Один раз ему почудилось вдруг, что Вани возле него нет. Сел, торопливо подёргал за верёвку, но не получил никакого ответа. Холодный пот прошиб ефрейтора. Он вскочил на колени и засветил электрический фонарик, который всё время держал наготове. Нет. Ничего. Всё в порядке. Ваня по-прежнему спал рядом, прижав к животу колени. Биденко посветил ему в лицо. Оно было спокойно. Сон его был так крепок, что даже свет электрического фонарика, наставленного в упор, не мог его разбудить. Биденко потушил фонарик и вспомнил ту ночь, когда они нашли Ваню. Тогда ему тоже посветили в лицо фонариком. Но какое у него тогда было лицо: измученное, больное, костлявое, страшное. Как он тогда сразу весь вздрогнул, встрепенулся. Как дико открылись его глаза. Какой ужас отразился в них. Ведь это было всего несколько дней тому назад. А теперь мальчик спит себе спокойно и видит приятные сны. Вот что значит попасть наконец к своим. Верно люди говорят, что в родном доме и стены лечат. Биденко лёг и под мерное подскакивание грузовика снова задремал. На этот раз он проспал довольно долго и спокойно. Но всё же, проснувшись, не забыл подёргать за верёвку. Ваня не откликался. «Спит небось, – подумал Биденко. – Утомился». Биденко перевернулся на другой бок, немножко опять поспал, потом опять на всякий случай подёргал за верёвку. – Слушайте, я не понимаю, что тут делается? Когда это наконец кончится? – раздался в темноте сердитый женский бас. – Почему ко мне привязали какую-то верёвку? Почему меня дёргают? Кто мне всё время не даёт спать? Биденко похолодел. Он зажёг электрический фонарик, и в глазах у него потемнело. Мальчика не было. А верёвка была привязана к сапогу женщины-хирурга, которая сидела на полу, грозно сверкая очками, в упор освещёнными электрическим фонариком. – Эй, остановись! – заорал Биденко страшным голосом, изо всех сил барабаня кулаком в кабину водителя. Не дожидаясь остановки, он ринулся по чьим-то рукам, ногам, по вещевым мешкам и чемоданам к выходу. Он одним махом перескочил через борт и очутился на шоссе. Ночь была чёрная, непроглядная. Хлестал холодный дождь. На западном горизонте мелькали отражения далёкого артиллерийского боя. По шоссе в ту и другую сторону проносились десятки, сотни грузовых и легковых машин, транспортёры, тягачи, пушки, бензозаправщики. Они бегло освещали своими фарами чёрные лужи, покрытые белыми сверкающими кругами и пузырьками ливня. Биденко постоял некоторое время, слегка расставив руки и ноги. Потом он изо всех сил плюнул и сказал: – А, пошло оно всё к чёрту! И не торопясь побрёл назад, к ближайшему регулировщику, для того чтобы там сесть на попутную машину, идущую в сторону переднего края. 8 – А ну, хлопчик, отойди от калитки. Здесь посторонним стоять не положено. – Я не посторонний. – А кто же ты? – Я свой. – Какой свой? – Советский. – Мало что советский. Говорю, не положено. Стало быть, не положено. Проходи своей дорогой. – А здесь, дяденька, штаб? – Что бы ни было. – Мне к начальнику надо. – К какому тебе начальнику? – К самому главному. – Ничего не знаю. Проходи. – Пустите, дяденька. Что вам стоит? – Ступай. Мне с тобой разговаривать не приходится. Не видишь – я на посту. – А вы со мной, дяденька, и не разговаривайте. Пропустите меня к начальнику – и ладно. – Ишь ты, какой шустрый! – сказал часовой, усмехаясь, и вдруг, нахмурившись, крикнул: – Нету здесь никакого начальника! – А вот неправда ваша. Есть начальник. – Ты почём знаешь? – Сразу видать. Изба хорошая. Лошади под сёдлами во дворе стоят. Самовар в сени тётенька понесла. Часовой у калитки. – Всё он видит! Больно ты шустрый, как я на тебя посмотрю. – Пустите, дяденька! – А вот я сейчас дам свисток, вызову караульного начальника, он тебя живо отсюда заберёт. – Куда заберёт? – Куда надо. Ну! Кому я говорю? Отойди от калитки. Не положено. Вот тебе и весь сказ. Ваня отошёл в сторону. Он сел на старый мельничный жёрнов, положил подбородок на кулаки и стал терпеливо ждать, не спуская глаз с калитки. Часовой поправил на шее ремень автомата и продолжал ходить взад-вперёд по палисаднику, мягко ступая белыми валенками, подшитыми оранжевой кожей. Убежав второй раз от Биденко, Ваня стал разыскивать тот лес, где находилась палатка разведчиков. Никакого определённого плана у Вани не было. Его тянуло к тем людям – разведчикам, которые сперва обошлись с ним так хорошо, так ласково. То, что они отправили его в тыл, казалось мальчику большим недоразумением, которое можно легко уладить. Стоит только ещё раз хорошенько попросить. Однако, как ни хорошо умел мальчик различать местность и находить дорогу, ему никак не удавалось отыскать тот лес и ту палатку. Слишком всё передвинулось на запад. Слишком всё переменилось, стало неузнаваемым. Ваня знал, что бродит где-то поблизости, может быть даже рядом. Но ни того леса, ни той палатки не было. Похоже, что лес был тот. Но теперь он был совсем пуст. Двое суток бродил мальчик по каким-то неизвестным ему, новым военным дорогам и частям, по сожжённым деревням, расспрашивая встречных военных, как ему найти палатку разведчиков. Но так как он не знал, что это за разведчики, какой они части, то никто ничего сказать не мог. Кроме того, все военные были люди крайне недоверчивые, молчаливые. Чаще всего на Ванины вопросы они отвечали: – Не знаю. – А тебе зачем? – Ступай к коменданту. – Не положено. И всё в таком же духе. Ваня совсем было отчаялся и уже подумывал, не податься ли на самом деле в какой-нибудь тыловой город, не попроситься ли там в детский дом. Он, наверное, в конце концов так бы и сделал, несмотря на своё упрямство, если бы не встретился с одним мальчиком. Мальчик этот был ненамного старше Вани. Ему было лет четырнадцать. А по виду и того меньше. Но, Боже мой, что это был за мальчик! Сроду ещё не видал Ваня такого роскошного мальчика. На нём была полная походная форма гвардейской кавалерии: шинель – длинная, до пят, как юбка; круглая кубанская шапка чёрного барашка с красным верхом; погоны с маленькими стременами, перекрещёнными двумя клинками; шпоры и, как венец всего этого воинского великолепия, ярко-алый башлык, небрежно закинутый за спину. Лихо откинув чубатую голову, мальчик чистил небольшую казацкую шашку, почти до самой рукоятки втыкая клинок в мягкую лесную землю. К такому мальчику даже страшно было подойти, не то что с ним разговаривать. Однако Ваня был не робкого десятка. С независимым видом он приблизился к роскошному мальчику, расставил босые ноги, заложил руки за спину и стал его рассматривать. Но военный мальчик и бровью не повёл. Не обращая на Ваню никакого внимания, он продолжал своё воинственное занятие. Изредка он озабоченно сплёвывал сквозь зубы. Ваня молчал. Молчал и мальчик. Это продолжалось довольно долго. Наконец военный мальчик не выдержал.