жару, цвел и пах, как и положено комнатному растению при хорошей хозяйке. Видимо, Ляля оказалась права, и самописное излучение способствовало развитию флоры.— Рыжик, — протянул Мамаев, скорчив умильную рожу. — А давай я тебя на свидание позову?Эльдар о моих планах насчет Ольги Петровны осведомлен не был, потому брал быка за рога, изображая те отношения, которых у нас с ним сроду не бывало. Рыжик? Ах, ну да, букашечкой я себя называть запретила, вот он и изгаляется.— Я на работе устаю, не до гуляний.— А бритские научные светила говорят, что перемена деятельности — лучший отдых. Пойдем, рыжик. Погода, природа…Пошляк! В такую жару я бы с ним с удовольствием на леднике каком отдохнула. А и идти далеко не нужно, можно у шефа в кабинете свидание устроить. Мне представилась влюбленная пара, не я с Эльдаром, а некая абстрактная, воркующая в полутьме кабинета под перестукивание ледяных кубиков. Потому что шеф в моем представлении тоже присутствовал — сидел за столом, поглядывал на голубков и что-то быстро записывал в блокнотике.Мамаев улыбку мою истолковал превратно.— Значит, приглашаю тебя в театр, пора уже нам начать потихоньку в свете показываться.Я покачала головой:— Блюдите приличия, господин чиновник.— Ольга Петровна, — обернулся Эльдар к Ляле, которая побледнела до какой-то невообразимой мертвецкой синевы. — Не могли бы вы нам вечером компанию составить? Барышня с подругою и будущим женихом никаких кривотолков вызвать не должны.Я открыла уж было рот, чтоб окоротить нахала. Треснуть его хотелось по русой макушке с такой силой, чтоб к стене отлетел, но Ляля меня опередила. Она скупо улыбнулась и ответила согласием:— В роли дуэньи мне бывать еще не приходилось, но я с удовольствием посмотрю с вами представление.Эльдар засиял, рассыпался в благодарностях.— Тогда я заеду за вами около девяти сегодня, дражайшая Ольга Петровна. Ваш адрес не изменился?— Не стоит утруждаться, — ответила девушка. — Заезжайте сразу за невестой, у нее и встретимся. Ты же пригласишь меня в гости, Геля?Я пожала плечами. Гости так гости, театр так театр. Какие все-таки мужчины черствые неэмпатичные существа!Я приблизилась к Мамаеву и с преогромным удовольствием наступила ему на ногу каблуком.— Рыжик!— Место мое рабочее освободи… бубусик.— Сей момент.«Бубусик» цели своей достигло, Мамаев догадался, что слегка переиграл, потому попрощался почти нормально, без сиропных нежностей.Я взглянула на часики. Время еще было. Ляля сидела с прямой спиной, лицо ее ровным счетом ничего не выражало. Я подошла к девушке и, склонившись, обняла ее за плечи:— Прости… Прости меня, пожалуйста.Ляля отстранилась:— Пустое. В любви, как и на войне — все средства хороши.— Да какая любовь… — Я запнулась, в подробности наших с Эльдаром отношений я Ольгу Петровну обещала не посвящать.— Меня все здесь презирают и ненавидят, — всхлипнула девушка.— Любят и уважают, — твердо возразила я.— Мне никто ничего никогда не рассказывает.— Ну что ты такое говоришь? Ты же секретарь, ты обо всем осведомлена получше прочих.Слова мои попали в цель, Ляля шмыгнула носом, но уже деловито.— Куда ты с Зориным едешь?— Мне шеф разрешил Дмитрия Уварова допросить.— В скорбном доме?— Да.Ольга Петровна посмотрела на меня с уважением. А я, обрадованная сменой предмета обсуждения и тем, что она, кажется, не очень на меня сердита, принялась рассказывать дальше.— У Уварова с Семеном Аристарховичем — сходные типы магии. Вот и хочу я узнать, не он ли — наш паук-убийца. Да даже если не он, мне знающие люди говорили, что он под круглосуточным наблюдением находится, — может, узнаю что-нибудь для дела важное.— Например?— Ну, сложно ли магическим мгновенным перемещениям научиться, к примеру. Или вот, может, есть какой обряд, чтоб свои чардейские умения другому человеку передать.— Любопытно, — протянула Ляля. — Ну что ж, сыскарь, иди работай. А мы пока здесь свою службу нести будем. Вечером мне все расскажешь.Я радостно ринулась к выходу.— Погоди. — Я остановилась, полуобернувшись. — А дядя тебя не заругает за то, что ты со мной вечером в театр пойдешь?— Надеюсь, он не заметит. — Губы у девушки были все еще синюшными, это стало очень заметно, когда она растянула их в неживой улыбке. — Андрей Всеволодович подготовкой приема занят очень. День рождения, юбилей…— Это который в понедельник был? Ты мне говорила.— Именины в понедельник, а прием по этому поводу — в субботу, — кивнула Ляля.— Славно. Тогда до скорой встречи. Я после обеда в присутствие вернусь.На столе Ольги Петровны ожил колокольчик, и она, кивнув мне на прощание, отправилась к шефу.Зорин от возницы отказался, сам сев на облучок, я устроилась в коляске, повозилась с рычагами откидного верха, не справилась и плюнула — разумеется, только фигурально. На солнце меня изжарит очень быстро, а у меня кожа… кхм… ну как у всех рыжих, веснушками покроюсь до самых бровей. Да и ладно. С лица не воду пить и не о внешности мне сейчас думать надобно. Я подумала, о чем надо, — не думалось, и, хлопнув Зорина по спине, я призвала его обернуться.— Коляску останови, я к тебе на облучок пересяду.— Ты чего удумала, Гелюшка?— Поговорить я удумала, — ворчала я, взбираясь к нему. — Трогай!Разговор у нас из-за дорожной тряски, палящего солнца и из-за того, что собеседник мой развернуто отвечать на мои вопросы не желал, получился сложный.— Я и не говорил с ним ни разу после того случая, — басил Зорин, перекрикивая стук лошадиных копыт по булыжной мостовой пригорода. — Он никого из нас допустить не пожелал, Митька-то. Даже Крестовского, хотя с ним-то они лучшие друзья прежде были.— Как его арестовали?— Он на обер-полицмейстера напасть пытался.— На нашего Петухова?— Ну да. Мы давителя выслеживали всем приказом и… А, дело прошлое.На самом-то деле этот вопрос меня интересовал постольку-поскольку. Арест мокошь-градского давителя освещался в прессе многословно и разносторонне. Дева там еще какая-то замешана была, имя девы как раз не оглашалось, видимо, по требованию родственников. Об этом я Зорина и спросила.— Это Александра Андреевна, Петухова единственная дочь, — ответил он неохотно. — У них с Уваровым нежные чувства были, на этом его Семушка и подловил.— Так его Крестовский вычислил?— Он. И мы все даже подумать не могли, через что ему пришлось переступить, чтоб лучшего друга в этом заподозрить.— А вот еще…— Дело прошлое, Гелюшка, — отрезал Иван Иванович, мы как раз выехали на обычную грунтовую дорогу и можно было не кричать. — А говорить мне о том до сих пор трудно.— Как вы познакомились, — спросила я, чтоб сменить тему, — все четверо?— Обычно. Мужской воинский долг Берендийской империи отдавали, там в гарнизоне и сошлись.— Что? Вот прямо все великие чардей в одном гарнизоне сошлись?— Ну, не сразу, конечно. Я как в силу вошел, стал думать, к кому прибиться, к кому в ученики пристроиться. Время тогда было неспокойное, чардеев только по военному ведомству пользовали, ну еще для развлечений, но это не для меня было. Тут как раз узнал, что на магольской границе есть такой чародей Крестовский, из молодых да ранних. Вот и привлек все возможности, чтоб в тот гарнизон перевестись. Семушка с Митькой — друзья детства, вместе росли. А уж Эльдар — вообще из гусар к нам прибился. Учения были в степи, его рота там участие принимала. Во время привала подошел к нам, нехристь басурманская, магическими силами мериться. Дерзкий, что петух в курятнике. Я — боевой маг, говорит, и сейчас буду из вас суп-шурпа делать. Семка его, конечно, в три приема укоротил. Так и подружились.Перфектно… И что мне это дает? Ровным счетом…— А с барышней Петуховой что сталось?— С Ольгой Петровной? — испугался Зорин.— С Александрой Андреевной!— Да чего с ней станется. Погоревала некоторое время и дальше жить принялась. Да ты ее на приеме сама увидишь.— А Ляля что?— Я так разумею, она у Петуховых заместо приживалки. Хорошая девушка, только не в то место служить пришла.— Вы ей не доверяете?— Семен думает, она к нам Петуховым личным шпиком приставлена. Впрочем, я в этом не уверен, наш начальник и ошибаться может. Про тебя вот, например, не угадал же.— А что про меня?— Ну ты ведь тоже — петуховская протеже, он думал, тебя в помощь Ольге Петровне определили.Я фигурально хлопнула себя по лбу. Понятно, почему мне каждую чуточку из Крестовского чуть не клещами тащить приходилось.— Я не шпик.— Можешь не клясться. После покушения и Семен в этом уверился. Отравленная лошадь! Здорова ты забавности сочинять!— А ведь Петухов тоже вашей воинской косточки? — Мысли мои носились скорее слов, я уже забыла обидеться на шефа за несправедливые подозрения и ломилась дальше. — Где он раньше служил, на каком кордоне?— Не все воеводы на кордонах служат, — покачал головой Зорин. — А впрочем, ты лучше у Ляли сама спроси.«Ну уж не у обер-полицмейстера точно», — подумала я.За разговорами мы прибыли к месту назначения. Скорбный дом скорбным издали не выглядел, а смотрелся скорее нарядным помещичьим особняком. Он стоял на холме в излучине неширокой реки. Четыре этажа, оранжевые черепичные скаты, чистые окна с прозрачными стеклами. Подъездная дорожка обвела нас вдоль выбеленной стены во двор. Зорин натянул поводья, спрыгнул первым и подал мне руку. Я помощь приняла. Пока разминала затекшие в дороге ноги, Иван Иванович прошел через двор к пристройке, постучал в дверь и скрылся за ней.Итак, что мы имеем? Кучу обрывков, которые очень сложно собрать в общую картину. Пока ясно одно: чародейский приказ с разбойным не дружен, и виной тому взаимное недоверие и обида. То, что в дела служебные контрапунктом вплетаются любовные страдания, ясности не добавляет. Есть давнее преступление, наказание за которое отбывает Уваров, и есть паук-душегуб, никак с ним на первый взгляд не связанный. Ну, разве что если связью не считать, что и в том и другом случае задействован великий колдун. А еще — женщины. То есть в первом случае у нас была Александра Петухова, а во втором — пассии любвеобильного Мамаева. Стоп, Геля! Не пассии, вторая дева — это ты и есть. Для этого тебя с Эльдаром Давидовичем господин статский советник и обручил. Он ловит убийцу на живца. На тебя! Поэтому и охрана у «Гортензии», и просьба никому ничего не рассказывать. Хорошо… Я — живец, а убийца? Кто может желать зла новой мамаевской любовнице? Ляля?Я даже расхохоталась от эдакого предположения. Ляля, которая краснеет и хихикает при приближении любого мужчины? Которая и колдовать-то толком не может? Которая помогла провинциальной неумехе, принявшейся вместо достойной благодарности ее подозревать?Зорин вышел на двор, приглашая меня войти в дом.— Здесь всегда так безлюдно?— Обычно, — ответил Ванечка, а затем, порывшись в кармане сюртука, протянул мне магическое стеклышко, которое мы в приказе обычно пользуем. — Сама взгляни, безлюдно, но не пусто.Я поднесла монокль к глазу. Вокруг нас кипела жизнь, но не обычная, а какая-то потусторонняя — серо-черные, по форме похожие на человеческие, тени сновали по каким-то своим теневым делам.— Охранники?— И просто работники. Место-то необычное, для чародейских заключенных предназначенное.Я прошла за Зориным, поднялась по ступенькам, Ваня придержал для меня дверную створку. Прихожая была вполне обычной: полочка для визиток над пустым камином, выглядевшие удобными кресла. От центра зала ко второму этажу изгибалась петлей широкая лестница.— Куда теперь?— Ждем.Минуты через полторы ступеньки заскрипели под тяжелыми шагами, и в приемную спустился благообразный старец, схожий облачением с чародейским лекарем Матвеем Кузьмичом, в белой крахмальной шапочке и массивных очках.— Давненько никого из вашего приказа у нас не было.Старец по-свойски пожал руку Ивану Ивановичу, а мне степенно поклонился и представился:— Олег Вячеславович Фет, начальник сего скорбного заведения.— Попович Евангелина Романовна, чиновник восьмого…— Приятно, очень приятно, — остановил мой официоз господин Фет. — Ну что ж, молодые люди, посещение я вам дозволю, отчего ж не дозволить. Подопечный мой в порядке, всем бы такое здоровье. Но вы правила знаете…Я не знала, но кивнула со значением:— Конечно, доктор.— В стекло не колотить, снаружи не прислоняться, ничего не передавать.— В стекло?— Вы, барышня, что ли, совсем не готовились? — пожурил меня доктор Фет. — Стекло ему колдовать не позволяет, лучшей защиты от чародейства еще не изобретено.Олег Вячеславович провел нас наверх, мы миновали гостиную второго этажа, поднялись на третий, миновали и его. На четвертом этаже лестница кончилась. Мы прошли по коридору к другой, закрепленной почти вертикально.— Да, да, барышня. Чародеев такого… гмм… калибра рекомендуется держать как можно дальше от земли. В стародавние времена для них специальные башни строили, чтоб до самых облаков шпилями доставали.Начальник скорбного дома передал Зорину большой ключ с коваными завитками.— С вами не полезу, стар я стал для таких частых упражнений.Иван кивнул и ухватился свободной рукой за ступеньку. Я ждала. Неожиданно подступил страх, липкий, противный, коленки дрожали, тошнило. Я никогда раньше не видела живого преступника — мертвого тоже не лицезрела, но дело было не в этом. Из головы вдруг повылетали все стройные схемы допросов, которые там точно до сего момента находились. Зорин возился с замком уже у самого потолка. Я выдохнула и полезла следом, каждая ступенчатая перекладина давалась мне с немалым трудом. Тонкие подошвы форменных ботинок соскальзывали, я хваталась, подтягивалась, и эти физические усилия отвлекали меня от приближающейся истерики. Иван Иванович подал мне руку и втащил в потолочный люк.Помещение, где мы оказались, когда-то было чердаком, скаты крыши сходились далеко вверху, а пол устилали обычные полированные доски, даже не очень аккуратно подогнанные. В центре стояло нечто вроде аквариума — стеклянный куб аршинов семи в высоту, конечно без воды внутри, зато с металлической казарменной койкой, небольшим столиком и стулом. Дно «аквариума» тоже было из толстого стекла. «Как же он дышит там?» — подумала я, разглядывая чародейскую камеру, но избегая останавливать взор на ее обитателе, который при нашем приближении подошел поближе. Вентиляция обнаружилась на потолке сооружения, там было отверстие, которое прикрывал еще один лист стекла, подвешенный на креплениях в нескольких вершках над «крышей».Я посмотрела на Зорина. Иван Иванович стоял у стеклянной стены, опустив голову. Мне показалось, что чардей украдкой смахивает слезы.— Вот как все обернулось, Митенька.Трусить дальше было уже неприлично. Я поправила очки и наконец взглянула на Уварова. Тот встретил мой взгляд хищной ухмылкой. Был он молод, лет тридцати на вид, и вполне хорош собой. Каштановые волосы, чуть отросшие, спускались на воротник домашнего коричневого сюртука, длинный породистый нос, карие глаза, цепкие, быстрые, с чуть опущенными внешними уголками, густые брови…— Налюбовалась, букашечка? — Уваров повернулся вокруг своей оси, приподняв руки, как бы приглашая рассмотреть его со всех сторон, его голос, низкий, почти как зоринский бас, но хриплый, приглушали стеклянные стены. — Тебя же наш герой-любовник букашечкой зовет?Присутствие Ивана Ивановича пленник полностью игнорировал, сосредоточившись на мне, и, кажется, намеревался вывести меня из себя еще до начала беседы. Поэтому я сделала несколько шагов к нему и спокойно спросила:— Скучаете за службой, Дмитрий, за друзьями?— Уж так скучаю, букашечка. — Он по-бабьи всплеснул руками. — Ночей не сплю, все представляю, как я этих своих друзей-товарищей в лепехи раскатываю! Сначала Мамайку-нехристя, потом Ваньку-плаксу, ну и Креста-молодца на десерт.Он долго еще говорил, я не вникала. Конечно, в общении с преступниками у меня опыта с гулькин нос, но типы, подобные Уварову, мне в жизни уже попадались. Он актер по характеру, ему важно некое представление показать, всю роль до конца выговорить. Сама этим грешна, актерством-то.— А меня на ваше место на службу взяли, — сказала я негромко, когда он на минуточку смолк. — Коллежским асессором.— Бабу? — Голос Уварова изменился в мгновение ока, сейчас он вещал высоким звенящим тенорком. — Куда этот мир катится, если уже баб в сыскари нанимать начали? Что же это делается, люди добрые?!И лицо его изменилось, будто поплыло. Нет, черты остались прежними, но уголки глаз приподнялись, оттопырилась нижняя губа, он тряхнул головой и убрал за ухо прядку волос. Сейчас он, кажется, изображал женщину.— Он не играет, — Зорин говорил тихо, обращаясь только ко мне. — Это безумие, Гелюшка. В нем сейчас как будто несколько разных людей обитает, какая личность в конкретный момент верх берет, с той мы и общаемся.— Гелюшка? — спросил Уваров, раздув ноздри, будто принюхиваясь.— Евангелина Романовна Попович, — ответила я.— Ева-нгелина? — Он растянул мое имя по слогам, как во время знакомства когда-то сделал Крестовский. — Ева? А Семушка вам что на это сказал, тетенька?Голос истончился, стал детским, ломким, мальчишеским.Ну и что я собиралась узнать у этого безумца?— Семушка велел кланяться и приветы передавал, — отчаянно улыбнулась я. — А ты, Митенька, можешь кого-нибудь из взрослых сейчас позвать?Лицо Уварова вытянулось, опять сменив выражение, видимо, внутри происходила какая-то борьба, наконец он проговорил глубоким басом:— О чем вы хотели меня спросить?— Сначала представьтесь.— Надворный советник Уваров. Впрочем, разжалованный за свои преступления. Не тяните время, Попович, у нас с вами его немного.Обращение «Попович» сработало для меня взведенным курком. Я быстро, стараясь не путаться, изложила Дмитрию свои умозаключения.— Это не я, — просто ответил тот. — Конечно, я могу и не помнить всего, что происходит, когда управление моим телом берет на себя кто-то другой, но нет, исключено.— Есть возможность передать ваши способности…Он меня перебил, обратившись к Зорину:— Она не чародейка?Иван покачал головой.— Понятно. — Уваров сразу же потерял интерес к коллеге и обернулся ко мне. — Определите магические способности погибших девушек. То, что вы мне описали, очень похоже на процесс кормления или обучения.Я выхватила из кармана блокнот с карандашиком.— Кто-то сначала натаскивал тварь на случайных жертвах, оттого и смерти среди нищих, затем перешел к реализации своего плана.— А почему именно Мамаев оказался под подозрением?— Вы, Попович, — сыскарь, вам и карты в руки. — Он опять повернулся к Зорину. — Сашенька в порядке?— Да. Я говорил с ней несколько дней назад.— Мне передавали, она меня навещала, — грустно сказал Дмитрий. — Не довелось свидеться, меня к ней не допустили. Эти…Он прижал ладонь к виску, поморщился.— Заканчивается наше свидание, Ванечка, вышло время.На Зорина смотреть было страшно. Потому что когда большой взрослый мужчина собирается заплакать — это страшно.— Еву-Ангелину свою берегите, она барышня толковая. Единственная, кому удалось меня вызвать… Эльдару куролесить не позволяйте, Семке скажи… Пустое… Простите меня, если сможете…Уваров обхватил руками голову и завизжал:— Креста-молодца! В лепеху! Сыскарики-чародеики! Иииии!Почти всю обратную дорогу мы с Зориным молчали. Я плакала, сморкаясь в носовой платок. Мне было очень жалко мокошь-градского давителя.Заговорила я, когда лошадь зацокала копытами по городской брусчатке:— Узнать, были ли погибшие нищие хоть сколько-то магами, мы сейчас уже не сможем.Иван вынырнул из грустных дум с готовностью, стал меня внимательно слушать.— Но про остальных девушек вполне реально разузнать. Мамаев-то в курсе об их магических способностях?— Да и я тебе про то рассказать могу. — Зорин подобрал поводья. — По крайней мере, про Анну Штольц. Она точно была нисколечко не чародейкой. Мы как-то с ней беседовали о мастерстве актерском, так она нарочно отметила, что людям обычным сложно в театре карьеру выстроить, а ей удалось, примой стала.Я взглянула на часы. Было два часа пополудни, самое что ни есть обеденное время.— А не заехать ли нам, Иван Иванович, в кафешантан, на место второго убийства? Ты же сможешь увидеть, если покойная колдовать была мастерица?— Тебе начальство запретило туда идти, — напомнил Зорин.— Оно в одиночку запретило! Наверное… скорее всего… А я с тобой собираюсь. Ну кто супротив безопасного досмотра в сопровождении великого чардея возражать будет? Точно не шеф!И, чтоб развеять всяческие сомнения в законности предприятия, я пошла с козырей:— Там неподалеку пекаренка есть, а при ней булочная, а в ней выпечка разнообразная и чай на травах медовый.Кстати, поесть и я бы сейчас не отказалась. Бритские научные светила наверняка поддержали бы меня в стремлении питаться регулярно, подтвердив желание мое стройностью научных доводов.Заход с козырей возымел действие, Иван Иванович потянул поводья, направляя нашу коляску в переулок.Это был молниеносный досмотр, я бы даже сказала, блиц-обыск. Жозефина, поднятая нами с постели от сладкого послеобеденного сна, провела нас захламленными коридорчиками за сцену, в будуар покойной товарки, носивший следы основательного обыска.— Здесь не прибирались еще, — позевывая, сообщила она, не забывая, впрочем, кидать призывные взгляды в сторону Ивана Ивановича.Тот, проигнорировав страстные взоры, походил по комнатенке, на нормальный будуар нисколько не похожей, наклонился у диванчика. Я вспомнила, что именно под этим диваном труп или, скорее, то, что от него осталось, нашли. Меня замутило, даже в глазах потемнело. Не должны люди умирать. То есть вот так вот не должны. Она же молоденькой была совсем, эта Венера из Парижа, наверняка мечтала о чем-то, кого-то любила, кого-то ненавидела, репетировала каждый день как проклятая, чтоб на сцене в грязь лицом не ударить. А потом в один ужасный момент ее не стало. И мечты ее, и планы оказались никому не интересными…Я достала из кармана смятый и влажный носовой платок.Зорин тем временем переместился к трюмо, перебирая склянки резного стекла и коробочки с гримом.— Это