Сапоги громко стучали по ступеням. Крис жив! Даже скудное зимнее солнце показалось мне ярче летнего полуденного. Спасибо, Девы! Письмо хрустнуло, когда я слишком сильно сжала руку. Подходя к жилому корпусу Магиуса, я не удержалась и сорвала сургучную печать. Я читала и поднималась по лестнице, глазами пробегая строчку за строчкой. Слишком давно не было вестей из дома. Я даже соскучилась по матушкиным нотациям, шуточкам Илберта и сдержанным похвалам отца, пусть сейчас меня и не за что хвалить. – Иви! – услышала я радостный крик. С площадки второго этажа, перегнувшись через перила, на меня смотрела Гэли. – Иви! Я вернулась. У двери соседней комнаты валялось с десяток сумок и свертков с эмблемами известных лавок. – Вижу. – И мне даже разрешили сдать экзамены. – Она вздохнула. – Только представь, впереди десятидневье праздников, ты будешь танцевать на балах, а я сдавать зачеты. – Подруга грустно рассмеялась, но, посмотрев на меня, тут же стала серьезной. – Что случилось? – перевела взгляд на конверт в руке, на сломанную печать Астеров и уже с неподдельным беспокойством стала перечислять: – Вести из Кленового Сада? Что-то с родными? С матушкой? С отцом? С братом? Не молчи, Иви! – Со мной, – ответила я. – Я тоже не буду танцевать на балах, во всяком случае, в Льеже. – Я потерла усталые глаза. – Отец нашел мне мужа. – Что? – Гэли изумленно раскрыла глаза. – Помолвка через пять дней, мне надлежит срочно вернуться в Кленовый Сад. Запись десятая Об уважительных причинах отсутствия на занятиях Я сошла с поезда через два дня и шесть часов – в Сиоли, столице провинции Ильяс, большая часть земель которой принадлежала графам Астер еще с незапамятных времен. Старая кормилица Туйма рассказывала, что после разделения Эры на Тиэру и Аэру змеиному роду принадлежали и равнина Павших, и Мертвое поле. Не то чтобы она застала само разделение, но поле Мертвецов до сих пор стояло на балансе у отца, а если порыться в старых бумагах, то, возможно, и вся Траварийская равнина, которую и прозвали «равниной Павших». Змеиный род никогда не бедствовал и никогда не кричал о своем богатстве, ибо слишком многие считали, что оно стоит на костях. Собственно, как и любое другое богатство любого другого рода, вынужденного существовать у Разлома. Это не солнечные долины запада, где растет виноград Оуэнов. Ну вот, опять вспомнила Криса, мало мне снов, в которых поцелуй в библиотеке повторяется снова и снова, с различными вариантами финала. – Где это видано, чтобы леди благородного рода путешествовала с одним сундуком? – пробурчала Лиди и закричала на носильщика: – Осторожнее, окаянный! Сундук побалансировал на тележке и решил не падать, что, впрочем, не помешало горничной продолжать распекать рыжего парня. Высокая и разрумянившаяся от ледяного ветра, она невольно привлекала к себе внимание на перроне. Лиди была внучкой старой отцовской кормилицы Туймы и до отъезда в Магиус – моей камеристкой. Не очень умелой, но… Она была доброй и старательной, плюс ко всему вбила себе в голову, что обязана защищать меня от всех и вся. Иногда такая забота подкупала, иногда раздражала, но я свыклась с ней, как свыкается северный вьюнок с холодной стеной дома, по которой тянутся его плети. Иногда в Академикуме я ловила себя на мысли, что скучаю по ее громкому голосу. Локомотив спустил пары, женщины торопливо отступили от платформы. Ветер обжег холодом лицо, кольнул губы и растрепал выбившуюся из-под меховой шапки прядь волос. Здесь, на севере, зимы куда холоднее, чем в Льеже или Эрнестале. Поезд дал третий предупреждающий гудок, кондуктор зазвонил в колокольчик, и огромная махина стала медленно набирать ход. Свет фонарей отражался от гладкого сиреневого бока вагона. Железнодорожная ветка, по которой пустили «сиреневый скорый», брала свое начало в Эрнестале, следовала через Льеж, вдоль побережья Зимнего моря, и заканчивалась в Корэ, в предгорьях Чирийского хребта. Именно по ней отец транспортировал уголь, металлы и камни из шахт Астеров. Колокольчик кондуктора затих, локомотив, пыхтя, отошел от станции, ватага мальчишек бежала и свистела вслед, отталкивая друг друга локтями, словно хоть одному из них по силам было догнать поезд. Раздался гнусавый механический сигнал, и у противоположного края платформы остановился черный с серебристым мобиль. На дверце красовалась отлитая из меди змея. На этот раз оскаленная пасть смотрелась совсем не угрожающе, а, скорее, привычно. Распахнув дверцу, на платформу выскочил худой и долговязый Жюст – племянник кучера Гийома. – Где это видано, чтобы леди тряслась внутри бесовского мехнизму, которому самое место в Разломе, – пробурчала Лиди, подталкивая носильщика в правильном направлении. – Ваш папенька, конечно, умнейший человек, но иногда… – Она поджала губы, не решаясь продолжить. – Не дай Девы ваш жених увидит, позору не оберемся, будто у нас приличного выезда нет. – Он уже в Кленовом Саду? – спросила я, натягивая на замерзшие пальцы перчатки. – Как же можно. – Она замахала руками, носильщик сгрузил сундук на землю, предоставив Жюсту право дальше разбираться самому. – В Корэ они остановились, завтра к ужину с официальным визитом прибудут, да с подарками. Завтра званый вечер в честь помолвки. Ваша матушка уже с ног сбилась, приглашены почти все: и род Гиве, и Витерсы, и даже бургомистр Сиоли с супругой и дочерьми обещались быть, не говоря уже… – Лиди, – перебила я, – ты его видела? Кто он? Хоть имя скажи. – Да куда ж мне благородные имена запоминать, уже на третьем запуталась, запомнила только, что, как и вы, из графьев. Надежда, такая робкая, из тех, что приходит посреди ночи, когда ты просыпаешься с бьющимся сердцем в купе вагона, видишь блестящий циферблат часов на стене и кажется, что вот-вот поверишь в невозможное, разбилась вдребезги. Я знала, что это не Крис. Знала и все равно исподволь скрещивала пальцы на удачу, надеялась, что, может быть, не он сам, может быть, его отец так же, как и мой, решил, что сыну пора остепениться… Граф! Помилуйте меня, Девы! – Леди Иви, вы не волнуйтесь, жених ваш – красавчик каких поискать, – обнадежила меня горничная. – Детки будут загляденье. Жюст наконец прикрепил сундук к багажной решетке и тихо захихикал: – Ага, уж такой сладкий мальчишка, что сразу на солененькое потянет. – Цыц, охальник, – замахнулась на него Лиди. – Не твое дело господ обсуждать. Твое дело бесовску механизму рулить. – Сама бы ты за такого в жизнь не пошла. – Он подмигнул горничной, и я заметила, как заалели ее щеки, и отнюдь не от мороза. – И это не твое дело, за кого мне идти или не идти, Жюст. Заводи механизму, нас в Кленовом Саду ждут. Эх, дай Девы, доберемся живыми, а то будут вместо свадьбы похороны. – Не будут, не боись. Я села в теплый, пахнущий воловьей кожей салон мобиля. Рядом, недовольно бурча, стала устраиваться Лиди, привычно препирающаяся с водителем. В голове билась только одна мысль. Мысль, отдающая сумасшествием, но именно за нее я и цеплялась. Как хорошо, что я оставила рапиру из чирийского металла в Академикуме. Я опасалась ненужных вопросов, ответов на которые не знала. Я не сказала о подарке ни серым, ни магистру, теперь придется молчать и дома. Одно цепляется за другое. Причины и следствия. А ведь ее можно продать. Не за сотню золотых, конечно, и даже не за девяносто, ибо она уже настроена на владельца, но говорят, есть коллекционеры, которые собирают такие вот игрушки. Говорят… если выручить за нее пять десятков золотых, то можно оплатить пару лет обучения. Или даже три, если не портить имущество, не палить его, как я тогда башню. А ведь в спальне Кленового Сада есть еще шкатулка с драгоценностями, которые я не смогу носить, пока сила не пойдет на убыль. А она не пойдет, если пользоваться ею постоянно. Я и в самом деле об этом думаю? О том, чтобы отказаться от свадьбы? Проявить непослушание? Отречься от рода? Кажется, да. Но почему от этих мыслей так больно? – Видели бы вы, леди Иви, какое вам платье сшили к помолвке, вот уж дочки бургомистра слюной изойдут, жаль, вам диадему нельзя надеть, а то бы… Она говорила что-то еще – о туфлях, о шляпке и даже о новом покрывале на кровать, что сшили матушкины мастерицы к моему приезду. Лиди это нравилось, я всегда считала, что и мне тоже, но сейчас… Я отвернулась к окну. Сиоли небольшой город, и через несколько минут дорога уже петляла между укрытых снегом холмов. Нигде я не видела такой чистоты и белизны, как здесь, на севере. Снег лежит восемь месяцев в году, чтобы растаять к лету, смениться ковром из зеленого мха и клевера. Зимнее море, что каждый год вгрызается в сушу, спит подо льдом меньше двух месяцев, всего около пяти десятков дней, а потом яростные течения взламывают толстый покров льда, обрушивая ледяные бури на скалистые берега. – А батюшка-то ваш чего удумал – целую судоходную компанию открывать! – словно подслушав мои мысли, продолжала рассказывать горничная. – В Люме скоро пристань заложат и доки, по Зимнему морю будут уголья из шахт к западу сплавлять. Ох, как бы не пожалеть, перевернет весенняя свистопляска баржу, один убыток… Дорога изогнулась к востоку, и шины зашуршали по каменному мосту, построенному еще при первом Астере Змее или сразу после его смерти. Река Иллия подо льдом выглядела мирной, хотя по весне от ее разливов страдали все окрестные деревни. Она брала свое начало в Чирийских горах, спускалась на равнину и впадала в Зимнее море. Но еще до этого широкий поток раздваивался, огибал Высокий мыс с двух сторон и снова сливался у Белого камня… Там, на острове, стояла Илистая Нора. Я даже обернулась, чувствуя щемящее чувство потери. Отсюда мыс не был виден, но я знала, что он там, как и старый скрипучий дом. Мы с братом родились на этом острове. Тогда отец еще был не первым наследником, а всего лишь младшим братом. Я поняла, что скучаю. Скучаю по темным коридорам бревенчатого дома, по запаху дерева и пирогов, что пекла Туйма каждые выходные, по шуму ветра за окнами… Впрочем, ветра хватало и в Кленовом Саду. Дорога выровнялась, на горизонте взметнулись алые стяги графства на высоких башнях замка Астеров. – Вот мы и добрались, слава Деве Заступнице, – проговорила горничная, а Жюст хмыкнул, сбрасывая скорость. Между нами и Кленовым Садом лежало только поле Мертвецов. Здесь Змей провел первые переговоры с демонами Разлома. Первые и последние. После битвы на равнине Павших, где армия людей остановила наступление тварей и понесла огромные потери, он решил договориться. И договорился, хоть из отправившейся на переговоры сотни воинов вернулся лишь он один. Говорят, одежда на Змее тлела. Никто не знал, как ему удалось остановить потусторонних тварей и уговорить их не лезть безостановочно на Аэру, а ходить только через парадный вход. Но с тех пор демоны не вторгаются в наш мир по всему Разлому, а проходят через Последний перевал, или, как его прозвали, «Врата демонов». Их прорывы редки, как солнечные дни у нас на севере. Под колесами что-то захрустело. Илберт как-то сказал, что это кости мертвых. Мне кошмары снились неделю, пока папенька не объяснил, что это всего лишь соляные кристаллы, что выходят здесь на поверхность, не давая траве и деревьям расти. Так или иначе, поле Мертвецов оставалось мертвым. Веселый у нас край. Но мы настолько сжились с этой «веселостью», что не замечали ее. Интересно, а понравилось бы у нас Оуэну? Или он презрительно скривился бы, слушая местные страшилки для недалеких крестьян? Не хочу об этом думать. А может, рассказать пару историй о горных волках-людоедах жениху? И он сбежит? Было бы неплохо. Лиди поминутно поминала Дев, до того самого момента, пока мобиль не миновал высокие ворота и не остановился у широкого каменного крыльца Кленового Сада. Два лакея тут же стали снимать с креплений сундук, старый дворецкий склонился, открывая дверь, на крыльцо вышла матушка. Графиня Астер была высокой и втайне гордилась этим. Настолько втайне, что об этом знали даже слуги, а также их дети, а также друзья детей из ближайшей деревни, сборщики налогов и лесорубы с перевала. Русые волосы маменьки были уложены в аккуратную прическу, на шее – ожерелье из топазов, так подходящих к ее голубым глазам, и веер морщин-лучиков, расходящихся к вискам. Девы, а были ли они на ее лице, когда я уезжала? А складка у носа? И седые пряди у висков? Я отсутствовала всего шесть месяцев, а такое чувство, что не меньше года. Только этим я могу объяснить, что вместо того, чтобы склонить голову и получить традиционный поцелуй в лоб, я раскинула руки и обняла ее, вдыхая такой родной запах. Лаванда и нюхательная соль… я помнила эти ароматы с детства. На миг матушка опешила, а потом, потрепав меня по плечу, проговорила: – Ну, будет, Иви, будет. Показалось или ее глаза подозрительно заблестели? – Ну, чего встали? – вполголоса пробормотала Лиди. – Заносите уже. И ванну, обязательно ванну, леди Иви с дороги… – А где отец? Где Илберт? – спросила я, поднимаясь на крыльцо. – На совещании. Скоро закладка порта. – Матушка потерла пальцами виски. – Но если я еще и от тебя услышу слова: «Смета, шельф, фьорд, глубоководное течение и коррозия берега», – то просто закричу. – Не услышишь, – пообещала я. Покрывало в моей комнате и вправду было новым. Белоснежное, отделанное кружевом, как и полагается покрывалу невесты. А на нем было аккуратно разложено платье для приема. Не белое, а, скорее, кремовое, или, как говорила матушка, «цвета шампанского из погребов отца». Нарочито простое, но такая простота стоит больше, чем любые рюши и бантики. Крису понравилось бы. Наверное. Я тяжело опустилась в кресло и закрыла глаза. Неотвратимость замужества обрушилась на меня как-то вдруг, разом, словно до моего приезда домой все было не по-настоящему. Я играла в помолвку, а сейчас увидела это платье, и…