крупнокалиберного пулемета расстреляет? — А что, есть информация? — не понял такого юмора и испугался воротила бизнеса. — Есть кой-какая… — с деланым безразличием повел бровями Ильюхин. — Так поделитесь… Это же все меняет! — Бизнесмен имел в виду свое резко изменившееся отношение к товарищу Виталия Петровича. Ильюхин серьезно посмотрел в поросячью морду капиталиста и без улыбки сказал: — Говорят, он вас собирается топором зарубить… До «оппонента», наконец, дошло, что над ним издеваются, и Виталий Петрович нажил себе еще одного недоброжелателя… Полковник вынырнул из воспоминаний и попытался сосредоточиться на дне сегодняшнем. Так предупредить все-таки Крылова или нет? Ильюхин не мог понять своего отношения к этому человеку, занимавшему такую же должность, что и он сам. Не мог — и от этого раздражался. А когда Виталий Петрович уставал или раздражался, не находя ответов на вопросы, которые задавал сам себе, он норовил проехаться по территориальным подразделениям уголовного розыска — под любыми, часто совершенно надуманными предлогами. Для Ильюхина «территория» всегда была своеобразным «душем» от усталости, склок и бумаг, пусть даже самых интересных. Полковник страшно любил грязные, прокуренные «кельи» отделений с их вечным цинизмом, сторублевыми гешефтами и сплошной отчетной липой с рукоблудством. Вот и сегодня Виталий Петрович решил поехать в 16-й отдел — так в последнее время переименовали отделение. Ильюхина часто тянуло именно на набережную Лейтенанта Шмидта — там когда-то работал начальником розыска его друг, Василий Токарев… В машине полковник почти успокоился — вот только правый ботинок почему-то стал сильно жать на больной палец, словно там какой-то внутренний шов вылез. Ильюхин этот ботинок и снимал, и изнутри подошву щупал… «внутренний шов» не исчезал. Когда доехали до 16-го, полковник бросил водителю: — Я тут жалом повожу, а ты — в управление. Загляни в квартирный отдел, спроси, не нужны ли колеса. Отсюда доберусь сам. — Вас понял, — кивнул водитель. Его звали Пашей Юртаевым, и он работал с Ильюхиным не первый год. Знал полковника получше многих оперов, но никогда ни с кем о Виталии Петровиче не сплетничал. Паша не заикался и о вечных переработках — вкалывал, не жалея ни себя, ни подвески. Ильюхин его никогда не хвалил, зная, что Юртаев умудряется халтурить, и не где-нибудь, а у дорогих отелей… А там, где иностранцы, там и… много чего остального-всякого. Как-то раз Виталию Петровичу принесли рапорт по поводу Юртаева: дескать, примите меры… использует служебный транспорт в целях нездорового обогащения… ну и так далее. Ильюхин сбросил писульку со стола, сказав принесшему ее только одну фразу: «Жопу подотри!» Об этом узнали все, кто надо, и угомонились по поводу Паши навсегда… Полковник вошел в 16-й отдел и, не привлекая к себе внимания, проследовал к двери в уголовный розыск. Дверь была приоткрыта. Ильюхин тихо прошелся по коридорчику и прислушался. В одном из кабинетов раздавались крики. — Ты тупорылый, Кеша! Даже на конкурсе тупорылых ты займешь второе место, потому что тупорылый! Я тебе с ночи долдоню: сосед сверху тебя опознать может — это раз! Олежка, кореш твой, не сука и молчать не будет — это два! В хате у тебя скатерть со скока[26], в которую вы вещи заворачивали, — это три! Хули тебе еще надо? — Это тебе, начальник, надо, раз ты четвертый час надрываешься, — откликнулся, видимо, тугодум Кеша. — Ты действительно без пиздюлины не понимаешь? А?! — Если у тебя на руках все козыри — так веди на парашу! А явка[27] смягчает вину, но увеличивает срок. Ильюхин улыбнулся, вспомнив себя молодым, и вошел в кабинет. Из троих находившихся в этой комнатушке в лицо его не знал никто. С битым вором Кешей полковнику пересекаться не доводилось, а оперуполномоченные Володя Потемкин и Боря Уринсон были еще совсем салагами.