На зеленых шелковых обоях вились вычурные лианы, они поднимались к самому потолку и где-то там, в вышине, расцветали пышными алыми цветами. За массивным столом, заваленным бумагами, сидел усталый отец и потирал переносицу. Маменька в кресле. Руки с тонкими пальцами то и дело касались ткани платья, иногда взлетали к лицу и поправляли локоны, иногда теребили обручальный браслет на запястье. Наверное, именно это беспокоило больше всего. Я все не решалась начать разговор, все разглядывала и разглядывала стены знакомого кабинета, полки с книгами, пузатый, словно бочонок, сейф, картины, не портреты, как в большинстве кабинетов, а пейзажи – поле Мертвецов, раздваивающаяся Иллия, Чирийский хребет, Последний перевал, какая-то пещера… Черная доска на треноге. Именно на ней я делала первые рисунки цветными мелками, что лежали на поддоне, именно здесь наш сосед-астроном рисовал карту звездного неба и рассказывал о трех лунах Эры. Сейчас на черной поверхности отцовской рукой были выписаны ровные столбики цифр. Когда внимания графа Астера требовали восточные шахты, он предпочитал кабинет в Илистой Норе большому рабочему залу Кленового Сада. Над головой отца висел выжженный на старом деревянном панно девиз рода. «Я умею предавать», – слова первого Змея. Поговаривают, что они выбиты на каждом камне фундамента Илистой Норы. Я как-то спросила отца, почему он не снимет эту деревяшку и не забудет девиз, ведь здесь нечем гордиться, скорее уж наоборот. А он ответил, что иногда предательство – это все, что нам остается. – Ивидель, – позвал отец, и я поняла, что он делает это не в первый раз, – мы ждем. – И очень хотим спать, – добавила матушка. – Когда вы пропали в шахте, – я посмотрела на пустое кресло, что обычно занимал Илберт, – мистер Роук, опекун Мэрдока, сказал одну вещь, которую, я никак не могу забыть. – Что он тебе наговорил? – Отец сложил руки на столешнице, пламя в лампе чуть заметно танцевало, касаясь стенок из магического стекла. – Он ходил по этому дому и говорил, что очень неплохо включить его в приданое, а когда я… – Вспылила? – спросила матушка. – Отказала, – поправила я, – сказал, что, возможно, с моим братом будет проще договориться. И пояснил, что имеет в виду вовсе не Илберта. Отец шумно выдохнул, а я старалась смотреть куда угодно, только не на матушку. – И это все, что он тебе сказал? – уточнил отец, поднимаясь. – Больше ничего не успел, я пообещала спустить на него собак. Граф Астер подошел к жене, взял ее за руку. Мне показалось, что матушка раздумывает, не вырвать ли ее. Прикоснулся губами к тыльной стороне ладони и произнес: – У меня нет и не будет иных детей, кроме тех, что подарили мне вы. Не знаю, как она, а я ему сразу поверила. Потому что очень хотела. Граф Астер выпрямился, вернулся к столу и, взяв ключ, отпер один из ящиков конторки. – Чуть больше месяца назад я получил от мистера Грэна Роука письмо… – Прошу. – Мэрдок протянул мне руку и помог взойти на покачивающуюся от ветра палубу. – Благодарю. Наш разговор напоминал беседу двух незнакомцев, что волею судьбы оказались рядом и через несколько минут разойдутся вновь, но на этот раз навсегда. Короткие, ни к чему не обязывающие фразы. – Отдать швартовы! – скомандовал офицер. Пол под ногами качнулся, и я едва не вскрикнула. Мэрдок вопросительно поднял брови, а я торопливо спросила первое, что пришло в голову: – Как ваш опекун? Добрался… – я проглотила слово «живым», – до Эрнесталя? Да, это было невежливо, но… как же я ненавидела летать, особенно вот на таких юрких суденышках! – Благодарю, – холодно ответил Хоторн. – Он будет рад узнать, что вы беспокоились. Земля ушла из-под ног, и я позволила себе на миг закрыть глаза – представлять, что ты дома, было намного приятнее… Отец передал письмо матушке. – …где выразил желание встретиться, ибо у него на руках была некая бумага, согласно которой мой покойный брат Витольд признал своего внебрачного сына наследником. – Граф Астер развел руками. Я выдохнула, чувствуя, как с воздухом тело покидает тяжесть, которая, казалось, поселилась внутри и не давала покоя несколько дней. Тяжесть знания и незнания. Сын был не у отца, сын был у дяди Витольда. – И ты поверил? – спросила матушка, быстро пробегая глазами письмо. – Не сразу, хотя… – Отец вернулся за стол, покосился на кипу бумаг и сложил руки на гладкой коричневой поверхности. – У него ведь действительно имелась женщина из простых, ты должна ее помнить. – Матушка не ответила. – Она умерла от болотной лихорадки. Но остался сын, его отдали на воспитание тетке, старшей сестре той женщины. Витольд ведь собирался жениться на дочери виконта и, чтобы не беспокоиться о судьбе бастарда, хотел до свадьбы признать пацана Астером и выделить содержание. Он говорил мне об этом перед отъездом, только я не знал, дошел он в столице до нотариуса или нет. – Так вот почему ты согласился на помолвку, – тут же поняла матушка. – Я видел эту бумагу, но подтвердить ее подлинность может только эксперт. Я хотел выиграть время, и когда этот Грэн предложил породниться… – Отец посмотрел на меня. – И что изменилось? – спросила я. – Бумага по-прежнему у него, и в любой момент сюда могут явиться приставы! – Не все так просто, Иви. – Отец посмотрел на выжженный на дереве девиз рода. – Нельзя просто так прийти к судье и сказать: «Я наследник Астеров, признайте за мной право на титул и состояние». – А как можно? – поинтересовалась я. – По-разному, – уклончиво заявил отец. – Но без поддержки вряд ли у пацана что-то получится. – Чьей поддержки? – подняла брови матушка. – Князя, аристократов, советника, серых, Магиуса, в конце концов. Никто не поверит человеку с улицы, какими бы бумажками он ни размахивал. Поэтому я решил выиграть время, чтобы найти его. – А когда найдешь, что ты сделаешь? Убьешь? – спросила графиня Астер. – Убивать его надо было десять лет назад, сейчас уже поздно. Но тогда я позволил им с теткой уехать. – Почему? – не выдержала я. – Не знаю. – Он пожал плечами. – Тогда на меня столько всего свалилось: смерть брата, титул, земли. Я даже не представлял себе, во что это может вылиться, да и жалко было мальчишку. Тощий, белый, словно простыня, калека с рукой на перевязи… как же его звали? Албьер? Аберон? Алсон? Я медленно выпрямилась в кресле. Только что вспомнила. Глаза в темноте. Я вспомнила, где видела их раньше… Снова ощутила чужой взгляд, направленный мне в спину, и обернулась. И снова никого не увидела, лишь стюард стоял у запертой двери и крепко держался за поручень. Кроме нас на дирижабль до Академикума сел только один пассажир. Высокий мужчина в черном плаще. Нижняя часть лица незнакомца была несколько раз обернута клетчатым шарфом. Он иногда сухо покашливал, словно был простужен, но, устроившись на корме, ни мной, ни Мэрдоком не интересовался. – Ваш отец действительно думает, что это был он? Что его слуга подложил заряд, а эта… – сокурсник запнулся, – тень демона его покарала? – Почему вы не спросили его об этом, когда подписывали брачный контракт? На этот раз настала очередь Мэрдока промолчать. Контракт был подписан, и теперь из него нельзя было выкинуть ни строчки. – К тому же невиновный не убегает. – Я бы не спешил осуждать старого человека, на глазах которого зарезали его слугу, – сухо ответил Мэрдок. – Теперь вы можете его успокоить, – проговорила я, стараясь не смотреть на снежную кутерьму за окном. – Больше никто его обвинять не будет, ведь если что-то случится с моим отцом, братом или… – Вами, – закончил Хоторн, – помолвка будет считаться расторгнутой, а все мои и ваши деньги уйдут в трастовый фонд. Я правильно понял условия вашего батюшки? – Правильно, – ответила я, мысленно возвращаясь к предыдущему вечеру… – Неправильно, – прошептала я. – Его зовут Альберт. Глаза в темноте, светлые, узкие, обрамленные белесыми ресницами, – я видела их раньше. Видела, но забыла. Дядю Витольда я помнила плохо. Он был массивный, как и отец, но выше его на голову. Когда граф Астер приезжал в Илистую Нору, его громкий голос разносился по темным коридорам, пугая притаившиеся там тени. Дядя обладал удивительной способностью заполнять любое помещение, в котором находился. Иногда он подхватывал меня на руки, говорил о том, какая я хорошенькая, иногда даже обещал князя на белом коне и розовое платье из муслина. Он поднимал меня в воздух, подносил к широкому лицу и целовал в лоб. А его глаза… его глаза были точно такими же, как у железнорукого, что едва не убил меня на празднике в честь Рождения Дев. Но ведь не убил же, хотя мог сделать это множество раз. Мог, но не сделал. – Ивидель, – позвал отец, но я, вскочив, схватила первый попавшийся листок со стола, посмотрела на желтоватую бумагу и отбросила. – Ивидель, что ты… – на этот раз повысила голос матушка, – делаешь? Я подскочила к черной доске, схватила кусок белого мела, второй рукой стерла часть цифр. – Иви, – снова позвала матушка. – Подожди, Сибил, – остановил ее отец, а я уже торопливо рисовала на гладкой черной поверхности. Одна белая линия соединялась со второй, линии сливались и пересекали третью. Одни резкие и толстые, другие тонкие, едва различимые, но все без исключения белые. Он весь был такой, как сказал отец – словно простыня, – и рисовать его на белом листке было бы неправильным. Последними я нарисовала глаза, чуть прищуренные, дерзкие, в глубине которых притаился страх. С минуту я рассматривала нарисованный мелом портрет, а потом отступила.