— Подали ужин. — Продолжай. — А я была, в чем мать родила. Глава 26 Элеонор Свидание. Настоящее свидание. Нормальное свидание. Ужин. Наряд. Секс. Наконец, в восемнадцать лет Элеонор собиралась на первое настоящее свидание в своей жизни. Со своим священником. Ладно, может, это свидание и не было обычным. Но у нее было новое платье — белое короткое с большим количеством ремешков, и особняк Кингсли будет предоставлен только им, поскольку короля на этой неделе не было в резиденции. Очень похоже на настоящее свидание. Сорен даже пообещал, что сегодня не наденет свою колоратку, которую она так любила на нем. После того, как он дал обещание, Сорен сказал кое-что загадочное, из-за чего эти слова несколько дней крутились в ее голове. Только один из нас будет в ошейнике. И это буду не я, обещаю. Столовая Кингсли была освещена десятками свечей и мерцающим светом от камина. Сорен был там. Еда была там. Но все, что она могла видеть, это белую коробку, которая стояла рядом с ее тарелкой. Пока она смотрела на коробку, Сорен подошел к ней сзади, поцеловал ее спину и шею и опустил застежку на платье. — Ого, что происходит? Мы не будем ужинать? — Будем. — И вы снимаете мое платье, потому что...? — Я хочу видеть тебя обнаженной, — произнес он, словно этот ответ был наиболее очевидным во всем мире, таким очевидным, что ей даже не следовало задавать вопрос. — Это обнаженный ужин? — Для тебя, Малышка. Я останусь в одежде. Сорен начал стягивать бретельки ее платья, и Элеонор замерла. Он остановился. — Что-то не так? — Нет. Ничего. Кроме того, что вы заставляете меня ужинать абсолютно голой. — Это доставляет тебе неудобство? — Невероятно неудобно. — Понятно, — сказал он и продолжил опускать бретельки ее платья. — Но мы все равно это сделаем? — Элеонор, — начал Сорен, повернув ее к себе лицом. — Сегодня для нас особенная ночь. Ты уже достаточно взрослая, чтобы начать обучение тому, чего я ожидаю от тебя, если мы собираемся быть вместе. Так все и будет, если ты будешь принадлежать мне. Я буду владеть тобой. Это не метафора или романтическая гипербола. Это констатация факта. Я могу снять с тебя одежду в любое время и где захочу. Обнажение должно сопровождаться минимальными объяснениями или предупреждениями, как и снятие моей колоратки. Я делаю это, когда мне хочется и ни по какой другой причине. — Да, сэр. — Она нервно сжала ладони в кулаки, стоя в центре столовой, освещенной свечами, и позволяя Сорену раздевать ее. Она чувствовала себя нелепо, стоя обнаженной с собранными в замысловатую прическу волосами и в туфлях на высоком каблуке. Сорен не прикасался к ней, только стянул трусики по ее ногам. Он положил платье и нижнее белье на спинку оттоманки, которая стояла рядом с камином. Он отодвинул для нее стул, и она села, вздрогнув, когда ее обнаженная кожа соприкоснулась с холодным деревом. Сорен взял белую коробку и вложил ей в руки. — Что это? — спросила она, рассматривая элегантную черно-белую обертку. — Открой. Элеонор осторожно развязала черную ленту и разорвала белую бумагу. Она подняла крышку и уставилась на предмет в коробке. Значит, Кингсли не шутил, не преувеличивал, не пытался разозлить ее в прошлом году, во время их первой совместной поездки в «Роллс-Ройсе». — Нравится? — спросил Сорен. Элеонор ответила одним словом: — Гав. Сорен усмехнулся, взял белый кожаный ошейник и расстегнул его. — Собачий ошейник? — Ошейник рабыни. Ты принадлежишь мне всегда, где бы мы ни были и что бы ни делали. Но когда я надену на тебя ошейник, ты должна понимать, что полностью отдаешь мне свое послушание и безраздельное внимание. Пока ты в ошейнике, ты будешь обращаться ко мне «сэр», и никак иначе. — Он белый. — Она посмотрела на него. — Интересно почему. — Понимаете, носить собачий ошейник... ошейник рабыни, — исправилась она, — немного унизительно. — И именно поэтому я хочу, чтобы ты его носила. Она рассматривала ошейник в руках. — А ваш ошейник унизителен, сэр? — Да, — односложно ответил он. Не такого ответа она ожидала, но поняла его. Он обернул ошейник вокруг ее шеи и застегнул его маленьким серебряным замочком. — Не переживай, у меня есть ключ, — заверил он. — Единственный ключ. — Хорошо. — Слишком туго? Она с легкостью сглотнула, с легкостью дышала. — Нет. Сорен сел на стул рядом с ней. — Малышка, ты улыбаешься. — Я абсолютно голая и на мне собачий ошейник, сэр. Тут нужно или плакать, или смеяться. — Оба варианта приемлемы. Что ты чувствуешь? — Я не знаю. — Она посмотрела на него. Да, она улыбалась, но сквозь слезы. — Не могу сказать, счастлива я или несчастна. — Подходящая реакция, — одобрил он и легонько прикоснулся к ее подбородку. Вернувшись к еде, она потянулась за вилкой, но Сорен щелкнул пальцами. Она остановилась и медленно опустила руки на колени. — Ты делаешь все только по моему разрешению. — Да, сэр. Он взял клубнику, красную и влажную, и поднес к ее губам. — Ешь, — приказал он. Она открыла рот и позволила ему положить клубнику на язык. Ее щеки сводило от сладости ягоды. Она проглотила ее, потому что знала, он хотел этого. — Тебе удобно? — поинтересовался он, поднося ей ложку какого-то чудесного супа в тарелке. Она наслаждалась бы им, даже если бы на ее языке был пепел. — Неудобно. Странно. Я чувствую себя странно. — Тебе придется уточнить.