Вересковый мед (Erica arborea) Благоухает цветами, яблоком и грушей. Это мед красоты, он помогает обрести успокоение. Освежающий и опьяняющий. Имеет богатый, насыщенный янтарный цвет, быструю кристаллизацию. Первое, что Анжелика почувствовала при входе в материнский дом в Риме, – едкий и резкий запах отбеливателя. Он витал повсюду. Анжелика решила ослушаться и отправиться в путь, не дожидаясь выходных, потому что тон, с которым говорила мать, ее длинные паузы, едва сдерживаемые рыдания очень ее беспокоили. – Мама, я дома, – закричала она, закрывая дверь. Лоренцо свернулся клубочком на коврике при входе. Пепита замяукала. Анжелика тут же выпустила ее из переноски и погладила. Ей не нравился этот запах. Он напоминал о тех днях, когда Мария вдруг замолкала и без устали драила квартиру. А когда все поверхности блестели от чистоты, она начинала заново. Кроме запаха Анжелику настораживала тишина. Ни единого звука, только ее дыхание и тиканье часов. Она быстро огляделась, поставила на пол дорожную сумку и осмотрела все комнаты. – Мама, я вернулась! В ответ тишина. Везде порядок, совершенно холодный. Она взяла стул и упала на него. Глаза и мысли блуждали, пальцы приглаживали волосы. Так она не найдет ответов. Анжелика вернулась в небольшую гостиную, где оставила вещи, и потащила их к комнате, что когда-то была ее спальней. Как же давно она здесь не была. Даже не знала, сохранила ли Мария ее комнату в прежнем виде. Она приоткрыла дверь. Луч солнца упал на пол, осветив украшенный бантиками ковер. Анжелика остановилась, рассматривая эти нелепые пастельные тона. Эта комната всегда ее потрясала. В первую очередь куклы. Анжелика подняла голову и взглянула на шкаф у стены. На полках рядами стояли игрушки в коробках, в которых их и купили. Под защитой картона и пластика, они словно рассматривали ее и дарили ей ослепительные улыбки. Весь дом вылизан до блеска, в холодильнике пусто, все белье постирано и развешено. Мария даже помыла все комнатные растения и выставила их на лестничную клетку, чтобы соседка могла их поливать. Анжелика наполнила миски Лоренцо и Пепиты и направилась на кухню поставить чайник. Когда чайник вскипел, достала самую красивую и веселую чашку, какую только удалось найти. Села за стол, как делала до этого бесчисленное количество раз, и тут же почувствовала то самое желание сбежать отсюда. Наслаждаясь душистым ароматом чая, вспоминала голос матери, слова, которые та произносила. Интересно, можно ли настолько ненавидеть и любить одновременно? Да, можно. Она прекрасно это знала. Ненависть, обида и любовь были невероятно близкими состояниями, одинаково сильными. Вдруг ей почудилось, что она снова маленькая девочка, которая каждый вечер вглядывается в дверь в надежде, что мама вот-вот откроет ее, что наступил тот особенный день, когда мама наконец вернется домой. Но от бесконечных часов ожидания надежда только ослабевала. Усиливались гнев и раздражение. Анжелика провела по лицу, словно желая прогнать эти образы. Как-то раз Яя посоветовала быть ласковее с мамой. – Боль убивает, доченька. К твоей маме она подступала очень часто. Боль меняет людей, делает их черствыми как камень. Не обращай внимания, что там говорит дон Пилуду. Он понятия не имеет, какое отчаяние нападает на одиноких людей. Твоя мама никогда не сдавалась. Она делала все возможное, чтобы ты была с ней, она изо всех сил старалась одеть тебя и накормить. Я не говорю, что все было правильно, но нужно понимать, Анжелика. Очень легко судить. Запомни навсегда, что другие – это мы сами. И что женщины должны помогать друг другу, потому что они сестры. Анжелика так и не поняла, по крайней мере, не до конца. Понять свою мать ей так и не удалось. А вот полюбить – да. Пусть немного по-своему. Между ними было слишком много преград. Анжелика не была способна на обман. А у Марии была невероятная способность читать людей изнутри, и в первую очередь – свою дочь. Поэтому все недосказанные слова и секреты, что были у каждой из них, накапливались, росли, создавая тонкие трещины, которые затем увеличивались, ширились и рождали настоящий излом. Связывала их не настоящая любовь, а инстинктивная привязанность матери и дочери. В этом было нечто архаичное. Без лишних измышлений. Допив чай, Анжелика открыла балконную дверь. Балкончик остался таким, каким она его запомнила. Обнесен деревянными решетками, посередине стол, в углу садовое кресло и два лимонных дерева. Сквозь ветви проглядывают белые цветы, похожие на жасмин. Их аромат был таким дурманящим, что тут же навеял воспоминания. Анжелика подошла к креслу, села, подтянула к себе колени и уперлась в них подбородком. Ее любимый уголок. Мария оставила его таким, каким он был прежде. Анжелика вернулась в дом, прибрала на кухне и помыла чашку. Не спеша разобрала сумку. Повесила свои немногочисленные платья в шкаф, легла на кровать и уставилась в потолок. Она всегда ненавидела свою комнату. Она походила на комнату куклы с соответствующим декором. Все кругом было раскрашено в яркие цвета: обои, подушки, занавески, покрывало. Когда она впервые вошла сюда, комната показалась ей огромным тортом с липкой карамелью, что обычно застревает у тебя на нёбе. Мария зашла тогда в комнату первой и широко распахнула дверцы шкафа. – Взгляни на это платье. Ну не красота? Это тебе папа купил. Все платья тебе купил папа. – Дженаро мне не папа, – прошипела она. Мария огрызнулась. – Я знаю, что твой папа умер, когда ты была совсем маленькой. Дженнаро прекрасный человек. Анжелика хотела возразить, но Мария смягчилась и улыбнулась. – Ты привыкнешь, доченька. К красоте и к счастью легко привыкаешь. Мария продолжила показывать Анжелике платья, туфли и всякие мелочи, купленные для нее. – Все совершенно новое, – сказала мама с ноткой гордости в голосе. – Никто до тебя их не носил. То, что эти платья не были изношенными, для Анжелики не значило ровным счетом ничего. Какая разница – все равно их придется стирать и гладить. Но для Марии это было очень важно. Анжелика никогда еще не видела мать такой счастливой. Анжелика тоже силилась быть счастливой. Она и правда очень старалась. Все вещи, что ей купила Мария, были действительно красивыми. Очень красивыми. Но поскольку у нее никогда прежде не было ничего подобного, чем дольше она на них смотрела и трогала, тем отчетливее понимала, что не испытывает никакого удовольствия. А паника, которую она чувствовала, покидая Сардинию, только растет. И еще она очень скучала по Яе, по тому, как они бегали по скалистому берегу, по той свободе, что она чувствовала, летя против ветра и жадно глотая ртом запахи ладанника и можжевельника. Ей не хватало той пенящейся воды, что смыкалась над головой, когда она ныряла в море. Привкуса соли на языке и коже. Того мира, что открывался перед ней во время долгих погружений, когда вокруг царила тишина. Магии. Но ей не хватало чего-то еще. Чего-то, что было похоже на обещание, были ли это мягкие губы, вздох, нежное щемление в сердце. Поцелуи и взгляды Николы Гримальди. Анжелика скучала по нему. Скучала, несмотря на те последние слова, что он прокричал ей. Если обычно ссоры только сближали их, то в последний раз примирения не наступило, никакого «мне жаль», ни объятия, слезы, улыбки. Секунду назад он был для нее всем, но спустя миг был уже ничем. Когда Анжелика поняла, что глаза у нее на мокром месте, она резко вскочила. Что происходит? Не хватало расплакаться из-за детских грез. Взгляд ее блуждал, но видела она совсем не то, что окружало ее. Перед глазами были воспоминания, прошлое, которое никак не хотело оставить ее в покое. Как возможно, что все эти ощущения были столь живыми и яркими? Она решила, что виновата эта комната. Словно обстановка впитала в себя те воспоминания и ту боль. Анжелика стала их гнать от себя. Ей явно было чем заняться, помимо этой жалости к себе. Затем последовала длинная ночь, а вопросы продолжали множиться, становились уже невыносимыми. Она все предавалась размышлениям, устремив взгляд в потолок. На следующее утро Анжелика отправилась в церковь. У нее не было ни малейшего представления, во сколько служат первую мессу. Она принялась ждать на углу улицы, не отводя взгляд от ворот. Когда священник открыл ворота и выглянул, чтобы посмотреть на небо, Анжелика набралась смелости и кинулась к нему. – Здравствуйте, святой отец! Вы не подскажете, когда в Рим возвращается группа дона Пьетро? Мужчина с любопытством взглянул на нее и улыбнулся. – А я и не знал, что он уехал. У Анжелики расширились глаза от изумления. – Как? Ничего не понимаю. – Дон Петро – это я. Могу вам чем-то помочь? Анжелика остолбенела. Она облизала губы, затем покачала головой. – Моя мама, Мария Флоринас, должна была отправиться в поездку вместе с приходом. Духовный туризм, – пробормотала она. – А! – мужчина поправил складки на одежде, затем посмотрел по сторонам. – Ваша мама невероятно любезна. Мы ей невероятно благодарны за то, что она делает для детей в воскресной школе. – Лицо расплылось в улыбке. – На самом деле ее сказки завораживают даже взрослых. Сардиния полна загадочных мифов и легенд. – Сардиния? – Да. Ваша мама проводит целый день в воскресной школе, рассказывает детям чудесные истории. Про великанов, фей и каменные башни. Вряд ли Анжелика удивилась бы больше, если бы дон Пьетро сказал ей, что Мария преподает современные танцы. – Вы сказали, что никакой поездки не было? – прошептала Анжелика. – Не было, – ответил он и показал на церковь. – Почему бы вам не зайти? Внутри говорить намного спокойнее. Анжелика вернулась домой почти к обеду. Припарковала фургон поближе к дому, вывела Лоренцо на прогулку, покормила Пепиту, поставила на стол пакеты с продуктами. После беседы с доном Пьетро у нее создалось совершенно новое представление о матери. Она не знала, что и думать. Единственное, в чем она была уверена, так это в том, что мама соврала про поездку. Да, конечно, она куда-то уехала, но не с группой из прихода. Анжелика села и уставилась на пол. Зазвонил телефон, она взяла его и, увидев, кто это, ответила: – Привет, София. – Привет, ну как? – В церкви ничего не знают, они не организовывали никакой поездки. Вернее поездка планируется, и мама дала согласие. Но только летом. – Ну и что ты думаешь, куда она могла подеваться? – Ни малейшего представления. Я только что узнала, что мама раз в неделю проводит целый день в воскресной школе и рассказывает детям истории. Невероятно! – К этому ее могло подтолкнуть прошлое… Подумай, может, она вернулась на Сардинию? – Ты шутишь? Она ее терпеть не может. Нет, это невозможно. Но произнося вслух эти слова, она поняла – что-то не стыкуется. Если Мария действительно ненавидела Сардинию, то почему рассказывала детям ее легенды? – Сама подумай, Анжелика! Твоя мама родилась и провела половину жизни на Сардинии. Мне кажется, вполне вероятно, что она туда вернулась. Может быть, поехала кого-нибудь навестить. – И кого? Единственными близкими людьми были мой отец и Яя. И оба давно умерли, – сказала она. – Если кто из родственников и остался, то они Марию должны ненавидеть. Они ведь ее так и не приняли. – Еще кто-нибудь есть? Анжелика покопалась в воспоминаниях, пытаясь воскресить в памяти лица людей, имена. Но так и не нашла никого из маминых знакомых, к кому можно было обратиться с просьбой помочь найти ее. Время тянулось медленно. Анжелика встала с кресла, которое уже начало приобретать форму ее тела, пришла на кухню и достала кастрюли и свои покупки. Час потратила на то, чтобы приготовить пасту, и еще один, чтобы сделать соус. Не прерываясь ни на миг. Она взглянула на накрытый стол. С одной стороны тарелка для нее, с другой для матери. Она положила лучшие приборы и выставила бокалы, которые так нравились Марии. Анжелика приготовила для мамы ужин из ее любимых блюд.