– Я не это имела в виду. – Неважно. – Малыш Го бросил полотенце в таз, обрызгав ее платье. – Прекрати высказывать свое мнение о том, что тебя не касается. Знай свое место и оставайся на нем. – Он бросил на Ма мстительный взгляд, словно она была раздражителем, от которого ему не терпелось избавиться, потом схватил свою одежду и вышел. Ма шла из жилых комнат Первого министра с подносом, когда какой-то человек вышел из-за угла. Она попыталась увернуться, шагнув влево, тот человек шагнул вправо, и они столкнулись, одновременно вскрикнув. Увидев того, кто вскрикнул, Ма почувствовала, что ее обдало жаром с головы до ног. Монах, сидя на корточках, смотрел на нее снизу вверх; ему каким-то чудом удалось поймать падающий поднос. Чашки дребезжали. Единственный кекс закачался, потом шлепнулся на землю. – Это ты их испекла? – Монах Чжу выпрямился и подтолкнул мыском дрожащую жертву столкновения. – Любимые кексы Первого министра! Тебя что-то беспокоит? – Кто сказал, что я обеспокоена? – возмутилась Ма. Чжу был занят после возвращения из Лу; со времени ее неловкого разговора с ним она лишь мельком видела его фигуру в шляпе, бегущую по городу с одной встречи на другую. Теперь, снова встретив его, она ощутила дрожь странного нового чувства. Почему-то он подарил ей некую правду о самом себе, и она уже не могла ее не видеть: неестественный, пугающий накал его мечты. Она не понимала и не доверяла ему, но то, что она о нем знала, завораживало и притягивало ее, как мотылька к пламени. Она не могла отвести глаз от Чжу. Чжу рассмеялся: – Кто бы стал канителиться с такими вещами без веской причины? Очевидно, что ты стараешься создать для Первого министра хорошее настроение. – Но тут же притворство покинуло его лицо. Он был невысокого роста, поэтому они смотрели друг другу в глаза; и на мгновение между ними возникло шокирующее ощущение интимности, словно что-то внутри него прикоснулось к чему-то внутри нее. Он серьезно произнес: – Ты так усердно стараешься помочь Малышу Го. А он хоть это понимает? Как получается, что он видит в ней человека, действующего по собственной воле, а все остальные видят всего лишь объект, выполняющий свою функцию? Это внезапно привело ее в ярость. Она горевала о своей жизни, как никогда раньше, и в этом виноват монах, потому что он придумал невероятную фантазию – мир, в котором у нее была свобода и возможность желать. Она выхватила у него поднос, хоть в этом движении не было настоящей резкости, как ей бы хотелось. – Можно подумать, что ты знаешь, сколько в это нужно вложить усилий! За мгновение до того, как маска притворства снова опустилась на его лицо, ей показалось, что она увидела понимание на его маленьком лице, похожем на цикаду. Этого не могло быть в действительности, абсурдно было думать, что мужчина способен сочувствовать женщине, но почему-то этого оказалось достаточно, чтобы гнев растворился в приливе боли. Ей стало так больно, что она задохнулась. «Прекрати так со мной поступать! – подумала она, страдая, потом повернулась и убежала. – Не заставляй меня хотеть чего-то желать». Она уже прошла половину коридора, когда кто-то схватил ее и утащил за угол. К ее облегчению, это оказался всего лишь Сунь Мэн, его глаза блестели и были почти серьезными. – Ты довольно хорошо ладишь с этим монахом, сестра. Но помни, что он на стороне Чэнь Юляна. – Он не такой, как Чэнь Юлян, – задумчиво ответила Ма. Сунь искоса взглянул на нее: – Ты так думаешь? Но на кого бы он ни был похож, он был бы никем без Левого министра. Не забывай об этом. – Он запустил зубы в кекс и невнятно произнес: – Я думаю, ты ему нравишься. – Что? Не будь идиотом. – Ма вспыхнула, так как память услужливо напомнила ей то жгучее очарование, которое она почувствовала, когда узнала о мечте Чжу. Против ее воли он подарил ей новый смысл жизни в этом мире, осознание мечты, и ее неспособность подавить его наполняло ее стыдом и отчаянием. – Он же монах. – Не обычный монах, это уж точно, – сказал Сунь, энергично прожевывая кекс. – Я недавно видел, как он руководит тренировкой. Он сражается как мужчина; и кто скажет, что думает не как мужчина? А, ладно. Не волнуйся, я не скажу Малышу Го. – Я не сделала ничего такого, чтобы Го Тяньсюй мог плохо подумать обо мне! – Ах, Инцзы, успокойся. Я просто тебя дразнил. – Сунь рассмеялся и обнял ее за плечи. – Он не ревнивый. Посмотри, я всегда тебя обнимаю. А ему всегда это было все равно. – Только потому, что ты такой красивый, и он думает о тебе как о сестре, – парировала уязвленная Ма. – Что? Ты хочешь сказать, что я напрасно проливал столько крови, стараясь сделать его моим побратимом? – Притворно печальное выражение исчезло с лица Суня так же быстро, как появилось. – Эй, Инцзы, ты же знаешь, что побратимы друг с другом делятся всем! После свадьбы… – Он выразительно пошевелил бровями. – После какой свадьбы? Что за ерунда! – Как, невеста ничего не знает? Малыш Го сказал мне, что вы поженитесь после того, как он возьмет Цзянькан. Траур по генералу Ма к тому времени закончится. Я думал, вы должны были обсудить это вчера вечером. – Нет, – ответила Ма. Ужасная тяжесть навалилась на нее. – Вчера вечером я попыталась дать ему совет. – Она представить себе не могла, как будет жить под такой тяжестью всю оставшуюся жизнь. Она пыталась уговорить себя, что привыкнет; что это всего лишь шок от перехода от одной фазы к другой. Но теперь, когда свадьба стала такой близкой, она показалась ей похожей на смерть. – А чего ты боишься? – с удивлением спросил Сунь. – Ты беспокоишься, что не подаришь ему сына? Тебе все хорошо удается, ты родишь сына очень быстро. Он бы с тобой хорошо обращался, если бы ты смогла родить пару сыновей; ты знаешь, что генералу хочется иметь много сыновей. Как небрежно он все расписал, цель ее жизни в представлении других людей. Манерная, красивая внешность Суня иногда обманывала Ма и заставляла думать, что он понимает ее лучше, чем Малыш Го. Но, несмотря на свою внешность, он был мужчиной ничуть не меньше Малыша Го, а все мужчины одинаковы. Кроме монаха Чжу, шепнула предательская часть ее сознания. Но эта мысль была столь же бесполезной, как и все остальные мысли. Она последовала за Сунем наружу и села с ним на скамейку рядом с пеньком посреди двора. Единственная уцелевшая ветка выпустила несколько листочков. Последний вздох умирающего дерева или новая жизнь? Ма не знала. – Старший брат, – сказала она. – М-м-м? – У меня дурное предчувствие насчет Цзянькана. Ты не можешь заставить Малыша Го передумать? Сунь фыркнул: – В какой жизни это может произойти? Даже у меня нет такой власти. Но не слишком ли ты волнуешься в последнее время? – Я не доверяю Чэнь Юляну. – А кто ему доверяет? Лучше уж сунуть палец в пасть кусачей черепахе. Но я, собственно говоря, согласен с Малышом Го в этом вопросе. Победа у реки Яо продлила наш летний сезон. Это наш шанс, поэтому мы должны направить усилия на стратегически важную цель. Захват Цзянькана имеет смысл. Никто из них никогда не слушает. – Чэнь Юлян хочет, чтобы вы потерпели неудачу! Сунь выглядел изумленным ее яростью. – Тогда мы должны добиться успеха, разве нет? Он хотел, чтобы мы потерпели поражение у реки Яо, а посмотри, как все обернулось. – Он нежно погладил Ма по лбу: – Не беспокойся. Все будет хорошо. Очевидно, надеяться изменить их мышление так же бессмысленно, как хотеть для себя другого жизненного пути. Ма подняла глаза на голубой квадрат Неба, обрамленный четырьмя деревянными крыльями особняка Го, и попыталась убедить себя в том, что она зря беспокоится. Но не могла отделаться от ощущения, что все они идут по длинной ночной дороге, все остальные весело болтают, и только она, почему-то единственная из всех, видит голодные выжидающие глаза в темноте вокруг. Армия уходила из Аньфэна, и тот гудел. Из-за тысяч факелов на улицах было светло как днем, а еще через несколько часов во дворах зажгут костры. Когда Чжу перешагнула высокий порог главных ворот особняка Го, она вспомнила, как выглядел Аньфэн ночью накануне их выступления к реке Яо: он был накрыт призрачным куполом красного света, простиравшегося от одной стены до другой, словно в городе бушевал пожар. Несмотря на жаркие дни, особняк Го излучал прохладный аромат пропитанного дымом южного чая. Стены, полы и потолок из темного дерева поглощали свет фонарей в коридорах. Чжу с любопытством смотрела по сторонам на ходу; так как она входила в группировку Чэня, то впервые оказалась в особняке Го. Пустые комнаты выходили в коридор. Там, где когда-то был кабинет ученого, она увидела двух призраков, висящих в приглушенном свете, что сочился сквозь бумажные окна, их неподвижные фигуры были такими же нереальными, как кучки пыли. Были ли эти люди убиты, когда Чэнь взял Аньфэн, или они еще древнее? Их пустые взгляды были устремлены в никуда. Интересно, осознают ли они время, текущее в этом странном провале между их жизнями, или для них это всего лишь долгий, тревожный сон? Чжу вышла из коридора во внутренний двор, над которым нависала затененная галерея. Колеблющийся квадрат света появился впереди. При виде него Чжу охватило какое-то непонятное чувство. Она уже опоздала на встречу с Малышом Го, но не успела подумать об этом, как уже поднималась по скрипучей лестнице в комнату Ма. Ma сидела на полу, скрестив ноги и сосредоточенно наклонив голову, в центре созвездия из маленьких кожаных прямоугольников. Чжу не сразу поняла, что на коленях у Ма лежат доспехи Малыша Го, с которых сняты все пластины. Ма выложила их на те же места, которые они занимали на доспехах, что создало у Чжу неприятное впечатление, будто перед ней лежит разобранное на части для изучения тело. Пока она смотрела из дверного проема, Ма взяла лежащую рядом с ней книгу, прочла одну страницу с сожалением на лице, потом вырвала ее и аккуратно пришила к доспеху. Потом взяла пригоршню пластин и одну за другой пришила их на основу поверх бумаги. Она обращалась с доспехами так осторожно, словно это знакомое тело возлюбленного. Чжу это поразило. Ма укрепляла доспехи Малыша Го для защиты от стрел не из чувства долга, а из искреннего желания уберечь его от ран. Как может женщина жить в таком состоянии открытости, как может относиться к другим людям с любовью и заботой, независимо от того, нравятся ли они ей и заслуживают ли этого? Чжу этого совсем не понимала. Ма подняла глаза и вскочила: – Командир Чжу? – Генерал Го созвал командиров, чтобы обсудить порядок завтрашнего выступления в поход, – сказала Чжу, что объясняло причину ее прихода в особняк Го, но не ее пребывание в комнате Ма. Чжу и сама это не очень хорошо понимала. Она вошла, заметив, что в комнате почти нет мебели, не считая простой кровати. Никто в Аньфэне не жил в роскоши, но здесь все было еще проще: словно Ма в доме Го была просто служанкой. Один угол занимала гора соломенных коробок, перевязанных бечевкой. – Ба, это все еда для Го Тяньсюя? – воскликнула Чжу. – Ему не нужна домашняя еда каждый вечер! Ты не считаешь, что ее слишком много? Ма нахмурилась и язвительно ответила: – Генерала следует хорошо кормить. Чем гордиться командующему, если он тощий и некрасивый, как захудалый цыпленок? – А, это правда, – рассмеялась Чжу. – Этот монах родился в голодное время и, кажется, так и не вырастет, несмотря на годы горячих молитв об этом. И не станет красивее, если уж на то пошло. Но мы работаем с тем, что нам досталось. – Она присела на корточки рядом с Ма и подала ей следующую пластину. – Я слышал, у вас будет свадьба после Цзянькана. Не могу удержаться от мысли, что мне следует выразить тебе свои соболезнования. – Она говорила шутливым тоном, но мысль о том, что Ма может никогда не найти ничего, что она пожелала бы для самой себя, почему-то вызывала у нее странный гнев. Руки Ма стиснули доспехи Малыша Го. Ее волосы завесой упали на опущенное лицо, скрывая его выражение. Наконец она спросила: – Командир Чжу! Вас ничего не тревожит? Чжу тревожило очень многое. – По поводу чего? – Цзянькан. Чэнь Юлян убедил Первого министра дать разрешение атаковать его. Но это была идея Малыша Го. Разве это не странно? – Когда Ма подняла голову, страдание искажало ее светлое лицо. Оно было таким чистым, что Чжу почувствовала неожиданную боль, смесь благоговения и жалости, которую вызывает вид хрупкого цветка груши под дождем. – Не следует ли тебе сказать об этом командиру Суню? – Он меня не слушает! Никто из них не слушает… Малыш Го и Сунь Мэн не стали слушать, но почему-то Чжу дала повод Ма думать, что она ее выслушает. Чжу вдруг охватило чувство неловкости, она вздрогнула. И невольно подумала: «Чжу Чонба никогда бы этого не понял». Через несколько мгновений она ответила: – Может быть, Чэнь Юлян планирует предпринять что-то против Малыша Го. Вероятно, так и есть, хотя я не знаю ничего конкретного. Он ни о чем меня не просил. Но ты же понимаешь, что это ничего не значит. Откуда тебе знать, что я говорю правду? И даже если я действительно ничего не знаю, это не означает, что он ничего не сделает. Возможно, он мне не доверяет. Или он во мне не нуждается. Ма спросила, неожиданно жестко: – А если я попрошу тебя о помощи? Чжу уставилась на нее. В каком она, должно быть, отчаянии, если просит! На мгновение Чжу охватил прилив нежности. Она серьезно ответила: – Вот это я в тебе и люблю, Ма Сюин. Что ты открываешь людям свое сердце, хоть это и принесет тебе страдания. Таких, как ты, немного. – Такой характер сам по себе встречался редко, да и прожить долго этим людям не всегда удавалось. Разве что у них находился защитник. Но такой защитник должен быть безжалостным, он должен уметь выживать. К удивлению Чжу, Ма схватила ее за руку. Соприкосновение их кожи повергло ее в шок, и она внезапно остро осознала тонкую грань между собой и внешним миром. В отличие от Сюй Да, который был знаком с девушками из окрестных деревень вблизи монастыря, как бродячий пес, Чжу никогда не держала женщину за руку. Она никогда не стремилась к этому и не мечтала об этом, как другие послушники. Она всегда хотела лишь одного, и это желание было таким сильным, что занимало внутри нее все пространство. Теперь незнакомая дрожь пробежала вверх по ее руке: дрожь биения сердца другого человека в ее собственном теле. – Командир Чжу, прошу вас, – сказала Ма. Мысль о том, что она увидит, как искру Ма погасит малыш Го, или Чэнь, или еще кто-нибудь, вызывала у нее необъяснимую тревогу. Чжу осознала, что ей хочется сохранить в мире это яростное сочувствие. Не потому, что она его понимает, а потому, что она не понимает, и поэтому оно кажется ей драгоценным. Это нечто такое, что стоит защитить. Эта мысль разрасталась, но не настолько сильно, чтобы вытеснить из Чжу понимание реальности. Она твердо знала, что в борьбе против Чэня Малыш Го никак не сможет победить.