— Да. Нет причин ждать. Он слишком опекает. — Он заботится о тебе. — Хотела бы я, чтобы он меньше заботился и больше трахал. Кингсли рассмеялся, сел и отпустил ее. — Он сказал, что мы подружимся. Сначала я ему не поверил. Думаю, он был прав. Элеонор уселась на сиденье напротив Кингсли и расправила юбку по коленям. Небольшая дистанция между ними не помешает. — Надеюсь, мы подружимся. Он сказал, что вы и я, мы его столпы. О, и Бог. Нельзя забывать о Нем. — Мы будем, j’espere. Я хочу, чтобы ты доверяла мне. Есть вещи, которые ты должна услышать, чего ты не услышишь, если он скажет сам. — Что вы имеете в виду? — Ты влюбилась в короля трахателей мозгов. — Трахателей мозгов? Так называется, когда вы тыкаете ей в ухо? — Не совсем. Когда я тыкаю в ее мозг. Игра с разумом одна из многих игр доминанта. Я могу связать девушку, завязать ей глаза, затем провести пальцами так нежно по ее животу... — Он поднял руку и повел ею по воздуху. Что-то внутри Элеонор сжалось от такой эротической картинки. Она не могла не представить, как Кингсли делает подобное с ней. — А затем случайно упомянуть слово «змея» или «паук». Наблюдать за тем, как она напрягается. Слышать нервозность в ее смехе. Она знает, что это мои пальцы. Не змея. Не паук. Но теперь она сомневается... одна капля сомнения в голове. — Это так отвратительно. — Элеонор широко улыбнулась. — Но вы же не кладете на самом деле пауков и змей на людей, верно? — Non. Конечно, нет. Если только... — Если только что? — Если только она не попросила сама. Глаза Элеонор распахнулись. Кингсли только улыбнулся. — Понимаешь, игра с разумом проста — я беру твой мозг, играю с ним, заставляю тебя думать о вещах, о которых ты бы и не подумала, и затем, внезапно... ты думаешь о них. — Вы не сделаете такого со мной. — Non? Le pretre уже играет с твоим разумом. — Как? — Заставляя тебе ждать его. Ты не хочешь его ждать, верно? Ты хочешь стать его любовницей прямо сейчас. Даже сегодня. — Нет. Не сегодня. Я хотела быть его любовницей вчера. Нет причин ждать. — Я знаю причину. — Да? — О, oui. Он манипулирует тобой. Вот ты. Такая молодая. Такая красивая. Такая спелая, готовая к тому, чтобы тебя сорвали. И все же ты сидишь тут... не сорванная. Он так доказывает, что владеет тобой, как собачкой на подводке. Рядом. Сидеть. Перевернись. Притворись мертвым. Ты не его любовница. Ты его щенок, и ты следуешь за ним повсюду. Он кормит тебя объедками, и ты ешь их с его руки. Элеонор выпрямилась. — Он не манипулирует мной, заставляя нас ждать, понятно? Мне семнадцать, а ему почти тридцать один. Он священник, а я учусь в средней школе. Я даже не принимаю противозачаточные, и, если бы принимала, и мама узнала бы об этом, мне был бы конец. Если его застукают со школьницей, ему будет конец. И в довершение ко всему он садист. Он заботится обо мне так сильно, потому что хочет, чтобы я знала, во что ввязываюсь. Так тому и быть. Мы подождем. Я выучу то, что мне нужно знать. Мы начнем заниматься сексом, когда он будет готов и когда будет знать, что я готова. Это не манипулирование. Это здравый смысл. И вы можете кое-чему научиться у него о здравом смысле. — Moi? — Кингсли был по-доброму возмущен ее инсинуацией. — Вы. Вы забрали меня из школы на «Роллс-Ройсе»? Вы знаете, сколько внимания привлекли ко мне? И вы с Сореном родственники, в своем роде. Вы должны быть осторожны. Мы должны быть осторожны. Мы не можем втянуть его в неприятности. — Я буду более осторожным, — пообещал он. — Хорошо. — Мне нравится твоя страстная защита своей затянувшейся девственности. — Я не хочу, чтобы вы думали, что Сорен манипулирует мной, хотя на самом деле это не так. — Верно. — Да, верно. — Но я манипулирую. — Кингсли оперся ногой на ее сиденье и ухмыльнулся. — Вы... вы заставили меня перечислять причины, почему Сорену и мне стоит подождать, хотя пять минут назад я сказала, что не хочу, и что на это нет причин. — Это было слишком просто. — Вы играли с моими мозгами. — Твоим мозгам больно? Я старался быть нежным, поскольку это твой первый раз. Элеонор взяла свой армейский ботинок и бросила его в голову Кингсли. Он поймал его и опустил окно. — Не смейте. Я люблю эти чертовы ботинки. — Обещаешь больше не бросать их в меня? — Обещаю. Клянусь. — Обещаешь весь вечер быть хорошей девочкой? — Лучшей. — Ты позволишь мне сейчас трахнуть тебя, если я отдам тебе ботинок? Элеонор открыла рот и захлопнула его. Он серьезно? Серьезно или нет... — Ни за какой армейский ботинок в мире. Кингсли вытянул ботинок в окно и принялся ждать. — Выбрасывайте, — сказала она. — Тут становится чертовски холодно. Кингсли поднял окно и отдал ей ботинок. — Вы возвращаете его? — Она быстро натянула его, пока Кингсли не передумал. В будущем ей придется быть умнее, оставаться начеку. — Ты прошла тест. — Какой тест? — Я люблю проверять новых людей, приходящих в наш мир. Я сажаю их в мой «Роллс-Ройс» и пытаюсь соблазнить. Победители говорят нет. Проигравшие — да. Но так как я все равно их трахаю, побеждают все. — Почему согласие — это проигрыш? — Потому что, соглашаясь на секс с незнакомцем без обсуждения табу, желаний, защиты и безопасности, ты, скорее всего не готова к нашему миру. Сабмиссив чрезмерно стремящийся угодить доминанту, может быстро попасть в передрягу в моем мире. — Значит, я прошла? — Один тест. — А есть еще? — Много. Подожди, пока он наденет на тебя собачий ошейник. Не терпится увидеть, как ты отреагируешь на этот тест. Элеонор уставилась на него. — Я не буду носить собачий ошейник. — Он уже выбрал один. — Сорен? — А кто же еще? — Собачий ошейник? Вы издеваетесь? — Зачем мне это? Ошейники играют важную роль в нашем мире. Знак принадлежности. Так что воспринимай это как комплимент. И после того, как ты примешь его как подарок, можешь помахать для него своим маленьким хвостиком.