Он с деловым видом впустил ее, и она поднялась на четыре ступени вверх в его квартиру. Он открыл дверь, и прежде чем она успела поздороваться, схватил ее и крепко обнял. — Рада видеть тебя, пап, — сказала она, едва не задыхаясь. — Черт, не могу поверить, что ты здесь. — Он отстранился и посмотрел на нее. — Кто ты? И что сделала с моей дочкой? — Я — твоя дочь. — Не похоже. Ты выглядишь на двадцать лет старше. Когда это произошло? — Это все одежда и макияж. — Супермодель. — Прекрати. — Она закатила глаза. — Я слишком низкая. — И слишком красивая. От меня не дождешься. – Он, наконец, отпустил ее, и она взглянула на обстановку внутри. Маленькая студия, она могла быть милой, если бы кто-нибудь прибрался в ней и поставил приличную мебель. У отца явно отсутствовал ген декоратора. — Знаю, здесь не на что смотреть, — ответил он и ушел на крошечную кухню. — Понимал, что надолго здесь не задержусь. Но раз ты здесь, снимай пальто. Располагайся. Она сомневалась, что ей здесь вообще будет уютно. Грязная посуда беспорядочными стопками стояла по всей квартире, на полу валялась одежда. Все помещение пропахло сигаретным дымом и гниющей едой. Она сняла пальто и положила его на спинку стула, вокруг которого было меньше всего мусора. — Значит... ты знаешь, что произойдет? — спросила она. — Я отправляюсь в тюрьму, — ответил он и взял пиво из холодильника. — Хочешь? — Ты помнишь, что мне шестнадцать, верно? — Ты же не за рулем? — Нет, — ответила она и взяла бутылку. Она уже пила алкоголь, но не перед одним из родителей. Церковное вино не считается. Она сделала глоток и посчитала его отвратительным и одновременно чудесным. — Как тебе на общественных работах? — спросил папа, и она услышала нотку горечи в его голосе. — Неплохо. Выполняю много офисной работы для благотворительности. Зависаю в приюте для бездомных и помогаю им. Этим летом была в дневном лагере. Было забавно. — Хорошо, что так сложилось. Звучит лучше, чем тюрьма. Она поморщилась. — Прости, пап. Хотела бы... — Что? Что бы ты хотела? — Хотела бы, чтобы тебе не пришлось уходить. — Ага, мы оба этого хотим. Он быстро и жадно выпил свое пиво. У мужчины была неестественная устойчивость к алкоголю, она называла ее «эффект католика». — До сих пор пытаюсь понять, как тебе удалось так легко отделаться. То есть рад, что тебе удалось. Не хотел, чтобы моя Малышка попала в колонию или типа того, но все же. Общественные работы за пять угонов? — У меня был милый судья. И хороший адвокат. — Откуда адвокат? — Церковь оплатила его. Я работаю в церкви, чтобы вернуть долг. — Это хорошо. Очень хорошо. — Итак... ты говорил, что хочешь поужинать? — Она отчаянно хотела сменить тему. Девушка была уверена, что этим предложением не впечатлила папу. — Да, конечно. Но сначала позволь спросить тебя кое о чем. — Конечно. Что? — У меня тоже новый адвокат. Умный парень. Жесткий парень. Акула, с которой тебе не захочется встретиться в океане. Тем не менее, он считает, что может выбить мне новое слушание. — Новое слушание? Зачем? — Какая-то херня с уликами. Какой-то тупой коп напутал ярлыки на файлах, или что-то вроде того, не уверен. Но если он сумеет провернуть все, и мне назначат новое слушание, будет шанс избежать тюрьмы. — Ты думаешь, против тебя недостаточно улик? — Если бы у меня был свидетель, который мог бы отказаться от своих показаний, тогда у меня появился бы шанс. Элеонор могла только смотреть на отца в тишине. Он открыл еще одну бутылку пива. А она едва пригубила свое. — Ты хочешь, чтобы я лжесвидетельствовала? Я полностью призналась. Я сразу же отправлюсь в колонию, если начну говорить, что солгала полиции. Я на испытательном сроке и думаю, достаточно смотрела телевизор, чтобы знать, что лжесвидетельство — преступление. Серьезное. — Детка, тебе шестнадцать. Даже если ты и окажешься в колонии, то выйдешь до того, как тебе исполнится восемнадцать. Год или полтора. Элли, мне светит десять лет, если не больше. — Я не собираюсь лгать ради тебя. — Десять лет. Пятнадцать лет. Тебе все равно? Тебе плевать на собственного отца? — Для меня это не просто полтора года. Это может испортить мне всю жизнь. Я должна отправлять заявки в колледж с обратным адресом колонии? Не думаю, что Нью-Йоркский университет принимает преступников. — Нью-Йоркский? — Он рассмеялся. — Ты, правда, думаешь, что поступишь в такое учреждение? — Я умная, пап, если ты не заметил. Я хожу на подготовительные занятия. У меня хорошие оценки. Я набираю высокие баллы в этих тупых IQ-тестах, которые они заставляют нас проходить. — И как ты планируешь платить за него? Проституцией? — Слышал когда-нибудь о стипендиях? — Не обманывай себя. Ты ходишь в школу в захолустье, и никакие подготовительные занятия тебе не помогут. — Я в это не верю. Мой священник говорит, что я умная, а он самый умный человек, которого я когда-либо встречала. — Если он такой умный, почему тогда священник? — Ты мудак. — Не я сдал своего отца ради спасения собственной задницы. — Ты сам виноват, — отрезала она. — Никто не просил тебя быть преступником. Мама работает на двух работах. Почему ты не можешь найти настоящую работу? — Хочешь, чтобы я работал на двух работах, как твоя мама, и был фригидной жалкой сукой, как она? — Лучше так, чем быть куском дерьма, который позволил собственной дочери принять удар на себя, так? Рука ее отца взметнулась и ударила так быстро, что она вздрогнула скорее от шока, чем от боли. Она ошеломлено уставилась на него с широко распахнутыми глазами. — Надеюсь, ты сгниешь в тюрьме, — сказала она. Отец поднял руку, чтобы ударить ее снова. Она увернулась и попыталась проскользнуть мимо него. Он схватил ее и толкнул спиной к холодильнику. Она оттолкнула его со всей силы и сумела обойти, хотя он пытался ее схватить. Она побежала к двери и спустилась по четырем ступенькам так быстро, как только могла, слыша догоняющие шаги отца. Она вырвалась на улицу и снова побежала. Она завернула за угол и нашла вход в метро. Когда она потянулась за деньгами, то осознала ужасающий факт — она оставила пальто в квартире отца. И вместе с ним все деньги. — Черт... — прошептала она. У нее ничего не было. Ничего, кроме тупого списка вопросов к Сорену. Ни денег. Ни ключей. Ни билета на поезд. Все, что было важно, осталось в пальто. В отчаянии девушка изучала карту метро, надеясь вспомнить кого-то, хоть кого-нибудь, кого она знала в городе, и кто мог бы ей помочь. Название одной улицы заманило ее. С первого взгляда Риверсайд Драйв была не так далеко. Может быть, три мили? Она доберется до нее за сорок пять минут, если поторопится. Сорен дал ей ту визитку, эту чертову визитку, которая осталась в пальто, его друга, который жил на Риверсайд Драйв. Он сказал идти туда в экстренной ситуации. Застрять в городе без денег для нее было похоже на экстренную ситуацию. Она сориентировалась и поспешила на улицу, оглядываясь вокруг, чтобы убедиться, что отец не наблюдает за ней или не преследует ее. Казалось, она в безопасности, поэтому Элеонор вышла, идя так быстро, как только могла в своих ботинках. Она засунула руки в карманы джинсов, чтобы согреться, и старалась не расплакаться. В глубине души она всегда знала, что ее отец был именно тем, кем она назвала его – куском дерьма, жалким преступником. Но она так отчаянно хотела верить, что он заботился о ней, что скучал по ней, что любил ее. Она ругала себя квартал за кварталом за веру во все то дерьмо, что он ей подсовывал. Все, чего он хотел, это подлизаться к ней, вернуть расположение, заставить думать, что ему не наплевать на нее, и затем заставить лгать. Температура понизилась, и воздух обжигал ее легкие и нос. Слезы катились из глаз, пока она шла. Она усердно молилась, чтобы друг Сорена сжалился над ней и помог вернуться домой. А если нет, она украдет бумажный стаканчик из магазина и будет просить милостыню, как прижимающиеся к грязным одеялам бездомные люди, мимо которых она проходила. Наконец, она нашла адрес, который запомнила с визитки. Дом из белого камня с черной металлической отделкой сиял как солнце в свете уличных фонарей. — Вот черт... — прошептала она. Дом? Это не дом. Это Нью-Йоркский дворец. Она добрых пять минут изучала его, пытаясь запомнить детали. Высотой в три этажа, если не больше. С того места, где она стояла, девушка разглядела смотровое окно в крыше, может, это один из тех причудливых домов с обсерваторией или теплицей или чем-то еще на крыше. Лицевая часть дома была белой, но вся отделка на арочных окнах была черной. На втором этаже был черный балкон, и люди в вечерних нарядах, платьях и костюмах, сновали туда-сюда. Она подошла ближе, набираясь храбрости, и постучала в дверь. Затем она увидела его. В тени дома она заметила черный мотоцикл Дукати. Сорен? Она не могла поверить, что он был здесь. Диана сказала, что он отправился отмечать День Благодарения с семьей и не вернется до воскресенья. Что он делал на этой вечеринки на Риверсайд Драйв? Она не знала, но, конечно же, выяснит. Подъехал лимузин, и группа девушек в коротких стильных пальто и на шпильках вышли из него и направились прямо к парадной двери. Элеонор последовала за ними, и когда человек у двери впустил их толпу, она проскользнула с ними. Целых пять минут Элеонор просто стояла в роскошном мраморном фойе и смотрела. Слева от нее в передней комнате дома она увидела женщину в серебряном платье, стоящей перед мужчиной в костюме. Он бросил пачку наличных на низкий кофейный столик. Дюжина людей вокруг них тоже побросали деньги. Женщина стянула платье с плеч, и оно заскользило на пол. Под ним ничего не было. Мужчина в костюме притянул ее на свои колени и проник пальцами между ее ног, покусывая ее шею и плечи. Элеонор старалась не смотреть, но она не могла оторваться от сцены. Он толкнул ее на колени и руки, расстегнул брюки и начал поглаживать себя. Что-то начало напрягаться в ее животе, когда он проник в женщину сзади. Никто не заметил, как она смотрит из коридора. Да и с чего бы? Трахающиеся люди были слегка заняты трахом. И дюжина людей в комнате с ними лишь подбадривали их и подбрасывали еще больше налички. Люди проверяли свои часы, но не от скуки. Трое, казалось, делали ставки на то, как долго продержится парень. Элеонор наблюдала за девушкой. Ее лицо было пассивным, будто ей было наплевать на то, что она была обнаженной в центре комнаты полной людей, и ее трахали. Элеонор никогда раньше не видела, как кто-то занимается сексом. Она читала об этом в книгах, видела на фотографиях в журналах. Но никогда не видела такого — вживую в реальных цветах и так близко, что смогла рассмотреть голубые глаза женщины. Мужчина зарычал и вышел из нее. Женщина засмеялась и смела все деньги со стола. Все еще обнаженная в одних черных туфлях она встала и взяла бокал чего-то, вероятно, вина, и выпила его, небрежно вытирая влагу между бедер льняной салфеткой. Казалось, она не спешила надевать платье. Другая женщина в красном платье закричала, что теперь ее очередь. Она легла на кофейный столик, задрала юбку на талию и прижала колени к груди. Другой мужчина расстегнул брюки и проник в нее прямо на столе. И опять ставки были сделаны.