Мялась, бледнела и норовила рухнуть в обморок женщина, обнаружившая трупы. Она работала в бухгалтерии, вышла покурить. Ждали инкассаторов с деньгами, в кассе к их прибытию все приготовили. Бдительно несли службу заводские охранники. Ей послышался шум за изгибами коридора, но инкассаторы не выходили. Дама вышла через боковой проход в длинный коридор, где все произошло, и обнаружила жуткую картину. Подойди она пораньше, ее бы тоже убили. Сначала она не поняла, заспешила по коридору, споткнулась о тела, закричала в ужасе. Божилась, что слышала шум отъезжающей машины, но ничего сквозь узкий проем не видела. У бедной подкосились ноги, она ушла обратно, держась за стенку, подняла истошный крик. Потом коллеги отпаивали ее нашатырем. Вызвать милицию не успели – она сама словно почувствовала, что должна быть здесь. Алексей задумался: женщина слышала шум отъезжающей машины. Врать ей незачем, и такое трудно нафантазировать. Значит, была машина! И инкассаторы, въехавшие во двор, не могли ее не видеть. И никаких мер не предприняли. Хотя что тут предпримешь – стоит себе пустая машина. Не повод разворачиваться и обращаться в бегство… Дьяченко и Петров, с которым он еще не познакомился, опрашивали жителей частных домов. Алексей отправил к ним на помощь Чумакова с Вишневским – все равно без дела стоят – и дал наказ без информации не возвращаться. Прибежал бледный, похожий на вяленую воблу, директор завода Жариков Павел Афанасьевич, начал требовать от милиции немедленного реагирования. – Почему вы не работаете, товарищи милиционеры?! – возмущался он, бледнея и заикаясь. – Как вы такое позволили? Вы немедленно должны вернуть наши деньги! Вы представляете, что это значит? Это же зарплата всего завода за апрель месяц, 59 тысяч рублей! Я буду жаловаться в область на ваше бездействие! Это невероятно, это уму непостижимо! – Уймите прыть, Павел Афанасьевич, – осадил его Алексей. – Не советую перекладывать с больной головы на здоровую. Органы работают, а вот к вам и вашим подчиненным, боюсь, возникнет тройка-другая вопросов. Почему вневедомственная охрана не контролирует задний двор? Почему ворота в плачевном состоянии и даже не запираются? Почему инкассаторы, прибывающие на завод, оказываются в вакууме? Это ваша обязанность – содействовать безопасности банковских работников на территории завода. И за эту халатность вам придется ответить. Жариков заикался от волнения, хватался за грудную клетку – и призрак справедливого наказания за «ряд недостатков в организационной работе» напрягал его больше, чем факт, что без средств к существованию осталось больше ста человек. Секретарь заводского парткома товарищ Ненашев, хмурый мужчина с единственным пальцем на левой руке (почему-то указательным), вел себя куда сдержаннее и рассудительнее. – Не спешите делать выводы, товарищ капитан, – бормотал он, раздраженно кусая губы. – Мы же понимаем, что столкнулись с фактором случайности и внезапности. Даже в самой безупречной охране можно найти изъяны. Если преступление тщательно готовится, очень трудно от него уберечься. На заводе беспрецедентные меры безопасности. Вневедомственная охрана усилена. Раньше деньги привозили трое, теперь четверо. Раньше имели только пистолеты, теперь вооружены автоматическим оружием. Просто преступники нашли брешь в нашей системе защиты… И не надо смотреть с такой иронией, товарищ милиционер, – начал нервничать и заводиться председатель парткома. – Вы еще меня обвините во вредительстве и недобросовестности! Мы из сил лезем, чтобы наладить производство, вносим достойную лепту в восстановление страны! А Павла Афанасьевича я знаю много лет. У него награды за самоотверженный труд в тылу, он все свое время уделяет заводским вопросам, живет в аскетизме и строгости, свою зарплату получает в последнюю очередь, когда получат все… – Товарищ Ненашев, вы мешаете работать, – поморщился Алексей. – И не надо обобщать. Нас всех воспитывали в аскетизме и строгости. Речь идет о конкретном вопиющем случае халатности. Председатель парткома отошел на задний план, но продолжал присутствовать, контролируя происходящее. Алексей сомневался, что этот тип доставит неприятности. Не та птица. Но директора завода он будет выгораживать до последнего, прекрасно понимая, что тонущий директор потянет за собой и его. – Здравствуйте, Алексей Макарович, – протянул руку рослый, немного нескладный мужчина с постным лицом и белесым шрамом на подбородке. – Я Куртымов, Леонид Куртымов, старший сержант милиции, мы с вами еще не виделись. Я опрашивал работников бухгалтерии… вернее, работниц. Там одни бабы, гм… Все испуганы, толком сказать ничего не могут. У сотрудницы Малышкиной один из убитых – родной брат, ее все там в чувство приводят… Начальник заводской охраны вообще в ступоре, и мне кажется, он уже настроился на арест и сибирские лагеря… – Словом, все глухо, Леонид? – вздохнул Алексей. – Пока да, товарищ капитан. Боюсь, это все та же банда… Вы же наслышаны о ней? У сотрудника было протяжное «окающее» произношение. – Ты с Вологды? – спросил Алексей. – Так точно, товарищ капитан, оттуда, – кивнул работник, делая понятливое лицо. – Служил комвзвода на Карельском фронте, потом в Ленобласти, на Псковщине. Ранение получил под Кандалакшей, полгода в госпитале провалялся… Катька моя, с которой под Псковом познакомился, когда вытаскивал ее с дочуркой из горящего дома, в госпиталь ко мне приехала, помогала выхаживать, там и поженились… Войну закончил, предложили работать в милиции, приехал на Смоленщину по распределению… Я тут подумал, товарищ капитан… – сотрудник сглотнул, – а что, если у них сообщник на заводе? Он все и подстроил, выведал, как действуют инкассаторы, подготовил помещение, сделал ключ… – С таким же успехом один из активных членов банды может иметь прямое отношение к заводу, – пожал плечами Алексей. – А также к Госбанку, воровскому сообществу и ресторану «Аркадия», где у преступников также все срослось. Это из области фантастики, Леонид. Но версия, в принципе, рабочая, поскольку никем еще не доказано, что во всех случаях действует одна и та же банда… С опозданием прибыл Виктор Андреевич Черепанов. Угрюмо выслушал доклад криминалиста, руководителя опергруппы, мрачно посмотрел, как прибывшие санитары укладывают тела на носилки и уносят в машину. – Не смогли предотвратить, Алексей Макарович? – Он глянул тяжело, с неодобрением. – А вы увольте меня, Виктор Андреевич, – посоветовал Алексей. – И примите такого работника, который через час после назначения сможет предугадать, где и когда банда нанесет очередной удар. Это же так просто. – А вам палец в рот не клади, капитан. – Майор явно что-то додумывал и переосмысливал. – Ладно, не обижайтесь, я все понимаю. Просто отчаяние берет – теряем хороших парней за просто так. А людям теперь как жить прикажете? У всех же дети, старые больные родственники. Они и так без выходных пашут, дают стране угля, как говорится… Или чего там они дают – железобетона… Уж постарайтесь, Алексей Макарович, сделайте все возможное. Вмешиваться в вашу работу не буду, но за неудачу могу и спросить… Он проводил глазами машину с трупами, злобно сплюнул и ушел общаться с руководством предприятия. Вернулись возбужденные Чумаков с Вишневским. Их сопровождал коренастый субъект лет тридцати пяти с простоватой щекастой физиономией. – Кое-что узнали, товарищ Черкасов, – сообщил Чумаков. – Коляше надо «спасибо» сказать, умеет подкатить к людям… – Приветствую, товарищ капитан, Петров моя фамилия, Николаем звать, – представился последний член группы, – мы по частному сектору работали – там огороды четырех участков в переулок выходят. В общем, такой расклад. Человека будить пришлось – жена не давала, он со смены с хлебозавода вернулся, покурил на крыльце, а потом спать улегся… Так вот, пока курил, все и видел… Ну, не все, а кое-что… – Николай, можешь шустрее излагать? – Алексей тоже начал нервничать. – Ага, ладно… Когда он вышел на крыльцо, на задний двор завода машина инкассаторов въезжала – полуторка переделанная. Он еще обратил внимание, что створки ворот не замотаны проволокой, а просто так болтаются. Ну, въехали, значит, ворота остались настежь. Больше он ничего не видел, только голый кусок двора. Папиросу выкурил минуты за три, а тут и машина с завода выехала. Но только не полуторка, а легковой трофейный «Опель» темно-черного цвета… – Какого цвета? – клокотнуло что-то в груди капитана. – Черного… – растерялся Петров. – Темно-черного… Откуда я знаю? – рассердился он. – Это не я придумал, а мужик так сказал. В общем, выехал черный «Опель», окна грязные, кто внутри – не видно, номерной знак имелся, но что увидишь с такого расстояния? Да и зачем ему запоминать? У машины особая примета – колпак передней фары хорошо так расколот, с трещиной. В общем, спокойно себе выехал – там дворами на Конармейскую улицу можно попасть… – Это грабители, Макарыч, как пить дать, грабители, – возбужденно зачастил Конышев. – Смотри, все совпадает. Они на «Опеле» въехали во двор – там не было никого, поставили машину в стороне, а что такого? Ну, стоит себе колымага, может, из заводского руководства кто ездит, инкассаторы и не напряглись. А когда они прибыли, эти упыри уже в комнатушке заперлись и ждали. По-тихому хотели все обставить… Макарыч, это же достижение! – У Петра Антоновича от возбуждения даже морщины разгладились. – Мы наконец о них хоть что-то знаем, фраернулись они… – Минуточку, – насупился Алексей. – Этот мужик вот так запросто с расстояния определяет марку трофейных машин? – А что не так? – удивился Петров. – Он водилой был на 1-м Украинском, комполка возил. Когда полковой «газик» миной подбили, пересел на точно такой отбитый у немцев «Опель», в нем и возил свое начальство дальше. Еще нахваливал качество немецкого автопрома – дескать, надежный агрегат, ни разу не сломался за три месяца… – Дьяченко в заводоуправление побежал – звонить во все инстанции, – сказал Вишневский. – Не так уж много времени прошло, может, где засветится. Они же не знают, что их мужик с крыльца заприметил, возможно, не будут спешить. – Это правильно, – одобрил Алексей. – А если не засветится, придется поработать по всем «Опелям» – в нашем районе и в соседних. Но ниточка тонкая – исходя из того, что преступники не дураки. И все-таки сработало! Вернулся Дьяченко, поставивший на уши все городские службы. А через десять минут прибежала запыхавшаяся женщина из заводоуправления, позвала к телефону. Побежали всем гуртом, набились в контору, как сельди в бочку. Звонил дежурный по отделению, который и должен был принимать звонки от наблюдательных граждан и организаций. Машину засекли минут двенадцать назад на железнодорожном переезде к северо-востоку от города! Это на севере от городской тюрьмы, что расположена в тупике Базарной улицы. Вокзал от переезда на западе, в двух верстах. За тюрьмой кустарники, небольшие лесопосадки, открытая местность. Переездом пользуются люди, объезжающие с востока Чертов бор – там рабочие поселки Шлыково и Карпино. Железная дорога – организация серьезная, военизированная, даже небольшие посты оснащены телефонной связью. Работница в будке на переезде и приняла сообщение о разыскиваемой машине. А та как раз проехала две минуты назад! Черный «Опель», заляпанный грязью, треснутый колпак передней фары, в салоне – не пойми кто. Подъехал к переезду и встал, потому что состав проходил. Никто не вышел, пассажиры терпеливо ждали. Сзади грузовик с дровами подошел, приткнулся в хвост «Опелю». Поезд ушел, работница подняла шлагбаум, и вся колонна благополучно проехала. Но самое интересное, грузовик дальше на развилке ушел вправо, куда обычно и уходит автотранспорт, а легковушка повернула влево и медленно покатила по дороге, огибающей бор с запада. Там редко кто ездит – дорога хреновая, сплошные колдобины, в той степи лишь пара малонаселенных деревень, где древние бабки живут. На этой неделе туда точно никто не ездил… Едва поступила ориентировка, работница тут же выдала информацию. Но машина ушла, она ее не видела – там местность только кажется ровной, на деле сплошные буераки… – Ну, и что мы тут шашки наголо сделали? – Алексей обозрел напрягшихся членов группы. Но и сам уже чувствовал нетерпение, обуревал охотничий азарт. – Оружие у всех при себе? – У нас всегда при себе, – за всех ответил Конышев. – Но только пистолеты, по несколько обойм на нос. Хотя нет, у Шорохова в машине автомат есть, а еще ручной «дегтярев» под сиденьем – на всякий пожарный, как говорится… Летели действительно как на пожар! «Туристический» автобус трясся, чихал, ходили ходуном составные части кузова, но он не разваливался, исправно отмерял километр за километром. Люди вцепились в борта, подпрыгивали на каждом ухабе. – Шорохов, ты охренел? – негодовал Вишневский, пропоров зад вылезшей из сиденья пружиной. – Ты нас куда везешь – на тот свет? – Сами же сказали, что спешите! – похохатывал усатый сержант, манипулируя баранкой. – А раз спешите, то не нойте, товарищи туристы! Автобус переулками выбрался на Базарную, промчался узким проездом мимо тюремной стены из бурого кирпича. Тюрьма была такая же – темно-красная, старая, жутковатая, пусть не впечатляющая размерами, но вполне соответствующая назначению. По гребню забора вилась колючая проволока. Далее дорога ныряла в ямы, взбиралась на косогоры. Машина дребезжала, бампер шоркал о неровности дороги. Переезд, по счастью, был открыт – его преодолели без задержки. Проплыла мимо полная работница в оранжевом жилете, смерила «тяни-толкай» суровым взглядом. Такой не надо читать лекции о происках шпионов и повышенной бдительности во всех сферах – сама прочтет. За переездом дорога раздваивалась. То, что уходило вправо, было отвратительным, но в принципе проходимым. То, что было слева, следовало осваивать только пешком. «ЗИС» тащился со скоростью пешехода, сержант объезжал ямы и трещины в земле. Алексей приказал остановиться, перемахнул через борт, припал к проезжей части. Здесь недавно действительно прошла машина! Протектор был почти лысый, рисунок «шахматный», но след свежий! Вряд ли за полчаса здесь ехал кто-то еще – дорога уверенно вела в никуда! Он махнул водителю, вскарабкался в салон уже на ходу. – Так, товарищи, смотрим во все глаза, – предупредил он. – И лучше не маячьте, пригните головы. Шорохов, гони автомат с пулеметом – мало ли что. Начнут стрелять – бить на поражение, эти твари все равно живыми не дадутся. Есть шанс, что мы их накроем. – Что, командир, не порвался еще парус надежды? – нервно засмеялся Чумаков. Он втянул голову в плечи, извлек «наган» из кобуры под пиджаком. – В тебе поэт помер, Пашка, – покосился на него Черкасов. – Точно, – усмехнулся Чумаков. – Во мне много кого сдохло – и писатель-баснописец, и художник с композитором. – Только идиот еще жив, – под дружный гогот возвестил Дьяченко. – Пашка, ты какого хрена с «наганом» ходишь? Перезаряжать будешь – попросишь бандюков повременить с обстрелом? Приближался лес – массивный, густой, темный. О Чертовом боре много десятилетий ходили страшные легенды: как лешие грибников крутят по лесу, заводят в такие чащи, что им уже не выбраться; о гиблых местах, где люди пропадают, о каких-то бабайках, кикиморах, ведьмах, третирующих мирное население, подавшееся в лес за подножным кормом. При советской власти в страшилки не больно-то верили, но остались из детства смутные страхи – кто-то реально пропадал, а если уж отваживались люди по грибы и ягоды сходить, то сильно в лес не углублялись. Алексей с опаской смотрел, как приближается лес – дорога подходила к нему по касательной, уже виднелись заросли кустарника на опушке. – Куда ведет дорога? – спросил он у Дьяченко. – Не помнишь? – А хрен ее знает, – простодушно отозвался Олег. – Может, лес прорезает, может, краем тянется. Не ходоки мы были в этот лес, сам знаешь. В чертовщину, понятно, не верили – пионерами росли, но все равно не по себе как-то. Непролазно там, темно. Если сосны – еще ничего, только в папоротнике путаешься, то вот через ельник никак не пробиться, а заблудиться – элементарно. Помню, ходили однажды с мамкой, кое-как выбрались… Он смотрел на Алексея как-то странно, словно хотел что-то добавить, но не решался. – Партизаны там в войну водились, – сообщил Конышев. – Я-то в соседнем Кштовском районе воевал, а здесь базировался отряд товарища Завьялова, второго секретаря райкома. Чертов бор – он ведь небольшой, верст двенадцать в поперечнике, просто в нем намешано всего – он словно урочище посреди района, не характерное для остальной местности… Заперли товарища Завьялова каратели, месяц в блокаде держали – а дело зимой было, – пока они с голодухи корнями не стали питаться, а потом сжали кольцо и всех уничтожили на базе посреди леса… – Тут еще иногда бродяги встречаются, – сообщил Петров. – Какие бродяги? – не понял Алексей. – Да шут их знает, – пожал плечами Петров. – О паре случаев сообщали – бегают какие-то лешие. Они безвредные, сами всего боятся, от людей шарахаются – потому их и не ловят. Может, немцы неучтенные или политические заключенные, что по недосмотру на волю выбрались. Пойти им некуда, нигде их не ждут, документов нет, вот и доживают свой век в землянках и берлогах… – Эй, минуточку, – вдруг напрягся Гундарь. – Шорохов, тормози арбу! А ведь действительно чуть не проглядели! – Всем к машине! – скомандовал Алексей. – Рассыпаться, залечь! Вперед по команде! Оперативники вываливались из машины, разбегались. Лес был близко, заросли боярышника, гниющий сухостой на опушке, поваленные бурей деревья. Вся дистанция – метров семьдесят. Именно в этом месте преследуемая машина съехала с дороги и пошла давить колею к лесу по буграм и канавам. Лес отчасти расступался, как бы вваливался внутрь, но это была не дорога, не просека, а небольшая ниша в массиве растительности, достаточная, чтобы спрятать автомобиль. Алексей на корточках сполз с дороги, пристроился полулежа, в том месте, где следы протектора ответвлялись от основной дороги. Тот же самый рисунок – лысеющая резина, «шахматная клетка». В горле стало сухо. Он откатился в поле, заполз в канаву. Люди рассыпались вдоль обочины, выставили стволы. Дьяченко отобрал у сержанта «ППШ», отполз на правый фланг. Шорохов мостил «дегтярева» под капотом автобуса, кряхтел, подтягивал штаны, которые на ступнях держала резинка. Алексей всматривался в чащу. Интуиция что-то нашептывала, тянула нервы. Сколько времени прошло? Если банда высадилась именно здесь, то уже могла убраться. А если их неподалеку поджидала другая машина… Нет, их не могла поджидать машина, здесь были только эти следы протектора! Что им надо в лесу? Он перебрался из канавы в соседнюю – перетек, словно червяк, махнул рукой – пошли!