— В Послании к Евреям... наверное. Думаю, в послании к Евреям говорится: «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом». Что-то такое. Значит, я могу сказать, что у меня есть вера в Сорена. А у него вера в Тебя. Это все, что я могу сейчас дать Тебе, и надеюсь этого достаточно. Знаю, у него есть секреты, вещи о которых он пока не готов говорить или не хочет. Все хорошо. Я все еще верю в него. Он верил в меня, и, по крайней мере, я могу вернуть ему долг, верно? Элеонор сделала еще один глубокий вдох, когда подошла к заключению своей бессвязной, непоследовательной речи. — И так, вот предложение. Я обещаю, если Ты позволишь мне быть с ним, даже в малой степени, если Ты позволишь нам быть вместе так, как мы того хотим... — Она решила не вдаваться в мучительные подробности того, как хотела быть с ним. Безусловно, Бог, если Он существовал, был прекрасно осведомлен о ее сексуальных фантазиях с участием Сорена, которыми она развлекала себя по ночам. — Если Ты сделаешь это, позволишь быть вместе, тогда я обещаю Тебе, что никогда не позволю ему бросить священство ради меня. Мне не нужно выходить замуж. Мне не нужны дети. Мне даже он не нужен. Но пожалуйста, Боже, позволь нам быть вместе. Болезненные слова были сказаны. И потому, что их было больно произносить, она знала, что говорила серьезно. В своей голове она была в свадебном платье — белом и шелковом — и держала на ладони пару детских пинеток. Она поцеловала крошечные носочки и осторожно положила их внутрь деревянного сундука. Затем она сняла свадебное платье и осторожно сложила его поверх пинеток. Она закрыла сундук и заперла на ключ. Со всей силой она выбросила ключ в небо, запуская на тысячу миль вверх, чтобы он приземлился в середине океана и утонул в черных водах ночи. И, если случайно кто-то найдет ключ и вернет ей, она облила сундук бензином, достала спички, подожгла его и наблюдала, как он сгорает. Слезы текли тихими волнами в тайной части ее разума, она сожгла свои мечты дотла. Она не знала, что восстанет из этого пепла, но она знала, что-то родится из этого пепла, что-то, что Элеонор никогда не видела. Новая мечта. Лучшая мечта. Ветер принес пепел к ее ногам. Она открыла глаза и снова посмотрела на пустой стул. — Договорились? — спросила она у Бога. — Давай пожмем руки. Она протянула руку, воздух засвистел, когда поезд пролетел мимо ее дома, сотрясая стены, пол, потолок, все до самого фундамента. Элеонор посмотрела на часы — 3:26 утра. Она в замешательстве посмотрела на часы. Семнадцать лет подряд поезд проезжал мимо ее дома в одно и то же время — 00:59, 6:16, 15:38, и 19:02. Ни разу все эти годы, которые она прожила здесь, поезд не проходил так поздно ночью. Никогда. Ни разу. Повернувшись к стулу, она опустила руку. — Тогда, хорошо, — ответила она. — Договорились. Глава 19 Элеонор В третий раз за два часа Элеонор наполнила ведро холодной водой и добавила в нее чашку мыла для дерева. Она потащила тяжелое ведро в святилище и поставила на пол рядом с центральной секцией скамеек. Последние три недели она мыла деревянные сооружения в церкви, пытаясь отплатить Пресвятому сердцу за юридическую помощь ей. Может, отец был прав. Мошенничеством гораздо проще заработать деньги. Пока она мыла дерево под коленями и руками, девушка позволила себе помечтать о будущем. Сорен приказал ей подать заявление в пять колледжей, и она подала. И теперь не могла перестать думать о жизни в Нью-Йоркский университет. Она влюбилась в Гринвич Виллидж и здания Нью-Йоркского университета с того момента, как впервые увидела их еще будучи маленькой девочкой, гуляющей по городу с дедушкой и бабушкой. И все же она знала, что это было несбыточной мечтой. У нее хорошие оценки, но недостаточно хорошие, чтобы получить стипендию. Студенческий заем покроет только часть того, что ей нужно будет заплатить за университет. Может, она сможет найти себе сексуального декана или кого-нибудь еще и обменяет свое тело на деньги на обучение. Элеонор не могла поверить, как жарко было в святилище. Пот бисером проступил на ее лбу и капал на пол. Майка уже промокла. Еще один час она мыла скамьи, пока не перестала видеть четко. Тушь щипала глаза. Какого черта происходит? Элеонор поднялась с пола и выпрямила спину. Ей не должно быть так жарко. Она переоделась в футболку, короткие джинсовые шорты и пару наколенников, на ней не было ничего кроме кроссовок. Она подошла к стене и присела возле вентиляционной решетки. Из нее шел обжигающий воздух. Это не очень хорошо. Вентиляция сломана? Она вышла в холл и подошла к панели управления. Кто-то врубил температуру до тридцати двух градусов. Тридцати двух. Гребаных. Градусов. Ее священник был покойником. Она прошла по коридору к кабинету Сорена. К счастью, в этот чудесный вечер четверга они были одни в церкви, значит, она может его убить, и никто ей не помешает. Она обнаружила его в кабинете, потягивающим чай из изящной чашки. — Вы садист? — спросила она. Он сделал пометку на листке бумаги. — Да. — Это вы увеличили температуру в святилище? — Я не хотел, чтобы ты замерзла. — Вы подняли ее до тридцати двух. Сорен оторвался от заметок. — Правда? Прими мои извинения. — Это были самые неискренние извинения за всю историю вселенной. — Не исключаю. — Я надрываю зад в святилище, оттирая двухсотлетний слой жира со скамеек, а вы тут сидите в своем кабинете и при двадцати одном градусе попиваете чаек, и пишете проповеди. Там жарко, как в штанах Сатаны, и я вспотела, как шлюха в церкви. У вас есть что сказать на это? Элеонор скрестила руки на груди и метала искры в кабинет. Сорен посмотрел на нее сверху вниз и вернулся к Библии. — Мне нравятся наколенники. — Я вас ненавижу. — Сорок два, — сказал он и вытащил папку из ящика стола. — Сорок два чего? — Я фиксирую, сколько раз ты сказала, что ненавидишь меня. Это сорок второй. — Он открыл папку и что-то изучил внутри. — Нет, сорок третий. Он сделал жирную пометку на странице. — Сорок четвёртый. Я вас ненавижу. Какого черта вы врубили обогреватель на тридцать два? — Ты угнала пять машин. Вместо того, чтобы отправиться в тюрьму или колонию для несовершеннолетних, тебя приговорили к волонтерской работе. А теперь ты расплачиваешься за значительные юридические услуги, возможно, тебе нужно пострадать. Полезно для души. — Страдания полезны для души? Вы сидите в миленьком кабинетике, пьете мерзкий чай, пахнущий беконом... — Это лапсанг сушонг. — Он отвратительный. Вы пьете отвратительный чай и пишете проповеди в кабинете с комнатной температурой, пока я там умираю. Не вижу, чтобы вы страдали. — Я страдал. И мои страдания закончились. — Вы нашли Иисуса? — Нет, я нашел тебя. — Сорен закрыл папку и вернул ее в ящик. Он снова отпил чая, поставил чашку и вернулся к работе. Элеонор прижала ладонь к трепещущему животу. — Как бы вы себя чувствовали, если бы я стояла на вашем столе и кричала что есть сил? — спросила она. — Откровенно говоря, я удивлен, что ты до сих пор этого не сделала. Откровенно говоря, она тоже была удивлена. — А теперь, когда я настрадалась, можно вернуть температуру в обычный режим? Похоже на первый круг ада, а не на восьмой? — Если ты так настаиваешь. Но, пока ты моешь скамейки, я хочу, чтобы ты подумала о своих грехах. — Подумаю. Особенно о тех, которые планирую совершить с вами однажды. — Умница. Элеонор начала разворачиваться, но Сорен позвал ее. — Да, Ваше Блондинистость. Что? — Ты отправила заявки? — Я сделала, как вы приказали, Ваше Величество. — Ты расскажешь мне, куда подала заявки? — Университет имени Никого. Университет Не Ваше Дело. Университет Не Скажу. Колледж Большого Секрета. И технический колледж Святого Отвали. — Интересный выбор.