Чжу пристально смотрела на карту. Логика подсказывала ей, что нужно доверять Чэню, но она не могла отделаться от глубокого беспокойства. Имея в виду генерала-евнуха, она сказала: – Он не знает, что это обманный маневр. Он собирается бросить на нас все силы. Захочет достать нас. – Пускай! – ответил Сюй Да, и его знакомая ухмылка наполнила Чжу огромной нежностью. Под дугами его бровей правое веко было приспущено больше, чем левое. Его волосы, отросшие после бритья, но еще недостаточно длинные, чтобы их подвязать, придавали ему лихой вид. – Я не боюсь небольшой встряски. Разве десять тысяч лет прошлых жизней не привели нас к тебе, чтобы тебя поддержать? Поверь, я достаточно сильный, – мы все достаточно сильные. Его вера согрела ее, хоть она и ощутила укол грядущей боли. То была цена ее мечты: просить тех, кого она любит, страдать ради нее снова и снова, чтобы она могла получить то, чего желает. И в то же время она знала, что не остановится. Она не может остановиться. Если она на мгновение прекратит попытки достичь величия… Взяв себя в руки, она сказала: – Спасибо. Сюй Да улыбнулся, будто знал все мысли, которые пронеслись в ее голове. Может, и знал. Он обошел стол и похлопал ее по плечу: – Пойдем, давай немного отдохнем. Если он так красив, как ты говоришь, думаю, мне надо как следует выспаться, чтобы отвлечь его захватывающей дух красотой наших рядов. – Идут, – сказал Шао, подъехав к Оюану, и его конь равнодушно наступил на пальцы трупа одного из солдат Красных повязок, лежащего посреди улицы. Армия Оюана выступила из Цзиньина с рассветом, и последовавшая битва – если это можно было назвать битвой – продолжалась меньше двух часов. О, когда Оюан в первый раз увидел, как десяток его солдат одновременно рухнули под шквалом огня из ручных пушек, он удивился. Но когда у тебя численное преимущество, а большинство солдат новобранцы, какая разница? Ты просто посылаешь вперед новых солдат, потом следующих, и в конце концов мятежникам не удается вовремя перезарядить пушки, или снаряды кончаются, и тогда они проигрывают. На востоке мятежники быстро отступали к горам, очень организованно, и это позволяло предположить, что они заранее спланировали отступление. Конечно, так оно и было. Прекрасная театральная постановка, мрачно подумал Оюан. Мятежники явно пытаются отвлечь его от неминуемого нападения на Бяньлян. И если бы он им не подыгрывал, ему и двух часов не потребовалось бы, чтобы с ними покончить. Но тогда хорошего спектакля не вышло бы. Несмотря на то, что это было необходимо, ему все это очень не нравилось. Он поневоле выглядел глупцом. А теперь, в довершение всего, ему приходилось преследовать мятежников – перспектива столь же заманчивая, как идея намеренно сунуть руку в гнилое бревно, чтобы скорпион мог ее ужалить. Осталось всего несколько дней. Он старался не думать о том, что будет потом. – Отправьте кавалерию в обход, чтобы встретить их на другом конце, – приказал он. – А пехота пусть их преследует. Его плохое настроение лишь усилилось, когда они вошли в долину. Узкая полоска между двумя высокими скалами – это было самое странное место из всех, какие он видел. Оно отличалось от зимнего Цзиньина – казалось, что это совершенно другой мир. Земля была теплой на ощупь, как возле горячего источника, но нигде не было видно текущей воды. Напротив, они шли по странной пустыне, усеянной камнями и бесцветными пнями. Струйки пара поднимались из трещин в земле. Люди Оюана испуганно озирались по сторонам. Насыщенный паром воздух приглушал звуки шагов; даже хлесткие удары бичей сержантов по спинам новобранцев звучали тихо. Ночь была еще более странной. Вокруг горели сотни тусклых, пульсирующих огоньков, похожих на угли, медленно тлеющие в кузнечных мехах. Посланные на разведку люди доложили, что свет идет из трещин в камнях на дне долины, будто сама земля горит. Все плохо спали, долина трещала и стонала вокруг них. Утром завеса горячего тумана еще больше замедлила их продвижение. Жар быстро стал невыносимым, вода, которую они нашли, была такой отвратительной на вкус, что не приносила никакого облегчения. Подъехал Шао: в своих доспехах он выглядел жалким, как вареный омар. – Где они? Надеются измотать нас до смерти? Весь последний час Оюану казалось, что мятежники скрываются где-то поблизости, впереди. Стараясь не обращать внимания на сильную головную боль, он коротко ответил: – Полагаю, они планируют устроить нам засаду. – Опять с этими ручными пушками? – фыркнул Шао. – И что они сделают? Уничтожат одну шеренгу нашего передового отряда? Им надо приложить больше стараний, если они не хотят, чтобы все закончилось за один день. Оюан тоже не хотел, чтобы все закончилось за один день: это слишком рано. Он нахмурился и надавил большим пальцем между бровями, но это ничуть не облегчило головную боль. И запах этому не способствовал. Они проезжали через низину, форма которой, казалось, вызывала застой воздуха, и здесь стояла гнилая болотная вонь, резкая, как запах прошлогодних листьев горчицы. Раздался предостерегающий крик. Оюан вгляделся в клубящийся пар, ожидая увидеть передовую линию мятежников. В первый момент он увидел только каменистую осыпь – так замаскирована была маленькая фигурка в простых доспехах поверх серого монашеского одеяния. Монах. Оюан потрясенно застыл, узнав его. Головная боль усилилась вдвое. Все это время он понятия не имел, что командует этим войском мятежников тот самый монах. Воспоминание о реке Яо нахлынуло волной гнева. Когда он в последний раз видел этого монаха, его действия отправили Оюана в путь к его судьбе. С тех пор Оюан каждый день страдал от этой судьбы, как от смертельной раны. Возможно, от судьбы невозможно спастись, но именно этот монах привел в движение ее колесо. Он почти удивился, что его ярость не испепелила на месте эту легкую фигурку. Месть монаху никак не могла изменить будущее Оюана, но она стала бы платой за все то, что он выстрадал после реки Яо. Мысль о том, чтобы заставить монаха страдать так же, как страдает он сам, наполнила его мрачным удовольствием и пульсирующей болью, похожей на невыносимую боль от сильного ожога. Возможно, это последнее, что он еще мог ждать с нетерпением перед тем, как начнется все остальное. Он едва открыл рот, чтобы отдать приказ о наступлении, когда монах бросил какой-то предмет в сторону передовой линии Оюана. Он ударился о землю с приглушенным звоном. В наступившей тишине озадаченный Оюан услышал, как он катится к ним вниз по склону. Потом мир взорвался. Взрыв сбросил Оюана с коня. Вокруг него падали тела и горящие камни. В ушах так звенело, что он только по широко открытым ртам мог определить, что люди кричат. Их тела, покрытые пеплом, неестественно корчились, они были похожи на демонов, бредущих сквозь дым. Кашляя и шатаясь, Оюан двинулся по направлению к своей передовой линии. Но ее там не было. Была только огромная горящая яма глубиной с десятиэтажную пагоду. А от нее во все стороны расходящимися лучами лежали ужасные почерневшие останки, подобных которым Оюан не видел за все годы войны. Тела людей и животных были разорваны на куски и снова смешаны друг с другом. Землю усеяли обугленные кости, куски доспехов, скрученные узлом мечи и сорванные с голов шлемы, похожие на металлические цветы. Он стоял, прижав руки к ребрам, и смотрел сквозь льющиеся из глаз ручьями слезы на останки своей погибшей армии. Кто-то, хромая, подошел к нему. Это был Шао. Шао, наверное, уцелел бы в любом случае, как таракан, безжалостно подумал Оюан. И решил, что за это следует быть благодарным. – Что тут произошло? – спросил Шао, и на этот раз Оюан не обратил внимания на его тон, на то, что он говорил на языке хань и что он обратился к Оюану как солдат к солдату. – Это была не просто ручная бомба. Горел сам воздух. – Какая разница? – ответил Оюан. Голос его звучал глухо, будто доносился до него сквозь кости черепа, а не через уши. Гнев, который вызывал у него монах секунду назад, обрел полную ясность. Он превратился в твердое намерение убить его. Оюан надеялся, что монах ощущает его злобную волю даже на расстоянии, и она будет мучить его каждое мгновение до тех пор, пока Оюан не придет за ним. – Сосчитайте мертвых, отправьте раненых в тыл и продолжайте. Абсолютно никого не удивило, что мятежники поджидали их на другой стороне горящей ямы. Оюан сам возглавил атаку. Ручные пушки выплюнули шрапнель, уложив первых солдат, но затем они взялись за мятежников всерьез. Апокалипсис монаха нанес Оюану некоторый урон, но он был генералом Великой Юань: он знал, как много требуется для того, чтобы армия лишилась мышечной памяти и перестала считать себя огромной. Его люди, десять в ряд вместе с ним в центре, бросились вперед так, будто они были частью тысячной передовой линии. А потом начался хаос рукопашной схватки. Люди спотыкались и дико вертелись; упавшие корчились и вопили; кони ломали ноги в ямах. Кровь и красные головные повязки окрасили одноцветный пейзаж в яркие цвета. Они бились до наступления ночи. На следующий день, когда они проснулись, мятежники уже растаяли, отошли назад. Оюан двигался вперед, пока не нашел их, потерял еще один слой передовой линии, и потом все повторилось. День за днем он теснил мятежников к неизбежному концу: к равнине за выходом из ущелья, где очень скоро будет стоять наготове кавалерия Оюана и ждать их, чтобы уничтожить, когда они покинут защищающую их скалистую долину. Несмотря на то что Оюан понимал, что это преследование было с его стороны не более чем славным, но впустую затеянным упражнением, его охватывал все более свирепый восторг при виде растущего отчаяния мятежников. Их страдания были разжигающей аппетит прелюдией к гораздо большим страданиям, которые он намеревался причинить их щенку-предводителю. Мысль об этой мести в отличие от той, другой, наполняла его несложным предвкушением, вызывающим злобное удовольствие. «У меня нет необходимости тебя прикончить, – мысленно обращался он к монаху, – но я это сделаю». – Что-то не так, – сказал Сюй Да. – Он уже должен был получить послание насчет Бяньляна. Почему он не ушел? Чжу машинально посмотрела на убывающую луну, хотя счет дней словно вбили в ее кости молотом: они четыре дня провели в долине, гораздо дольше, чем должны были, и уже прошло целых два дня сверх оговоренного времени, когда Чэнь должен был начать атаку. Они с Сюй Да выбрались наверх из лагеря и сидели на горной гряде справа, хотя так близко от выхода из долины высота ее была совсем небольшой. Перед ними простиралась темная равнина. Немного правее виднелись кучки огней, похожие на новое созвездие: походные костры кавалерии генерала-евнуха. К завтрашнему дню эти батальоны окажутся прямо на их пути и будут ждать встречи с ними. – Это все подстроил Чэнь Юлян, – продолжал Сюй Да. Всего за несколько дней его лицо осунулось от переживаний из-за их растущих потерь. – Ты не думаешь, что он с самого начала хотел нашей гибели? Несмотря на свои убеждения, Чжу уже начала думать о том же. Ее тошнило от усталости. – Даже если бы он захотел избавиться от меня, есть так много способов сделать это, не потеряв заодно моих солдат. – Она вздохнула: – Как ни странно, я верю в его способность убивать творчески. Сзади послышался какой-то шорох. Юйчунь, почти невидимый в темных доспехах, влез на склон и плюхнулся рядом с ним. – Значит, это конец, – заявил он. Вероятно, он хотел, чтобы это прозвучало беззаботно, но Чжу он показался маленьким и испуганным. Несколько секунд никто ничего не говорил. Чжу посмотрела внутрь себя и прикоснулась к тому странному резонансу между евнухом и собой. Она вспомнила себя двенадцатилетнюю, глядящую на него с крыши Храма дхармы, и таинственное ощущение возникшей связи между своей сущностью и его. А теперь, из-за этой связи, его присутствие отмечало каждое важное скрещение дорог на пути Чжу к ее судьбе. Он разрушил монастырь и послал ее к Красным повязкам. Он обеспечил ее первую победу. А теперь… Мысленным взором она увидела его красивое лицо, которое видела всегда только издалека. И сразу же поняла, что ей надо сделать, чтобы продолжить путь к своей судьбе. – Не конец, – сказала она. – Еще нет. Нам нужно ское-что сделать напоследок. Сюй Да и Юйчунь с двух сторон обернулись к ней. Сюй Да произнес: – Нет. – Думаю, он не получал это сообщение. Поэтому не ушел; он даже не знает, что Бяньляну нужна его помощь. – Даже если это так! Даже если он тебе поверит… – …он все равно может меня убить, – закончила Чжу. Но если она не будет верить в свою судьбу, то кто еще поверит? С потрясенным лицом Сюй Да сказал: – Не ты. Это должен сделать я. – Что сделать? – почти закричал Юйчунь. Чжу улыбнулась ему: – Вызвать генерала-евнуха на поединок. Мне кажется, он чтит традиции; он примет вызов. По крайней мере, это даст мне возможность поговорить с ним с глазу на глаз. Я расскажу ему, что происходит в Бяньляне. Тогда он может мне поверить или нет. После долгой паузы Юйчунь сказал: – Это должен сделать я. Если это поединок, тогда я для этого лучший кандидат. Евнух лучше владеет мечом, чем вы оба, и я тоже. Вы это знаете! Его преданность согревала. «Верьте, что мы достаточно сильны». Она мягко сказала: – Я это знаю. «Чан – Десять тысяч человек». – Это новое прозвище Юйчунь получил где-то по дороге, когда солдаты поняли, что он силен, как десять тысяч воинов (возможно, не совсем так). Она похлопала Юйчуня по плечу. – Если бы надо было победить, я бы определенно попросила тебя. – Она обращалась и к Сюй Да тоже. – Но дело не в поединке. Надо его убедить. Значит, идти должен я. У Сюй Да вырвался обиженный возглас. Чжу ласково потрепала его по шее сзади, по неприкрытому воротом доспеха месту. Она чувствовала себя покровительственно – защитницей, самкой леопарда, держащей в зубах детеныша. Она понятия не имела, мог бы испытывать Чжу Чонба такое чувство к Сюй Да или нет. – Старший брат. Я полагаюсь на тебя: организуешь отступление, как только увидишь, что его солдаты отходят. Сюй Да откинул голову и уперся затылком в ладонь Чжу. – А если этого не случится? Не было смысла нагнетать страх и сомнение, думая о том, чего не произойдет. Чего не может произойти из-за самой силы ее веры и желания. Вместо этого она выпрямилась во весь рост и обняла их обоих за плечи, и они вместе сидели и смотрели, как луна заходит над непрерывно горящими кострами Юаня. Армии сошлись на равнине на рассвете. Сверху на них смотрело зимнее бледно-голубое небо, казавшееся хрупким, как ледяной наст. Чжу увидела свое малочисленное войско Красных повязок, стоящее перед необозримым пространством, занятым армией генерала-евнуха, с призрачной шеренгой духов в передовой линии. Она так плотно сжала свой страх и неуверенность, что они стали всего лишь слабой дрожью воды под неподвижной поверхностью глубокого озера. Чжу вздохнула, нащупала внутри себя подложечную ямку, где гнездилась судьба, и позволила ей толкнуть себя вперед. Противник выехал ей навстречу под своим собственным флагом. Чжу почувствовала, как вселенная завибрировала вокруг них, когда они выехали на пустое пространство между армиями. Они состояли из одинакового вещества, их «ци» звенели гармонично, как одинаковые струны, соединенные друг с другом действием и противодействием, поэтому они вечно толкали и тянули друг друга по дороге жизни к своим личным судьбам. Она понимала: что бы здесь ни произошло, не он будет воздействовать на нее, а каждый из них будет воздействовать на другого. Посередине они спешились и подошли друг к другу, держа в левой руке меч в ножнах. Чжу снова поразила хрустальная красота генерала-евнуха. «Плоть из льда и кости из нефрита», – подумала она. Самая совершенная форма женской красоты. Но тем не менее его невозможно было принять за женщину. Там, где следовало быть плавным линиям, была только жесткость: в форме челюсти, в вызывающе вздернутом подбородке. Его поступь и позы говорили о горькой гордости человека, сознающего, что причина его одиночества в том, что он выше всех. Свет холодного утра лишал окружающий их пейзаж красок. От дыхания шел пар. – Итак, мы встретились. – Она сразу же узнала его хриплый голос. Он запечатлелся в памяти Чжу, как нечто неразрывно связанное с огнем и насилием. «Когда я в прошлый раз слышала этот голос, он уничтожил все, что я имела». – Признаюсь, ваш вызов стал приятным сюрпризом. После всего этого бегства и засад, я думал, вы заставите нас трудиться в поте лица до самого конца. Есть какая-то особая причина, по которой вы так твердо намерены разыграть для публики сцену собственной смерти? Чжу спокойно ответила: – Я был бы плохим командиром, если бы так отплатил моим людям за преданность в эти последние дни, не сделав все, что в моих силах, чтобы изменить ситуацию. – Вы так уверены, что ее можно изменить? Мне кажется, что исход неизбежен.