– Так-то лучше. – Он коснулся пальцем подбородка. – А насчет твоей помолвки… – Я снова нахмурилась. – Тут все не так просто. Отец не в настроении с тех пор, как получил письмо от этого нотариуса, а это почитай больше месяца, представляешь, каково нам пришлось… – Погоди. – Я выпрямилась. – Больше месяца? – Да, помню, как он рычал, даже матушка в кабинет не заходила, а потом разорился, купил билет на дирижабль до Эрнесталя. – Отец летал в столицу? – удивилась я. Было с чего, папенька ненавидел полеты больше меня. – Да. Вернулся еще более хмурым, чем уехал, и объявил о помолвке. Значит, дело не в жадности Мэрдока или хотя бы не в ней одной. А в чем? – И урезал мне приданое, – прошептала я. – Почему? В наказание за ту лабораторию, что я сожгла? Или чтобы жених сам пошел на попятный? – Когда ему сообщили, что ты сожгла часть Магиуса, он ругался минут десять самыми нехорошими словами. Потом тяпнул сливовой настойки, что принесла матушка, и отдал распоряжение оплатить. На этом все. Так что делай выводы, Иви, и я тебя умоляю, давай никаких побегов, по крайней мере пока. Помнишь векселя Истербрука? Я кивнула, отвернулась и стала смотреть, как снег неспешно ложится на поле Мертвецов. Это дело помнили все. Началось с того, что отец выписал вексель на пять сотен золотых некоему мистеру Истербруку. Наш поверенный едва не спятил, матушка героически сдерживала слезы, Илберт злился. Но… мы это проглотили. Через месяц отец повторил платеж, а через полтора отдал вдвое больше, вплотную подойдя к черте, за которой нам грозило разорение. Атмосфера в Кленовом Саду напоминала предгрозовую, Илберту пророчили армию, мне отрезание от силы, если обучение не будет оплачено, а для этого нужно было закладывать шахты или землю. А потом… потом отец оказался совладельцем железнодорожной компании Истербрука, работы по прокладке путей которой велись очень давно и наконец, не без финансирования Астеров, завершились. По путям пустили скорые поезда, тяжелые товарные составы, похожие на улиток сельскохозяйственные электрички. За какой-то год отец увеличил состояние Астеров в десять раз. – Верь отцу, Иви, он слишком тебя любит, чтобы допустить… Снова послышались истеричный голос горничной, грохот посуды, и на балкон вывалился мужчина. Грязная форма шахтера, слипшиеся волосы, кровь на шее… я не сразу узнала управляющего. – Милорд, обвал на Волчьей шахте, – выпалил он. – Граф Астер уже выехал, велел вам собрать рабочих с Южной и Кривой шахт. Под землей остались люди, нужно… – Он не закончил, только тяжело задышал, но брат и не нуждался в пояснениях. Илберт выругался и торопливо выскочил за дверь, забыв камзол у меня на плечах. Управляющий попытался изобразить вежливый кивок, но не преуспел и последовал за ним. Музыка давно не играла, лишь тревожно переговаривались гости в зале. Да, эту помолвку они точно запомнят надолго. – Мысс Ывы, – тихо спросила горничная, – а вы не выдели раствор летучей съерры? Для чыстки серебра? Здесь же оставляла. – Она растерянно огляделась. – Нет, Аньес, не видела. – Я стиснула в руках веер. – Иди спать, потом найдем. Я бежала так, как не бегала никогда. Бежала в темноте, то и дело оглядываясь. Стены из необработанного серого камня мелькали перед глазами, в ярких светильниках колыхалось пламя. Непослушное, непокорное, неподатливое. Я даже не пробовала посеять в нем «зерна изменений», просто знала: не получится, знала, что оно другое. Или, может, другой стала я? Очередной поворот, и каменный коридор раздвоился, один ушел вниз, второй потянулся вверх. В первом сгущалась тьма, второй поднимался к свету. Я знала, куда мне нужно. Вниз. Знала и не могла сделать ни шагу. За спиной что-то оглушающе взвыло. Кто-то. Тот, кто шел следом. Заскрежетало, как если бы кто-то провел когтями по каменной стене. Пламя качнулось. Он вышел из-за поворота. Чужое яростное дыхание обожгло затылок. А я не могла ни обернуться, ни сделать шаг вперед. Я… Я вскрикнула и проснулась, едва не упав со слишком узкой кровати. Я давно выросла. Моя старая детская в Илистой Норе тонула в полумраке, рассветные лучи холодного северного солнца еще только-только коснулись подоконника. Сколько я не видела этот сон? Год? Два? Как минимум десять. Он перестал мне сниться, как только мы перебрались в Кленовый Сад. Матушка вздохнула с облегчением. И на тебе, стоило вернуться на одну ночь, как вернулся и кошмар. Я умылась и стала торопливо спускаться вниз, прислушиваясь к тихим голосам. В обеденной зале усталый управляющий что-то объяснял матушке. Я кивнула обоим и поспешила на улицу. Там так же тихо переговаривались рабочие. Кто-то дремал на брошенном прямо на снег овечьем одеяле, кто-то, задрав голову, смотрел на Волчий Клык. Усталую Лиди уже сменила старая Грэ, жрица из часовни, разносившая воду и еду тем, кому повезло вырваться из смертельной ловушки шахты. Волчья шахта давно считалась безопасной. Почти выработанной, работающей по инерции и не приносящей былого дохода, оттого переведенной на двойную рабочую смену, дневную и ночную, ведь под землей все равно, день сейчас или ночь. Да что там, даже мы с Илбертом облазили ближайшие штреки вдоль и поперек, пусть и втайне от матушки, но с молчаливого попустительства отца и под добродушный смех рабочих. А сегодня Волчий Клык шевельнулся, вздрогнул, расправляя каменные плечи, стряхнул накидку из снега. Я прошла мимо Рина Филберта, обтирающего взмыленную лошадь. Он только что привез из Корэ еще одного целителя, и теперь тот помогал старому Огюсту вправлять руку Раулю, рабочему, что был в первой десятке, которую удалось вызволить из каменного плена. Стоявший рядом шахтер с серым от пыли лицом взволнованно вопрошал раненого, за каким демоном из Разлома его понесло в Волчью шахту, да еще и не в свою смену. Рауль морщился, но не отвечал, позволял другу разглагольствовать о собственной глупости. Бургомистр Сиоли, хоть сам никого не привез, все же прислал телегу с продуктами, а Леонард Гиве с вином, хоть мы и не просили. Это, как говорил отец, позволяло им чувствовать себя сопричастными. Отец… Два часа назад он вместе с Илбертом ушел под землю, там еще оставалось семь человек из ночной смены. Он мог бы не ходить, мог бы послать управляющего и тот десяток рабочих, что перекинули с соседних шахт. Но он пошел. Всегда ходил. «Они наши и вправе ожидать, что останутся ими до конца», – так говорил граф Астер. Правда, не уточнял, до чьего конца. Я, ловя на себе встревоженные взгляды, миновала часовню, около которой толпились женщины, За юбки некоторых цеплялись дети. Те, чьим мужьям повезло выбраться, утешали тех, кто все еще ждал решения своей участи у Дев. Они могли позволить себе утешение, втайне молясь не оказаться когда-нибудь на месте подруг. Я прошла мимо засохшего еще до моего рождения, но так и не сподобившегося упасть дерева, взобралась на отсвечивающий белизной камень и замерла, глядя на бегущую к Зимнему морю воду. На самом деле я вполне могла остаться и в Кленовом Саду. Могла попытаться заснуть, могла даже принимать визитки, гостей и подарки к помолвке, слушать тревожные вздохи сестер Вэйланд, словно они провожали Илберта на войну или под венец. Могла, ибо толку от меня здесь немного, я ничего не понимала в рудном деле и занималась только раздачей еды да теплых, подбитых овчиной одеял. – Говорят, Ил всегда стремилась к морю, а вот Лия текла к горам, – раздался за спиной голос Мэрдока. Я обернулась. В зимней куртке, со спрятанными под шапку длинными волосами, он походил на обычного парня, возможно, сына купца или целителя, если не смотреть ему в глаза, в серые холодные глаза аристократа, который велит повесить вас на первом же дереве за охоту в его угодьях. – Вы, как я погляжу, сделали домашнее задание. – Я снова повернулась к сливающимся где-то далеко внизу бурным потокам. – Ознакомились с местными легендами. – На постоялом дворе совершенно нечего делать. – Он встал рядом и указал сначала на Ил слева, а потом на Лию справа – потоки, обтекающие остров. – Лию Змей повернул вспять, когда разделил на две реку Иллию, чтобы построить себе здесь дом. Говорили, она текла прямо в Разлом. – И до сих пор говорят. – Порыв ветра взметнул волосы, и я обхватила себя руками. – Говорят, она и сейчас туда течет, только немногие могут это увидеть. – Как думаете, от чего он здесь прятался? – Прятался? – не поняла я, глядя на профиль Хоторна. Когда-то он казался мне неотразимым… Раньше я бы просто стояла и смотрела на него, разинув рот. А сейчас? Да, он красив, но сердце больше не заходилось в неровном ритме, дыхание не сбивалось. Статный молодой человек, каких тысячи. Крис один, и вряд ли это обусловлено чертами его лица, возможно, и не такими правильными, как у Мэрдока, не такими безупречными манерами… Но это уже не имело значения. В прошлое нельзя вернуться. Все течет, все изменяется, как поток, что бьется о белую скалу у меня под ногами. – Текущая вода, – взмахнул он рукой, – самый лучший магический изолятор, ее не в силах преодолеть две трети «зерен изменений»… – А одна треть в силах. – Я дернула плечом, не имея понятия, почему меня обидело высказывание сокурсника. – Он не прятался, иначе зачем ему было впоследствии строить Кленовый Сад и переселяться в него? Хоторн пожал плечами и вдруг присел, коснувшись ладонью камня. – Я чувствую магию. Старую, «зерна» так прочно вросли, что почти не фонят. – Берег укрепляли несколько раз, в том числе и магически, – пояснила я. – Иначе течение, что бьется о камень от самого Высокого мыса, давно бы уже разрушило остров. – Он продолжал осторожно водить рукой по камню. – Я почти не чувствую остаточных изменений, слишком они старые, а ты… Магия твоего рода – «кости земли»? – Да, – не стал отрицать он. – Алмазы, изумруды, рубины? – Базальт, гранит, щебень, иногда руда. – Мэрдок встал, отряхнул ладони. Заржали лошади, свистнул кнут, мы, не сговариваясь, обернулись. К Илистой Норе подъезжала карета, на козлах которой сидел рябой слуга, а на дверце был выжжен орел – герб Мэрдоков. Через несколько секунд карета остановилась прямо за высохшим деревом, и на снег ступил опекун Хоторна, сжимая в руке неизменный белый платок. – Что он здесь делает? – немного резче, чем намеревалась, спросила я. – В его услугах не нуждаются, тут никто не собирается писать завещание. Серые глаза сокурсника заледенели, совсем как свинцовое небо над нашими головами, готовое снова и снова исторгать из себя белые морозные хлопья. – Он просто хотел побывать в доме, о котором ходит столько легенд. – Парень спрыгнул с камня. – Не срывайте свое плохое настроение на других, леди Ивидель. И имейте хотя бы малейшее уважение к старости. Воздух вдруг стал горячим, камень под ногами зашипел и… Сжав руки, я мысленно окунула их в воду. Огонь медленно отступал. Какая разница, что думает обо мне Хоторн? Я посмотрела вслед уходящему сокурснику. Грустно закричала серая найка. Никакой разницы, даже наоборот, чем хуже будут его мысли, тем лучше. Пусть впредь не сватается к невоспитанным девчонкам. У этого нотариуса, значит, нет уважения ко мне, а у меня, значит, должно быть к нему. Несправедливо. Я топнула ногой, совсем как в детстве… – Я все гадаю, почему ты не задала мне «правильный» вопрос, – снова застал меня врасплох чуть задыхающийся голос, на этот раз я спрыгнула с камня и поспешила к тяжело поднимающейся в гору матушке. – Какой? – Почему я не отравила твоего отца. Этого графского сынка, даже не первого наследника. Ведь если бы не он, ничего не было бы. – И почему? – Я протянула ей руку, и она оперлась на локоть. – Честно говоря, не знаю. Не решилась. А может, еще потому, что где-то в глубине души знала, что он не виноват? Что ему тоже не оставили выбора? – Она улыбнулась, глядя на дом. – Знаешь, ведь когда я приехала в Илистую Нору, ее покинула одна очень симпатичная горничная с заплаканным личиком, и твой отец наотрез отказался говорить об этом. Я отвернулась. Жаль, что нельзя было вот так же просто отвернуться от ее слов. – Иви, Аньес ищет средство для чистки серебра, как назло, это был последний флакон, и ей сильно влетело от экономки. Надо снова заказывать в скобяной лавке. – А мне-то что? – поворачиваться и смотреть в глаза матушке не хотелось. – Иви, ты как бурная река, как Иллия. – Она вздохнула и… Ее прервал далекий скрежет и едва уловимый свист, с которым подпиленное лесорубом дерево падает на снежный наст. А потом что-то хрупнуло, вроде легонько, но звуки в горах имеют обыкновение искажаться, прятать от человека свою истинную суть. Хрупнуло и отдалось почти оглушительным грохотом. Завизжали дети, запричитали женщины, рабочие из тех, что не пострадали, глядели на горы, управляющий выскочил из дома, едва не сбив топтавшегося на пороге старика-нотариуса. – Еще один обвал в шахте! – закричал кто-то. – Спасательный отряд завалило! У каждого в жизни есть моменты, которые он не хочет вспоминать, этот – один из них. Может, потому Девы сжалились надо мной и позволили предать часть происходящего забвению. Я помню, как бежала, едва не задыхаясь от пронизывающего ветра. Помню, что кто-то звал меня, наверняка матушка, а может, и не она.