– Так твои молитвы не будут услышаны. Благовония? – Он предложил ей пучок палочек. Не взяв палочку, Ма всмотрелась в его лицо. Чжу терпеливо выдержал ее внимательный взгляд. Он до сих пор был одет в то же поношенное платье. И выражение его лица осталось тем же: оно выражало легкую заинтересованность. Но насколько это было игрой? – Как ты это сделал? Сверг губернатора Великой Юань и посадил на его место женщину? Он улыбнулся: – Я почти ничего не делал. Просто увидел, чего она желает. – Он все еще употреблял слово «я». Что-то в прохладном, замкнутом пространстве храма придавало этому глубокий смысл, как обещание будущего. – Ты понял это, потому что ты тоже чего-то хочешь. Никто больше не знает, правда? – Чего не знает? – На его лице что-то промелькнуло, и на какое-то иррациональное мгновение Ма испугалась. Она ответила, уже не так уверенно: – Ты не случайно появился в Аньфэне. Ты шел именно сюда. Он расслабился и рассмеялся: – Пришел сюда намеренно? – Он сел рядом с ней. – А зачем мне было это делать? Аньфэн едва ли проявил гостеприимство к странствующему монаху. Разве ты не помнишь, как твой жених чуть не отрубил мне голову, как только увидел меня? «Опять игра», – подумала она, и уверенность вернулась к ней. – Не притворяйся! Ты шел сюда, и ты с самого начала хотел стать командиром в армии Красных повязок, разве не так? – Эти слова, произнесенные вслух, звучали нелепо. Монахам не полагалось чего-то желать. Им не полагалось иметь амбиции. И все же… Через несколько секунд Чжу спросил: – Ты знаешь то, чего больше никто не знает? – Что? Его глаза улыбались ей. Обычные глаза на некрасивом лице; странно, что они так ее привлекали. Он сказал: – Что ты умнее, чем все они, вместе взятые. Ты права. Я действительно пришел сюда не случайно. Эти абсурдные слова из его уст, подтверждение реальности своих предположений, скорее вызывало растерянность, чем убеждало. – Но почему Красные повязки? Если тебе хотелось стать вожаком, ты легко мог стать бандитом, как твой друг-монах. Зачем было рисковать, ведь у тебя был один шанс на миллион добиться успеха в Лу. – Что такое бандиты, как не сброд? – тихо сказал он. – Зачем бы я захотел стать их вожаком? Глядя на него сквозь сумрак, Ма ощутила холод. – Так чего же ты хочешь? Она не могла понять, как можно желать чего-то так сильно, чтобы совершить ради этого невозможное. Не похоже, чтобы он чувствовал себя непобедимым, подумала она. Для этого надо быть глупым, но, несмотря на всю его притворную наивность, глупым он не был. Больше было похоже на то, что его желание было для него таким важным, что одна мысль о том, чтобы отказаться от него, пугала больше, чем любой риск. Ма это тревожило. Если твое желание становится самым важным на свете, на что ты пойдешь, чтобы осуществить его? Чжу молчал. Она думала, что он ей не ответит, но он просто произнес: – Свою судьбу. Это было неожиданно. Она нахмурилась: – Какой смысл хотеть свою судьбу? Она твоя, хочешь ты ее или нет. Он перевел взгляд на деревянную статую в глубине храма. В профиль контур его скулы блестел в сумраке, как у статуи. Но под этой неподвижностью чувствовалось кипение, смысл которого Ма не могла понять. Сомнение? Сомневаться в неизбежности судьбы так же бессмысленно, как сомневаться в цвете неба. В конце концов он сказал: – Не думаю, что ты когда-нибудь сильно чего-то желала, Ма Сюин. Истина этих слов ее поразила. Но если все в твоей жизни предопределено так же, как твоя судьба, какой смысл чего-то желать? Отец Ма отдал ее семье Го; она должна выйти замуж за Малыша Го; она будет рожать ему детей; и когда-нибудь она отдаст своих дочерей другим мужчинам. Так оно и будет. Таков мировой порядок. Она довольно резко сказала: – Я думала, монахи учат, что желание – это причина всех страданий. – Это правда, – согласился он. – Но ты знаешь, что хуже страдания? Не страдать, потому что ты не настолько жив, чтобы страдать. – Прилетевший сквозняк шевельнул воздух, разметал тонкие струйки дыма благовоний. Он быстро взглянул на нее, и она вздрогнула. «Он меня понимает», – подумала она, и странная напряженность его взгляда заставила ее почувствовать себя так, словно ее понимают впервые в жизни. Будто выплескивая некую добытую с трудом тайну в возникшую между ними близость, он тихо произнес: – Научись хотеть чего-нибудь для себя, Ма Сюин. Не того, что ты должна хотеть по словам кого-то другого. Не того, чего, как ты думаешь, ты должна хотеть. Не иди по жизни, думая только о долге. Если все, что у нас есть, – это лишь короткие промежутки между очередным небытием, почему бы не получить максимум удовольствия от той жизни, которую мы проживаем сейчас? За это стоит заплатить. Она уставилась на него, волосы на ее руках встали дыбом. На мгновение она увидела длинный свиток мирового времени, в котором каждая ее жизнь была не ярче и не длиннее, чем вспышка светлячка в темноте. Она инстинктивно поняла, что он не играет сейчас какую-то роль, он в это верит. Но в то же мгновение, когда она увидела эту чистую правду, она поняла, что в этом все дело: это правда только для него самого. Мужчина может желать всего, что предлагает мир, и все же у него будет возможность, пусть очень небольшая, достичь этого. Несмотря на то что он признал ее личностью, способной желать, он не понимает ее реальности: что она женщина, попавшая в ловушку узких рамок женской жизни, и все, чего она может желать, в равной степени невозможно. Она встала и собралась уходить. – Может быть, твое страдание стоит того, чего ты желаешь достичь, – с горечью сказала она. – Но мое таким не будет. 12 Хичэту. Шаньси. Третий месяц Вид широких, открытых равнин Хичэту, где ветер катил бесконечные волны зеленой и желтой травы на запад, неизменно вызывал в сердце Эсэня глубокую тоску по времени предков. Охотничий лагерь Великого Хана, однако, был похож на лагерь степных кочевников, как город на деревню. Вместо войлока юрты были сделаны из тончайшей ткани из шерсти ягнят, у дверей были расстелены ковры и устроены навесы из блестящего атласа. Все знатные люди Великой империи Юань переходили с одного ковра на другой: министры и генералы; принцы крови и принцессы империи; правители провинций и принцы-заложники вассальных государств. Повсюду тысячи слуг, служанок, поваров, лекарей, стражников, конюхов, егерей, священников и артистов, занятых обслуживанием хозяев. Гости пили виноградное вино и айрак, ели мясо, приготовленное по экзотическим рецептам западных стран, и пользовались посудой из тончайшего цзиндэчжэньского фарфора. Их кони и скот съедали траву под корень, пока земля не становилась похожей на голову монаха, а вся равнина была усеяна украшенными драгоценными камнями юртами, которые сверкали в лучах солнца, заливающего плато. В центре стояла юрта Великого Хана. Ее стены из безупречно белого шелка были так густо расшиты золотыми нитями, что потрескивали на ветру. Внутри на возвышении сидел Великий Хан. Эсэнь, простершись на ковре рядом со своим отцом и братом, вместе с ними воскликнул: – Десять тысяч лет жизни Великому Хану, десять тысяч лет! Великий Хан, десятый император империи Великая Юань, произнес: – Встаньте. Эсэнь всю жизнь сражался за абстрактную идею Великой Юань. Сейчас, в присутствии ее воплощения, его охватило пьянящее чувство успеха. Он сел на пятки и осмелился в первый раз посмотреть на Сына Неба. Великий Хан носил халат цвета золотого ляна, в его ткани просвечивали призрачные силуэты драконов, как облака в прозрачном супе. Лицо у него было на удивление обыкновенным: круглым и мясистым, с красными щеками и тяжелыми веками. На нем застыло выражение апатии, которое удивило и смутило Эсэня. Несмотря на то что он знал, что это не так, он всегда отчасти верил, что Великие Ханы до сих пор оставались воинами. – Приносим поздравления Принцу Хэнань, – сказал Великий Хан. – Надеемся, ваше путешествие сюда было приятным и ваша семья и ваши люди вполне здоровы. – Прошел долгий год с тех пор, как этот недостойный в последний раз выражал вам свое почтение, Великий Хан, – ответил Чаган. – Мы благодарны за возможность насладиться вашим гостеприимством перед тем, как вернуться к выполнению вашего приказа и выступить в поход против мятежников. Взгляд Великого Хана скользнул поверх головы Баосяна и остановился на Эсэне. – Мы много слышали о вашем сыне, который возглавляет армию. Если бы вы раньше брали его с собой, мы бы были рады его узнать. Это он? Тело Эсэня наполнило радостное предвкушение. Он еще раз упал ниц: – Этот недостойный слуга выражает почтение Великому Хану. Я Эсэнь-Тэмур, первый сын Великого князя Хэнани. Дня меня было бы большой честью представить вам доклад о ходе борьбы против мятежников юга. – М-м-м, – отозвался Великий Хан. Когда Эсэнь поднялся, его радостное предвкушение сменилось смущением: Великий Хан уже потерял к нему интерес. – Главный советник примет ваши доклады. Эсэнь последние два дня провел, готовясь к этой встрече. Он собирался с духом, предвидя нагоняй, и надеялся, что его хоть немного похвалят. Он понимал, как важна его кампания против мятежников для безопасности империи Великая Юань. Теперь, ошеломленный таким явным отсутствием интереса, он неуверенно произнес: – Великий Хан? – Великий Хан. – Из-за трона выступил чиновник. В отличие от Великого Хана, поведение которого вызывало разочарование, Главный советник говорил уверенно и властно, как следовало ожидать от Верховного главнокомандующего армии Великой Юань. Он смотрел на них троих с непроницаемым выражением лица. – Я действительно хорошо информирован о достижениях войск Великого князя Хэнань. В последний год они снова одержали славную победу в борьбе против врагов империи Великая Юань на юге. Сокрушительное поражение всего движения Красных повязок уже близится. Великий Хан, наградите их, прошу вас! То, что Главный советник не упомянул его поражение, наполнило Эсэня благодарностью и одновременно встревожило. Казалось, что важный вопрос остался без внимания. Ему не понравилась мысль о том, что его провалы и успехи, с таким трудом доставшиеся на поле боя, были возможно, всего лишь оружием в междоусобных схватках при дворе. Великий Хан слабо улыбнулся, глядя на Чагана сверху. – Великий князь провинции Хэнань всегда был самым верным подданным Великой Юань и заслуживает нашей самой высокой похвалы, – сказал он. – Он будет вознагражден. Но сейчас, Князь, идите, поешьте и выпейте и позвольте мне посмотреть, как ваши сыновья будут соревноваться завтра. Нам доставляет удовольствие видеть будущее Великой Юань на поле боя. Когда они встали и попятились прочь от трона, Эсэнь огорченно подумал о своих рухнувших надеждах на эту встречу. Предполагалось, что Великий Хан служит олицетворением культуры и империи, которую высоко ценил Эсэнь и защищать которую стало делом всей его жизни. Открытие, что Великий Хан не более чем… Но он не мог заставить себя даже подумать об этом. Когда они вышли из юрты, то столкнулись со следующей группой высокопоставленных лиц, ожидающих возможности приветствовать Великого Хана. – О, Чаган! – радостно воскликнул генерал-губернатор Шаньси Болуд-Тэмур. – Рад видеть, что вы в порядке. Надеюсь, ваша семья и люди здоровы. – Стоящий рядом с ним прыщеватый Алтан выглядел самодовольным, как всегда. В отличие от довольно сурового Принца Хэнань, генерал-губернатор Шаньси всегда был всем чересчур доволен. Его богато вышитый костюм для верховой езды по нынешней моде имперского двора включал юбку в складку и был такого ярко-аквамаринового цвета, что Эсэнь удивлялся, как он не привлекает к себе всех крылатых насекомых на расстоянии пяти ли. Будучи отцом императрицы, Болуд каким-то образом умудрялся вести себя так, словно он ожидает еще больше милостей от императора. – Должен сказать, я удивился, получив от вас просьбу прислать еще войск, – продолжал Болуд. – Я не мог представить себе, что возможно потерпеть подобное поражение от этих крестьян. Чем они сражаются, неужели лопатами? Хорошо, что есть я и могу вас выручить, а? Между прочим, должно быть, это ваш первый сын, Эсэнь-Тэмур. Я уже очень давно не видел тебя здесь, Эсэнь, и невольно все еще считаю тебя маленьким мальчиком. Ну, уверен, недавние события тебя кое-чему научили. Если бы у меня был генерал, потерявший десять тысяч солдат за одну ночь, я бы приказал закатать его в ковер и бросить в реку. Хотя я его недавно встретил и понимаю, почему ты этого не сделал. Клянусь Небом, он такой хорошенький! Тебе следует продать его как женщину, и ты бы получил за него в три раза больше, чем за проигравшего битву генерала… – Он заржал. – А это Ван Баосян! Я поверить не мог, когда Алтан мне сказал, что ты до сих пор не командуешь батальоном. В твоем возрасте! И каждый год отказываешься участвовать в здешних соревнованиях! Конечно, не потому, что не умеешь натянуть лук, но… Стрельба из лука была правом монголов по рождению, не было ни одного мужчины, ни одной женщины, которые имели право называться монголами, если не умели стрелять из лука. Болуд уставился на нежные руки Баосяна, а Эсэнь почувствовал, как его кровь закипела от обиды за брата. Не в первый раз он пожалел о том, что они зависят от Болуда. Баосян ответил гораздо вежливее, чем ожидал Эсэнь: – Может быть, сегодня я изменю своим привычкам и приму участие в играх, уважаемый генерал-губернатор. Уверен, что это доставит удовольствие моему отцу.