— Я чувствую... — Элеонор замолчала и посмотрела на свое обнаженное тело. Она крепко сжала ноги, втянула живот. Она расположила руки так, чтобы хоть как-нибудь прикрыть грудь. — Очень хорошо ощущаю свое тело. — Оно выставлено на показ? — Именно. — Я уже видел тебя обнаженной, — напомнил он ей. — То было совсем другое. Мы были в постели в темноте и кое-чем занимались. — Кое-чем? Ты можешь лучше. Чем мы занимались? — Мы, — выдохнула она, ощутив странную тяжесть на языке. — Мы целовались и трогали друг друга, и вы использовали пальцы, чтобы довести меня до оргазма дважды, и это было потрясающе. — Где я трогал тебя? — Сорен поднес ей еще одну ложку супа. Она не могла поверить, что он ее кормил. Ступни Элеонор онемели, руки дрожали. — Вы действительно пытаетесь меня смутить… сэр? — Она добавила добавила «сэр» в конце. — Да. Но еще тебе нужно без стеснения говорить обо всем со мной. Если ты считаешь себя достаточно взрослой для свершения поступков, ты должна быть достаточно взрослой, чтобы говорить о них. Так что ответь, где я тебя трогал? Она закрыла глаза, вспоминая ту ночь с ним в его детской спальне. Но еще, чтобы не смотреть на него, пока она отвечала на унизительные вопросы. — Вы целовали меня в губы, шею и плечи. Вы целовали мою грудь и соски. Эм... — Должен сказать, меня забавляет то, как девушка с таким откровенным пошлым сознанием изо всех сил пытается произнести слово «грудь». — Вы смеетесь надо мной. — Да. Ты покраснела, и ты прекрасна, и я целиком и полностью наслаждаюсь шоу. Продолжай. — Могу ли я использовать нецензурные слова, сэр? — Не сегодня. Ты должна быть точной и по-медицински конкретной. Ты назвала Кингсли в лицо членососом той ночью, когда он обыграл тебя в блэкджек. Но сегодня мне интересно, можешь ли ты произнести «пенис» и не грохнуться в обморок. — В следующий раз, когда буду играть с Кингсли в блэкджек, назову его пенисом. Вот. Довольны, сэр? — Конечно, доволен. Ты здесь, обнажена и подчиняешься каждому моему приказу, несмотря на то, что нервничаешь и сгораешь от стыда. Наблюдать за тем, как тебе неуютно, опьяняет. — Вы получаете удовольствие от того, что заставляете меня чувствовать себя жалкой, сэр? — Да. — Ненавижу это ощущение. — Какое? — Неловкости. Страха. Нет, не их... — Уязвимости. — Ненавижу, — повторила она. — Я заметил. Ты редко чувствуешь себя уязвимой. Твоя дерзость и смелость, твоя откровенная честность держит людей в страхе. Но сейчас ты здесь, обнаженная и беззащитная. Тебе очень идет. Так что, пожалуйста, продолжай. Где еще я трогал тебя? И открой глаза. Элеонор неохотно подчинилась. Она потратила две секунды на то, чтобы мысленно утопить Сорена в тарелке с супом, прежде чем ответить: — Вы трогали мои плечи, грудь, спину, задницу, то есть попу, ягодицы, или как ее называют правильно. Мои бедра и ноги. И вы ввели в меня палец. Сорен кашлянул. — Вы трогали мой клитор и ввели в вагину палец, — исправилась она, четко произнося каждое слово, и от нервов под ее руками проступил пот. — И мне это очень понравилось. — Мне тоже. Где ты меня целовала? Элеонор зарычала и опустила голову на стол. — Элеонор, тебе восемнадцать. Если хочешь, чтобы с тобой обращались как со взрослой, ты должна вести себя как взрослая. Сядь ровно и ответь на вопрос. Она выпрямилась и вытянула спину, как железный прут. — Я целовала вас в рот, шею, плечи и грудь. Думаю, на этом все. — Верно. В будущем я предоставлю тебе больше доступа к своему телу. — Благодарю, сэр. — Где ты меня трогала? — Он потянулся к бокалу с водой и вытащил кубик льда. Он прикоснулся им к основанию ее спины, и она ахнула от внезапного холода. — Я трогала ваше лицо, вашу шею, ваши плечи и вашу грудь, спину и пенис, вот, я сказала это. Вы закончили с моими пытками? — Нет. — Мечтать не вредно. Он скользил вдоль ее спины кубиком льда от плеч до поясницы. Элеонор ухватилась за подлокотники стула и пыталась не ерзать. — Сегодня я хочу поговорить с тобой о боли, — сообщил он, кубик продолжал таять на ее коже. — Тебе больно? — Немного. Мышцы сводит. — Таким способом твое тело пытается защититься от холода. Я делаю это голыми руками. Лед и мне причиняет боль. — Кингсли говорил, что доминанты и садисты используют флоггеры, трости и прочее, чтобы не навредить себе, пока причиняют боль другим. — Это одна составляющая. Есть и другая. — Он убрал кубик льда с ее кожи и положил остатки ей в рот. Она проглотила его. — Какая другая, сэр? Он скормил ей еще ложку супа. Казалось, ему самому есть не хотелось. — Люди инстинктивно доверяют авторитетным личностям. Это практически клише. Женщин привлекают мужчины в униформе. Мальчики вырастают и женятся на женщинах, напоминающих их матерей. Мы фантазируем о наших учителях, наших докторах... — Наших священниках? — Она улыбнулась ему. — Даже священниках. — Он достал еще один кубик льда из стакана. На этот раз он провел им по ее шее и груди. По всему ее телу побежали мурашки — Ты видишь во мне авторитет? — Да, сэр. Очевидно. — Какой? Она прикусила нижнюю губу из-за обычного волнения. Сорен провел большим пальцем по ее губам, напоминая, чтобы она так не делала. Глупая девочка. Она никогда не забудет этот разговор. — Мне не будет неловко, если ты скажешь, что видишь во мне отца. Ко мне обращаются «отец» каждый день люди вдвое старше меня. — Люди скажут, что это странно любить того, кто тебе как отец. — Почему нас должно заботить то, что думают люди? Хороший вопрос. И у нее был еще лучше ответ. — Не должно. — Тебе нравится подчиняться моему авторитету? — Да. Прямо сейчас это унизительно. Но я доверяю вам. Я знаю, вы не собираетесь изнасиловать меня или убивать. Просто унижать, заставляя есть ужин обнаженной и принуждая говорить о вашем пенисе. Сэр. — И это только начало, Малышка. Будут и другие, еще большие унижения. Мы даже не приблизились к тому, чтобы играть с настоящей болью. — С вами я хочу делать все, все, что вы хотите, сэр. Сорен наклонился и поцеловал ее. Она любила эти ночи, когда они были вместе у Кингсли, и они могли быть вместе без страха и без осуждения со стороны внешнего мира. — Иди, встань у камина, — приказал Сорен. — Согрейся. — Я в порядке, честно.