На самом-то деле этот вопрос меня интересовал постольку-поскольку. Арест мокошь-градского давителя освещался в прессе многословно и разносторонне. Дева там еще какая-то замешана была, имя девы как раз не оглашалось, видимо, по требованию родственников. Об этом я Зорина и спросила. — Это Александра Андреевна, Петухова единственная дочь, — ответил он неохотно. — У них с Уваровым нежные чувства были, на этом его Семушка и подловил. — Так его Крестовский вычислил? — Он. И мы все даже подумать не могли, через что ему пришлось переступить, чтоб лучшего друга в этом заподозрить. — А вот еще… — Дело прошлое, Гелюшка, — отрезал Иван Иванович, мы как раз выехали на обычную грунтовую дорогу и можно было не кричать. — А говорить мне о том до сих пор трудно. — Как вы познакомились, — спросила я, чтоб сменить тему, — все четверо? — Обычно. Мужской воинский долг Берендийской империи отдавали, там в гарнизоне и сошлись. — Что? Вот прямо все великие чардей в одном гарнизоне сошлись? — Ну, не сразу, конечно. Я как в силу вошел, стал думать, к кому прибиться, к кому в ученики пристроиться. Время тогда было неспокойное, чардеев только по военному ведомству пользовали, ну еще для развлечений, но это не для меня было. Тут как раз узнал, что на магольской границе есть такой чародей Крестовский, из молодых да ранних. Вот и привлек все возможности, чтоб в тот гарнизон перевестись. Семушка с Митькой — друзья детства, вместе росли. А уж Эльдар — вообще из гусар к нам прибился. Учения были в степи, его рота там участие принимала. Во время привала подошел к нам, нехристь басурманская, магическими силами мериться. Дерзкий, что петух в курятнике. Я — боевой маг, говорит, и сейчас буду из вас суп-шурпа делать. Семка его, конечно, в три приема укоротил. Так и подружились. Перфектно… И что мне это дает? Ровным счетом… — А с барышней Петуховой что сталось? — С Ольгой Петровной? — испугался Зорин. — С Александрой Андреевной! — Да чего с ней станется. Погоревала некоторое время и дальше жить принялась. Да ты ее на приеме сама увидишь. — А Ляля что? — Я так разумею, она у Петуховых заместо приживалки. Хорошая девушка, только не в то место служить пришла. — Вы ей не доверяете? — Семен думает, она к нам Петуховым личным шпиком приставлена. Впрочем, я в этом не уверен, наш начальник и ошибаться может. Про тебя вот, например, не угадал же. — А что про меня? — Ну ты ведь тоже — петуховская протеже, он думал, тебя в помощь Ольге Петровне определили. Я фигурально хлопнула себя по лбу. Понятно, почему мне каждую чуточку из Крестовского чуть не клещами тащить приходилось. — Я не шпик. — Можешь не клясться. После покушения и Семен в этом уверился. Отравленная лошадь! Здорова ты забавности сочинять! — А ведь Петухов тоже вашей воинской косточки? — Мысли мои носились скорее слов, я уже забыла обидеться на шефа за несправедливые подозрения и ломилась дальше. — Где он раньше служил, на каком кордоне? — Не все воеводы на кордонах служат, — покачал головой Зорин. — А впрочем, ты лучше у Ляли сама спроси. «Ну уж не у обер-полицмейстера точно», — подумала я. За разговорами мы прибыли к месту назначения. Скорбный дом скорбным издали не выглядел, а смотрелся скорее нарядным помещичьим особняком. Он стоял на холме в излучине неширокой реки. Четыре этажа, оранжевые черепичные скаты, чистые окна с прозрачными стеклами. Подъездная дорожка обвела нас вдоль выбеленной стены во двор. Зорин натянул поводья, спрыгнул первым и подал мне руку. Я помощь приняла. Пока разминала затекшие в дороге ноги, Иван Иванович прошел через двор к пристройке, постучал в дверь и скрылся за ней. Итак, что мы имеем? Кучу обрывков, которые очень сложно собрать в общую картину. Пока ясно одно: чародейский приказ с разбойным не дружен, и виной тому взаимное недоверие и обида. То, что в дела служебные контрапунктом вплетаются любовные страдания, ясности не добавляет. Есть давнее преступление, наказание за которое отбывает Уваров, и есть паук-душегуб, никак с ним на первый взгляд не связанный. Ну, разве что если связью не считать, что и в том и другом случае задействован великий колдун. А еще — женщины. То есть в первом случае у нас была Александра Петухова, а во втором — пассии любвеобильного Мамаева. Стоп, Геля! Не пассии, вторая дева — это ты и есть. Для этого тебя с Эльдаром Давидовичем господин статский советник и обручил. Он ловит убийцу на живца. На тебя! Поэтому и охрана у «Гортензии», и просьба никому ничего не рассказывать. Хорошо… Я — живец, а убийца? Кто может желать зла новой мамаевской любовнице? Ляля? Я даже расхохоталась от эдакого предположения. Ляля, которая краснеет и хихикает при приближении любого мужчины? Которая и колдовать-то толком не может? Которая помогла провинциальной неумехе, принявшейся вместо достойной благодарности ее подозревать? Зорин вышел на двор, приглашая меня войти в дом. — Здесь всегда так безлюдно? — Обычно, — ответил Ванечка, а затем, порывшись в кармане сюртука, протянул мне магическое стеклышко, которое мы в приказе обычно пользуем. — Сама взгляни, безлюдно, но не пусто. Я поднесла монокль к глазу. Вокруг нас кипела жизнь, но не обычная, а какая-то потусторонняя — серо-черные, по форме похожие на человеческие, тени сновали по каким-то своим теневым делам. — Охранники? — И просто работники. Место-то необычное, для чародейских заключенных предназначенное. Я прошла за Зориным, поднялась по ступенькам, Ваня придержал для меня дверную створку. Прихожая была вполне обычной: полочка для визиток над пустым камином, выглядевшие удобными кресла. От центра зала ко второму этажу изгибалась петлей широкая лестница. — Куда теперь? — Ждем. Минуты через полторы ступеньки заскрипели под тяжелыми шагами, и в приемную спустился благообразный старец, схожий облачением с чародейским лекарем Матвеем Кузьмичом, в белой крахмальной шапочке и массивных очках. — Давненько никого из вашего приказа у нас не было. Старец по-свойски пожал руку Ивану Ивановичу, а мне степенно поклонился и представился: — Олег Вячеславович Фет, начальник сего скорбного заведения. — Попович Евангелина Романовна, чиновник восьмого… — Приятно, очень приятно, — остановил мой официоз господин Фет. — Ну что ж, молодые люди, посещение я вам дозволю, отчего ж не дозволить. Подопечный мой в порядке, всем бы такое здоровье. Но вы правила знаете… Я не знала, но кивнула со значением: — Конечно, доктор. — В стекло не колотить, снаружи не прислоняться, ничего не передавать. — В стекло? — Вы, барышня, что ли, совсем не готовились? — пожурил меня доктор Фет. — Стекло ему колдовать не позволяет, лучшей защиты от чародейства еще не изобретено. Олег Вячеславович провел нас наверх, мы миновали гостиную второго этажа, поднялись на третий, миновали и его. На четвертом этаже лестница кончилась. Мы прошли по коридору к другой, закрепленной почти вертикально. — Да, да, барышня. Чародеев такого… гмм… калибра рекомендуется держать как можно дальше от земли. В стародавние времена для них специальные башни строили, чтоб до самых облаков шпилями доставали. Начальник скорбного дома передал Зорину большой ключ с коваными завитками. — С вами не полезу, стар я стал для таких частых упражнений. Иван кивнул и ухватился свободной рукой за ступеньку. Я ждала. Неожиданно подступил страх, липкий, противный, коленки дрожали, тошнило. Я никогда раньше не видела живого преступника — мертвого тоже не лицезрела, но дело было не в этом. Из головы вдруг повылетали все стройные схемы допросов, которые там точно до сего момента находились. Зорин возился с замком уже у самого потолка. Я выдохнула и полезла следом, каждая ступенчатая перекладина давалась мне с немалым трудом. Тонкие подошвы форменных ботинок соскальзывали, я хваталась, подтягивалась, и эти физические усилия отвлекали меня от приближающейся истерики. Иван Иванович подал мне руку и втащил в потолочный люк. Помещение, где мы оказались, когда-то было чердаком, скаты крыши сходились далеко вверху, а пол устилали обычные полированные доски, даже не очень аккуратно подогнанные. В центре стояло нечто вроде аквариума — стеклянный куб аршинов семи в высоту, конечно без воды внутри, зато с металлической казарменной койкой, небольшим столиком и стулом. Дно «аквариума» тоже было из толстого стекла. «Как же он дышит там?» — подумала я, разглядывая чародейскую камеру, но избегая останавливать взор на ее обитателе, который при нашем приближении подошел поближе. Вентиляция обнаружилась на потолке сооружения, там было отверстие, которое прикрывал еще один лист стекла, подвешенный на креплениях в нескольких вершках над «крышей». Я посмотрела на Зорина. Иван Иванович стоял у стеклянной стены, опустив голову. Мне показалось, что чардей украдкой смахивает слезы. — Вот как все обернулось, Митенька. Трусить дальше было уже неприлично. Я поправила очки и наконец взглянула на Уварова. Тот встретил мой взгляд хищной ухмылкой. Был он молод, лет тридцати на вид, и вполне хорош собой. Каштановые волосы, чуть отросшие, спускались на воротник домашнего коричневого сюртука, длинный породистый нос, карие глаза, цепкие, быстрые, с чуть опущенными внешними уголками, густые брови… — Налюбовалась, букашечка? — Уваров повернулся вокруг своей оси, приподняв руки, как бы приглашая рассмотреть его со всех сторон, его голос, низкий, почти как зоринский бас, но хриплый, приглушали стеклянные стены. — Тебя же наш герой-любовник букашечкой зовет? Присутствие Ивана Ивановича пленник полностью игнорировал, сосредоточившись на мне, и, кажется, намеревался вывести меня из себя еще до начала беседы. Поэтому я сделала несколько шагов к нему и спокойно спросила: — Скучаете за службой, Дмитрий, за друзьями? — Уж так скучаю, букашечка. — Он по-бабьи всплеснул руками. — Ночей не сплю, все представляю, как я этих своих друзей-товарищей в лепехи раскатываю! Сначала Мамайку-нехристя, потом Ваньку-плаксу, ну и Креста-молодца на десерт. Он долго еще говорил, я не вникала. Конечно, в общении с преступниками у меня опыта с гулькин нос, но типы, подобные Уварову, мне в жизни уже попадались. Он актер по характеру, ему важно некое представление показать, всю роль до конца выговорить. Сама этим грешна, актерством-то. — А меня на ваше место на службу взяли, — сказала я негромко, когда он на минуточку смолк. — Коллежским асессором. — Бабу? — Голос Уварова изменился в мгновение ока, сейчас он вещал высоким звенящим тенорком. — Куда этот мир катится, если уже баб в сыскари нанимать начали? Что же это делается, люди добрые?! И лицо его изменилось, будто поплыло. Нет, черты остались прежними, но уголки глаз приподнялись, оттопырилась нижняя губа, он тряхнул головой и убрал за ухо прядку волос. Сейчас он, кажется, изображал женщину. — Он не играет, — Зорин говорил тихо, обращаясь только ко мне. — Это безумие, Гелюшка. В нем сейчас как будто несколько разных людей обитает, какая личность в конкретный момент верх берет, с той мы и общаемся. — Гелюшка? — спросил Уваров, раздув ноздри, будто принюхиваясь. — Евангелина Романовна Попович, — ответила я.