— Ева-нгелина? — Он растянул мое имя по слогам, как во время знакомства когда-то сделал Крестовский. — Ева? А Семушка вам что на это сказал, тетенька? Голос истончился, стал детским, ломким, мальчишеским. Ну и что я собиралась узнать у этого безумца? — Семушка велел кланяться и приветы передавал, — отчаянно улыбнулась я. — А ты, Митенька, можешь кого-нибудь из взрослых сейчас позвать? Лицо Уварова вытянулось, опять сменив выражение, видимо, внутри происходила какая-то борьба, наконец он проговорил глубоким басом: — О чем вы хотели меня спросить? — Сначала представьтесь. — Надворный советник Уваров. Впрочем, разжалованный за свои преступления. Не тяните время, Попович, у нас с вами его немного. Обращение «Попович» сработало для меня взведенным курком. Я быстро, стараясь не путаться, изложила Дмитрию свои умозаключения. — Это не я, — просто ответил тот. — Конечно, я могу и не помнить всего, что происходит, когда управление моим телом берет на себя кто-то другой, но нет, исключено. — Есть возможность передать ваши способности… Он меня перебил, обратившись к Зорину: — Она не чародейка? Иван покачал головой. — Понятно. — Уваров сразу же потерял интерес к коллеге и обернулся ко мне. — Определите магические способности погибших девушек. То, что вы мне описали, очень похоже на процесс кормления или обучения. Я выхватила из кармана блокнот с карандашиком. — Кто-то сначала натаскивал тварь на случайных жертвах, оттого и смерти среди нищих, затем перешел к реализации своего плана. — А почему именно Мамаев оказался под подозрением? — Вы, Попович, — сыскарь, вам и карты в руки. — Он опять повернулся к Зорину. — Сашенька в порядке? — Да. Я говорил с ней несколько дней назад. — Мне передавали, она меня навещала, — грустно сказал Дмитрий. — Не довелось свидеться, меня к ней не допустили. Эти… Он прижал ладонь к виску, поморщился. — Заканчивается наше свидание, Ванечка, вышло время. На Зорина смотреть было страшно. Потому что когда большой взрослый мужчина собирается заплакать — это страшно. — Еву-Ангелину свою берегите, она барышня толковая. Единственная, кому удалось меня вызвать… Эльдару куролесить не позволяйте, Семке скажи… Пустое… Простите меня, если сможете… Уваров обхватил руками голову и завизжал: — Креста-молодца! В лепеху! Сыскарики-чародеики! Иииии! Почти всю обратную дорогу мы с Зориным молчали. Я плакала, сморкаясь в носовой платок. Мне было очень жалко мокошь-градского давителя. Заговорила я, когда лошадь зацокала копытами по городской брусчатке: — Узнать, были ли погибшие нищие хоть сколько-то магами, мы сейчас уже не сможем. Иван вынырнул из грустных дум с готовностью, стал меня внимательно слушать. — Но про остальных девушек вполне реально разузнать. Мамаев-то в курсе об их магических способностях? — Да и я тебе про то рассказать могу. — Зорин подобрал поводья. — По крайней мере, про Анну Штольц. Она точно была нисколечко не чародейкой. Мы как-то с ней беседовали о мастерстве актерском, так она нарочно отметила, что людям обычным сложно в театре карьеру выстроить, а ей удалось, примой стала. Я взглянула на часы. Было два часа пополудни, самое что ни есть обеденное время. — А не заехать ли нам, Иван Иванович, в кафешантан, на место второго убийства? Ты же сможешь увидеть, если покойная колдовать была мастерица? — Тебе начальство запретило туда идти, — напомнил Зорин. — Оно в одиночку запретило! Наверное… скорее всего… А я с тобой собираюсь. Ну кто супротив безопасного досмотра в сопровождении великого чардея возражать будет? Точно не шеф! И, чтоб развеять всяческие сомнения в законности предприятия, я пошла с козырей: — Там неподалеку пекаренка есть, а при ней булочная, а в ней выпечка разнообразная и чай на травах медовый. Кстати, поесть и я бы сейчас не отказалась. Бритские научные светила наверняка поддержали бы меня в стремлении питаться регулярно, подтвердив желание мое стройностью научных доводов. Заход с козырей возымел действие, Иван Иванович потянул поводья, направляя нашу коляску в переулок. Это был молниеносный досмотр, я бы даже сказала, блиц-обыск. Жозефина, поднятая нами с постели от сладкого послеобеденного сна, провела нас захламленными коридорчиками за сцену, в будуар покойной товарки, носивший следы основательного обыска. — Здесь не прибирались еще, — позевывая, сообщила она, не забывая, впрочем, кидать призывные взгляды в сторону Ивана Ивановича. Тот, проигнорировав страстные взоры, походил по комнатенке, на нормальный будуар нисколько не похожей, наклонился у диванчика. Я вспомнила, что именно под этим диваном труп или, скорее, то, что от него осталось, нашли. Меня замутило, даже в глазах потемнело. Не должны люди умирать. То есть вот так вот не должны. Она же молоденькой была совсем, эта Венера из Парижа, наверняка мечтала о чем-то, кого-то любила, кого-то ненавидела, репетировала каждый день как проклятая, чтоб на сцене в грязь лицом не ударить. А потом в один ужасный момент ее не стало. И мечты ее, и планы оказались никому не интересными… Я достала из кармана смятый и влажный носовой платок. Зорин тем временем переместился к трюмо, перебирая склянки резного стекла и коробочки с гримом. — Это что? — спросил он Жозефину. Та картинно закатила глаза и вздохнула: — Ну а я-то почем знаю? По всему видно, зелья она какие-то хлебала. У нас, актрис, это повсеместно. — И варила сама? — Иван пошурудел в выдвижном ящике и достал оттуда медную спиртовку с закопченной алхимической колбой. — Я-то почем знаю? Глаза Жозефины закатились уже на такую недосягаемую высоту, что я опасалась, как бы не выпали от натуги. — Сама, — решил Ванечка, осторожно понюхав колбу. — Ну что, Гелюшка, могу сказать с большой долей вероятности, что была наша покойница неплохим зельеваром. А это наличие магических способностей подразумевает. Я сначала высморкалась, прежде чем ответить, и стерла со щек слезы рукавом, который пока был почти сухим. — Значит, теперь понятно, почему он… Я запнулась, посмотрев на Жозефину. Нечего мне перед посторонними людьми служебные разговоры разговаривать. Поэтому, кивнув Ивану Ивановичу и пошевелив солидно бровями, я повернулась к выходу. Жозефина проводила нас на улицу. Ей все не хотелось с нами расставаться, она косилась на Зорина, болтала всякие общие глупости, зазывала на представление. — Спасибо, — поблагодарила я девушку. — Ты нам очень помогла сегодня. Та хихикнула: — А ты, Евангелина Романовна, действительно сыскарем стала! Я не возражала, слегка покраснев от удовольствия. Когда Жозефина наконец ушла, семьдесят пять раз обернувшись напоследок, Зорин взял меня под руку: — Веди в булочную. — Подожди. Меня мутит до сих пор. Да как ты вообще о еде думать можешь, когда мы только что на месте убийства побывали? — Ну тогда просто пройдемся, — решил Зорин. — Воздухом подышим. И он повел меня к скамеечке, стоящей в тени деревьев. Воздух был свеж, конечно, относительно — относительно каких-нибудь отхожих мест при работных казармах. Жара никуда не делась, солнце все так же жарило, и я прямо чувствовала, как покрываюсь оранжевыми веснушками. — Что тебе понятно стало? — спросил Зорин, устраиваясь на скамеечке по правую руку от меня. — Смотри, — я развернулась к собеседнику вполоборота. — У нас два трупа в абсолютно разном состоянии. Покойная «Жихарева» не была опустошена в отличие от Бричкиной. И теперь нам стало понятно почему.